Глаза Таня закрыла больше от стыда, чем в надежде заснуть, и подавила стон.
— Эй, ты как? — Ладонь Бретта чуть сильнее сжала Танину грудь, а большой палец погладил сосок. Бедра пронзил электрический импульс, и Тане захотелось поплотнее прижаться к Бретту ягодицами. Нет, ей пора домой, пора вернуться к обычной жизни. Красивые сказки хороши только вечером, а наутро кажутся глупыми.
— Замечательно! — Собственный ответ прозвучал фальшиво. Таня казалась себе дешевой дурочкой, хотя какая же она дешевая, если вчерашние излишества наверняка стоили Бретту недельного жалованья. Зачем он так старался? Зачем потратил столько денег? Почему она ему позволила?
Смущенная и встревоженная собственными мыслями, Таня отстранилась и села на краешек кровати.
— Мне пора, — не глядя на Бретта, объявила она.
Бретт тут же сел рядом. Целую минуту они молча смотрели на разбросанную по полу одежду.
— Я хотел приготовить омлет. — Кривоватая, обаятельная улыбка Бретта сулила то, во что Таня давно не верила. — Или кормить тебя сластями прямо в постели.
Таня подняла платье, надела через голову и, решив не возиться с бюстгальтером и трусиками, наклонилась перед Бреттом: дескать, «молнию» застегни. Неизвестно почему ей не терпелось уйти.
Бретт быстро натянул джинсы, а Таня уже сгребла белье, затолкала в сумочку и схватила красные туфельки: увы, это не сказка, и домой они не вернут.
— Подожди! — Бретт остановил Таню уже в гостиной и дождался, когда она повернется к нему лицом. — В чем дело? Вчера нам было хорошо, даже чудесно. Уверен, это не только мое мнение.
Утренняя щетина, широкие плечи, гладкая грудь… Дорожка темных волос убегает вниз от пупка… Таня решительно отвернулась.
— Мне не почудилось, что в ресторане мы не могли наговориться. И то, что было потом, не почудилось. — Бретт осторожно поправил Танину белокурую прядь. — По-моему, ты должна хотя бы объяснить, почему сейчас чуть не убегаешь…
Слово «должна» поразило Таню до глубины души. Оно решительно не соответствовало другим словам Бретта и тотчас привлекло ее внимание.
Труди продавала свою любовь то за поход в бар, то за месячную квартплату. Таня дорожила браком с Кайлом Мейсоном, а в результате осталась в долгах как в шелках.
Вчерашняя ночь была волшебной, но она не Мэрилин, не Золушка и не Алиса, а тридцатипятилетняя писательница-официантка с тремя иждивенцами. Мать научила ее, что полагаться на чужую доброту глупо, а Кайл «закрепил пройденное». Пока она сильна и независима, ничего плохого не случится.
— Вчерашний вечер был чудесным, — признала Таня. — Замечательным, лучше не придумаешь!
Бретт шагнул к ней, явно собираясь обнять, но Таня покачала головой.
— Не понимаю, чего ты от меня ждешь. Думаю, ты сам не понимаешь. А еще я не хочу быть должна. Ничего, никому, даже парню с комплексом принца.
— Глупее слов в жизни не слышал! — посетовал Бретт. — Ты не желаешь быть счастливой потому, что счастье может не продлиться вечно? Ты серьезно? — Он исчез в спальне и вскоре вернулся, уже в футболке и с ключами от машины. Он повел Таню к джипу, но на этот раз не распахнул дверцу и не помог сесть.
Машину Бретт вел быстро и аккуратно, так же как жарил яичницу в «Даунхоуме». Таня старалась не смотреть на его профиль и не думать, как хорош он в постели.
Когда джип остановился на трейлерной стоянке, солнце уже взошло, но на улицах царила тишина. Даже газеты еще не принесли. Таня схватила туфли и сумочку.
— Большое спасибо! — вежливо, но чопорно проговорила она, словно Бретт протянул ей поднос с заказом или передал соль.
— Не за что, — с той же безразличной вежливостью ответил Бретт и, уже выезжая со стоянки, добавил: — Ну, еще увидимся.
Глава 28
Писатель настолько сродняется со своей книгой, что отдать ее на суд общественности для него то же самое, что вытолкнуть ребенка на проезжую часть.
Квентин БеллДень благодарения перевалил за половину. Последние двадцать часов Кендалл Эймс доводила до ума рассказ о духовном росте Кеннеди Эндрюс (он же — последняя глава «Брани навороте») и секунду назад набрала «КОНЕЦ».
Полуживая от усталости, она сидела за кухонным столом и смотрела на монитор, чувствуя, как ее покидает напряжение, которое целую неделю гнало к финишной черте.
Все! Ура! Рукопись в сто тридцать пять тысяч двести сорок слов готова.
Теперь «Брань на вороте» жила собственной жизнью, ее замысел наконец обрел форму. Сейчас Кендалл распечатает роман, и форма станет материальной — вернее, бумажной.
Из Кеннеди Эндрюс Кендалл медленно превратилась в саму себя. Словно впервые она увидела свою кухню и почувствовала аромат индейки, которую заранее поставила в духовку.
Кендалл встала и потянулась. От многочасового сидения за компьютером спина затекла и болели глаза.
Боль и усталость отступали, облегчение перерастало в эйфорию. Кендалл расправила плечи и издала ликующий крик, эхом разнесшийся по кухне.
Назло Джейн Дженсен и Кэлвину, несмотря на одиночество в опустевшем гнезде и все трудности, она справилась.
Вдруг Кендалл замерла, а бурлящая в ее душе радость застыла, как фонтан во дворце Спящей красавицы. Небольшая поправка: справилась не она, точнее, она справилась частично, а полностью — они.
Кендалл мерила кухню шагами, стараясь отрешиться от этой мысли. Ничего не получалось.
На выходные назначили последнюю вычитку и «ловлю блох», но Кендалл уже сейчас чувствовала: «Брань на вороте» с четырьмя героинями-рассказчицами и экскурсом за кулисы издательского бизнеса — лучшая из написанных ею книг.
Только написала «Брань на вороте» не она.
Ее имя появится на обложке книги, над которой работали еще трое.
Пытаясь отвлечься, Кендалл вытащила из духовки индейку — пусть остывает, развела молоком картофельное пюре из концентрата и поставила в микроволновку, достала из холодильника банку клюквенного соуса и магазинный пирог с тыквой. Так, банку нужно открыть, а пирог сам согреется.
Кендалл собиралась устроить мини-пир в честь успешного окончания романа, но эйфория уже отступила перед суровым лицом реальности. Она лгунья, обманщица — собирается присвоить авторство книги, из которой написала всего четверть. В самом начале проект казался единственным решением ее проблем, и от участия Тани, Мэллори и Фэй роман значительно выиграл. Кендалл ни секунды не жалела ни о том, что рукопись существует, ни о том, что удалось выполнить договорные обязательства. А вот присваивать чужую, вернее, частично чужую, работу совершенно не хотелось.
