Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Везич удивился не столько этому ответу, сколько тому, что Штирлиц не форсировал разговор, — а он мог это сделать, и, наверно, это было бы ему выгодно, ибо он сейчас обладал выигрышем во времени.
– Ну, а если актер — явление высшего порядка, — медленно сказал Везич, глядя в глаза Штирлица, — что же такое институт режиссуры?
– Режиссер — это творец мысли. Настоящий режиссер и настоящий актер почти всегда борются друг с другом, это две индивидуальности. Разница в том, что режиссер спускается сверху. Режиссер создает свое имя из всего на свете, он, как творец, творит мир, но из чего сотворит он этот свой мир и свое имя?!
– Да, но за ними обоими стоит писатель. Он, видимо, самое главное начало в проявлении этих двух ипостасей.
– По-моему, — так же осторожно, как спрашивал Везич, ответил Штирлиц, — писатель не имеет ничего общего с режиссером и актерами. Он облекает свое многократное «я» в словесную ткань. Понять идею его «я» должен режиссер. Выразить — актер, то есть вы. Я, Штирлиц, как и вы, актер. Всякий актер, если он не бездарь, — некий контрольно-пропускной пункт. Режиссер может что-то предписать нам, но мы вправе сказать «нет» режиссеру. Не потому, что так мужественны, а лишь оттого, что не можем сделать т а к. «Мой герой так не поступит. Он так поступить не может». И все. Когда актер не может чего-то органически, значит, работал его контрольно-пропускной пункт...
Везич склонился над столом и, замерев, спросил:
– Тогда, быть может, настоящему актеру не нужен режиссер? Может быть, настоящий актер вправе вести роль сам по себе?
Штирлиц смотрел на Везича так же цепко и молчал, хотя он знал, что надо ответить полковнику, ждал того мгновения, когда надобудет ответить ему. Он почувствовал это мгновение, когда Везич чуть прищурил веки — не выдержал напряжения.
– Актер может сыграть роль сам по себе, — ответил Штирлиц, — но в этом случае он будет поступать как режиссер. Он будет заменять режиссера, но не отменять его. Он станет возмещать режиссера, чтобы творить свой мир и свое имя.
– И вы думаете, что талантливый актер может спасти плохую пьесу?
– Если роль очень плоха, надо дать ему возможность выкидывать какие-то слова. Что такое роль? Это список реплик. А реплики — сотая часть жизни. Ведь между репликами, в сущности, идет жизнь. Видимо, все дело в ремарках... Ремарки должны открыть возможности для актера. Если актер почувствует, что роль очень слаба, но ремарки жизни тем не менее наличествуют, он опустит реплики и сыграет. Плохую роль он возместит самим собой, своей личностью...
Везич откинулся на спинку плетеного стула и впервые за весь разговор закурил.
– Где вы учили немецкий? — спросил Штирлиц.
– В Вене.
– У вас блестящий немецкий. Наверное, вашими учителями были немцы, а не австрийцы.
– Моими учителями были «фолькиш», иностранные немцы, австрийские подданные. Такие же, как здесь югославские немцы. Они издеваются над языком ваших пропагандистов Кунце и Вампфа — я слушал запись их разговоров после того, как они проводили с ними инструктивные беседы.
– Вы пользуетесь английской аппаратурой?
– Американской.
– Немецкая лучше.
– Может быть. Но вы нам ее не продавали.
– Да? Глупо. Я бы продавал, пропаганда техникой — самая действенная пропаганда.
– Слава богу, у вас не все думают так остро, как вы.
– Не любите немцев?
– Не люблю нацизм.
– Почему так?
– На это у меня есть много причин.
– Личного порядка?
– Да.
– Мы задели кого-нибудь из ваших родных?
– Нет.
– Друзей?
– Нет. Просто, по-моему, на каком-то этапе общественная неприязнь одолевает каждую личность — это самая сильная форма неприязни.
– Вам кажется, что образцом истинно справедливого государства может считаться ваша монархия?
– Отнюдь.
– Я боюсь, что, ответь вы на мои следующие вопросы, дальнейший разговор мне придется прекратить...
– Тогда лучше опустим ваши дальнейшие вопросы, потому что мне жаль прерывать такой интересный разговор.
– Согласен. Скажите, вы намерены продолжать драку даже после того, что я показал вам?
– Обязательно.
– Как вы думаете драться?
– Есть много способов.
– Верно. Все эти способы, однако, возможны лишь в том случае, если драку ведет полковник Везич. А если драку будет вести просто Везич?
– Просто Везичу драться будет труднее. Но ведь и лишить Везича звания тоже нелегкое дело.
Штирлиц покачал головой. Везич заставил себя рассмеяться.
– Не надо, — сказал Штирлиц. — Это у вас получилось искусственно. Не проигрывайте партию в мелочах. Не сердитесь, вы симпатичны мне, только поэтому и говорю так.
– И вам не следует проигрывать в мелочах. Что значит «симпатичны»? Почему?! Ведь я наступил вам на хвост...
– Мне?
– Вы хотите сказать, что я наступил на хвост режиссеру?
– Это вы так сказали, полковник. Давайте уважительно относиться к словам друг друга.
– Но вам бы хотелось так сказать?
– Больше всего мне хотелось бы поехать сейчас на море.
– Ну что ж. Приглашаю.
– Есть конспиративная квартира на побережье?
– Несколько.
– Спасибо за предложение. Подумаю. А вам советую поразмыслить над моими словами. Вас сомнут, если вы будете продолжать драться таким образом. Может быть, следует пойти на временный компромисс? Чтобы сохранить возможность продолжать борьбу? Иными путями? В иной обстановке? Нет?
– Вы думаете, после начала войны, допусти я возможность оккупации Югославии, мне сохранили бы мой пост в полиции?
– Я так далеко не заглядывал. И вы согласились бы продолжать службу в полиции, случись война между нашими странами?
– Прежде чем ответить, мне надо знать, будет война или нет. И если да, то когда? Хватит ли у меня времени закончить первый раунд теперешней драки или пора готовиться к следующему?
«Его вопрос мне выгоден, — сразу же понял Штирлиц. — Видимо, я все время подводил его к нему. Странно, чем точнее я буду играть свою роль по возможной вербовке Везича для рейха, тем скорее я смогу ответить Москве».
– Для того чтобы ответить вам, — сказал Штирлиц, — мне надо услышать: понимаете ли вы, что мы вас обскакали и что мы сейчас можем вас смять? Это первое. Понимаете ли вы, что мой откровенный ответ на ваш вопрос, поставленный жестко и четко, должен предполагать нашу дружбу в дальнейшем?
– Вы имеете в виду мою вербовку?
– Людей вашего уровня не вербуют.
– А что же у вас делают с людьми моего уровня?
– Людей вашего уровня удобно держать в добрых друзьях. Или югославская разведка придерживается иного правила?
– Когда как... Хорошо, я подожду вашего ответа до сегодняшнего вечера, — сказал Везич. — Я ничего не буду предпринимать до сегодняшнего вечера. В восемь часов — вас это время устроит? — я жду вас в клубе «Олень», это на Медвешчакской дороге, дом девять. Уговорились?
«Соглашайся, соглашайся, — молил его глазами Везич. — Ну соглашайся же! Я тогда успею напечатать сегодня же мой материал. Потом можете делать все что угодно, все равно я вас повалю в нокдаун! Победить не выйдет, не хватит сил, но и желание похвально! В конце концов всех нас на том суде, который уготован каждому, будут судить — и если я чего-то не смог, то не оттого, что не делал, а потому лишь, что не хватило сил. Здесь уж моей вины перед богом нет, и римляне не зря прежде всего ценили изначальное желание».
– Уговорились, — сказал Штирлиц медленно, словно бы спотыкаясь на каждой букве.
«Поставит там аппаратуру, — понял он. — И получит подтверждение своей версии. Он выгадывает время, потому что готовит удар. Он хочет переиграть меня. Пусть. На здоровье. Зато я имею возможность переиграть Веезенмайера. Впрочем, все может полететь в тартарары, если Веезенмайер поедет в клуб «Олень» один. Зачем делить лавры с подчиненным? Я должен сделать так, чтобы Веезенмайер поручил этот вечерний разговор мне. Или взял меня с собой. Если он поступит иначе, я зря истратил время».
13. ОПЫТ ИССЛЕДОВАНИЯ ДОКУМЕНТОВ
«Центр.
В Берлине работают представители усташей Младен Лоркович и Вилко Ригель, которые поддерживают контакты с министерством иностранных дел и с РСХА (через кого именно, выяснить не удалось). В Загребе СД имеет своих людей в армии и ВВС, опираясь прежде всего на капитана Генерального штаба Мариана Доланского и завербованного капитана из штаба ВВС Владимира Крена. Доланский и Крен были переданы группе Веезенмайера берлинскими усташами, поскольку оба эти человека внедрены в армию еще в 1930 году. Резидентом Канариса в Загребе является журналист Герман Пребст, который занимается вопросами, связанными с югославской армией. (Он первым сообщил в Берлин о том, что ставка белградского генштаба была сделана на «операцию смешивания», имея в виду сложность национального вопроса в стране. Поэтому в Загребе расквартированы части, укомплектованные, в основном, сербами, однако командование осуществляют офицеры-хорваты; в то же время в районе Нового Сада и Белграда большое число полков составлено из хорватов под командованием сербских офицеров.) Автономно работает в Загребе агент Гейдриха Иисус, или 6976, — штурмбанфюрер Рудольф Кобб, задачи которого мне неизвестны. В Загребе группа Веезенмайера осуществляет постоянные контакты с итальянским, болгарским, румынским и венгерским консулами. (Румыния не имеет своего консульства, и ее интересы представляет Эухенно Кастельяно, вице-консул Уругвая, проживающий на Старчевичевом трге, в доме 4, тел. 12-71.) По словам ген. консула Фрейндта, отношения между Берлином и Будапештом в свете германо-югославского конфликта крайне натянутые. Британский консул в Загребе сказал, что Венгрии, «зажатой между Гитлером, Сталиным и Черчиллем, предстоит выбрать нейтралитет — это единственное, что может ее спасти». Необходимо выяснить в Будапеште ситуацию, ибо отказ Венгрии пропустить войска Гитлера может иметь далеко идущие политические последствия.
- Вторая Мировая война - Уткин - История Европы