and Company, 1984.
Smith 1984 – Smith G. S. Songs to Seven Strings: Russian Guitar Poetry and Soviet «Mass Song». Bloomington and Indianapolis: Indiana University Press, 1984.
Struve 1971 – Struve G. Russian Literature under Lenin and Stalin: 1917–1953. Norman, OK: University of Oklahoma Press, 1971.
Theimer Nepomnyashchy 1982 – Theimer Nepomnyashchy C. Andrei Sinyavsky’s “You and I”: A Modern Day Fantastic Tale // Ulbandus Review. 1982. No. 2. P. 209–230.
Theimer Nepomnyashchy 1991б – Theimer Nepomnyashchy С. Andrei Sinyavsky’s “Return to the Soviet Union” // Formations. 1991. Vol. 6 (Spring). No. 1. Р. 24–44.
Theimer Nepomnyashchy 1995 – Theimer Nepomnyashchy С. Abr am Tertz and the Poetics of Crime. Yale University Press, 1995.
Tikos, Peppard 1971 – Tikos L., Peppard M. Introduction // Siniavsky A. For Freedom of Imagination / Transl. by L. Tikos, M. Peppard. New York; Chicago; San Francisco: Holt, Rinehart and Winston, 1971. P. vii – xxvii.
Toker 2000 – Toker L. Return from the Archipelago: Narratives of Gulag Survivors. Bloomington; Indianapolis: University of Indiana Press, 2000.
Zamoyska 1967 – Zamoyska H. Sinyavsky, the Man and the Writer // On Trial: Th e case of Sinyavsky (Tertz) and Daniel (Arzhak) / E d. by L. Labedz, M. Hayward. London; New York: Collins; Harvill Press, 1967. P. 46–69.
Zholkovsky 1994 – Zholkovsky A. Text counter Text: Rereadings in Russian Literary History. Stanford, CA: Stanford University Press, 1994.
Zinik 2007 – Zinik Z. Th e old days // Times Literary Supplement. 2007. 9 March. Р. 5–6.
Примечания
1
Как говорил П. Л. Вайль, «уникальность Синявского в том, что резкие и дерзкие книги навлекли на него и кары советской власти, и ругань постсоветской России, а в промежутке – неприятие и злобу антисоветской эмиграции» [Вайль 1995: 12].
2
А. К. Жолковский приводит личный пример из середины 1990-х годов. В электронной переписке со старинным московским другом, в то время редактором лингвистического журнала (название не упоминается), о цитатах, касающихся Пушкина, или, как с напускной скромностью говорит сам Жолковский, «мои, скажем так, прогулки по одной из российских литературных святынь», ему было недвусмысленно велено вычеркнуть все ссылки на работы Синявского о Пушкине и Гоголе. «Читать это на экране компьютера в Лос-Анджелесе в середине 90-х годов, – вспоминает Жолковский, – было диковато» [Жолковский 1995: 25].
3
См., например [Brooks 1994: 978; Kelly 2006: 43]. Синявский также высказывается о ведущей роли советской прессы в формировании нового «официального» языка героизма [Синявский 2002: 293].
4
Это замечание сделано судьей, председательствовавшим на процессе, Л. Н. Смирновым – председателем Верховного Суда РСФСР [Белая книга 1966: 203–207, 219–262].
5
Автор этой довольно непристойной статьи Д. И. Еремин в то время занимал пост секретаря правления Московского филиала Союза писателей РСФСР.
6
Как указывал Козлов, если говорить об отношении к судебному процессу общества в целом, «мнения разделились и были неоднозначны. Не существовало единообразия и единогласия, о которых сообщали рапорты KГБ». Козлов объясняет это «фактором Солженицына»: после новой атаки на Сталина и партийных чисток на XXII Съезде партии (1961) в литературе и прессе вспыхнула масштабная и достаточно открытая полемика по поводу репрессий. Это означало, что, хотя многие вслух осуждали Синявского и Даниэля, которые отослали свои произведения на Запад для публикации, приравнивая это к измене во времена холодной войны («в этом мире недозволенная публикация на Западе ставила советского писателя, порой против его воли, в ряды стратегических противников властей»), было много таких, кто оправдывал их – если не из личной симпатии, то «из опасений дальнейшего политического насилия и желания этого избежать» [Kozlov 2006: 574–595].
7
Запись от 18 января 1966 года. Твардовский назвал «Любимова» «полной муренцией» [Твардовский 2002, 2: 154] (запись от 13 ноября 1965 года).
8
Запись от 15 февраля 1966 года.
9
То же чувство неопределенности, непонимания, как повернутся обстоятельства, не ослабевало еще некоторое время после процесса Синявского – Даниэля. Вторжение советских войск в Чехословакию в августе 1968 года – это момент, когда чаша весов качнулась, отмечая конец оттепели. Л. М. Алексеева передает ощущение неприкрытости выбора, стоявшего в то время перед советскими интеллектуалами: «Один вариант – это следовать линии партии и получить позволение заниматься свои делом; второй – это отложить соображения карьеры в долгий ящик и дожидаться следующей оттепели; третий – держаться курса “оттепели” и принять все последствия: разрушенная карьера и жизнь отверженного» [Alexeyeva, Goldberg 1993: 5].
10
Стоит отметить, что среди подписавшихся не значился Солженицын. «Действием» могла бы быть подача петиции властям. Так, на суд над А. И. Гинзбургом, А. А. Добровольским и В. И. Лашковой в 1968 году, по словам Алексеевой, «интеллигенция отреагировала шквалом петиций» [Alexeyeva, Goldberg 1993: 167].
11
Токер указывает (как и Козлов) на сенсационный эффект произведений Солженицына, но одновременно привлекает внимание к тому факту, что по-прежнему контролировалось количество лагерных произведений, которое допускалось к публикации, и то, под каким углом позволялось вести дискуссии в прессе.
12
Об этом ниже, в главе 2. Подобные обвинения возникали и позже, в постсоветской России. См. [Обсуждение 1990: 137–143, особенно 142].
13
«Реквием» был создан в 1935–1940-х годах. Дата в тексте относится к первой публикации в Мюнхене. В Советском Союзе впервые опубликован в 1987 году в третьем номере журнала «Октябрь».
14
Подобное предчувствие находим в студенческом стихотворении Синявского, написанном в духе блатной песни для участников посвященного Маяковскому семинара под руководством профессора В. Д. Дувакина, который посещал Синявский. См.: [Возвышенный корабль 2009: 124].
15
Это замечание Гладкова касается стихотворения «Гамлет», включенного в роман «Доктор Живаго». Сочиненное за 12 лет до «мрачной осени 1958 года» и травли, вызванной присуждением Пастернаку Нобелевской премии за этот роман, оно замечательно «предощущением судьбы, так фатально оправдавшимся».
16
Синявский цитирует слова В. В. Кожинова, его близкого
