— Так кто же тут жил — ведьма или ведьмак? — удивился князь Андрей.
— Распетушье, — был ответ крестьянского старшины.
— Не понимаю, — пожал плечами Андрей.
— Що же тут непонятного, свитлый княже! — фыркнул ретивый старшина, как видно являвшийся главным затейником устроенной огненной расправы. — Ни черт, ни сатана, ни видьма, ни видьмак, ни баба, ни мужик. Одним словом — раздевулье.
— Ты, княже, хоть и уже давно от мамки оторвался, а, видать, не видаешь, що бывають такие межеумки — и то и другое в едине человике, — сказал другой крестьянин и тотчас получил от старшины великовесомую затрещину, выразившую в себе красноречивое поучение, что с князьями таким ладом не полагается разговаривать.
— Слыхал я, что бывают некие куреи, которые являют собой оба пола, но, признаться, полагал, что сие есть баснословие, — почесал в затылке князь Андрей. — И что же оно, сие распетушье? И впрямь колдовством занималось?
— У сю округу умучил своими чарами, клятый дву-сбруйный выродок, — ответил старшина. — И дити пропадали, и жинки чахли, и скот безумствовал, усего не перебачишь, що сей двуснастный демон наробил. То явится в виде чернявого красавца и сведет с ума якуюсь слабополую дуру. То навстричь того — придет к молодому парню в виде чернявой баскавицы, оморочит бедного, да так, что тот сохнет, сохнет да и ссохнется намертво. Вот мы и постановили его гниздо дотла спалить.
— А сам он… Или оно… Распетушье сие где оказалось?
— А там и сгорело, слава Тебе Господи!
— А ты, стало быть, старшина сельский? Яко звать тя?
— Кирила Строгонос я.
— Вот что, Кирила. Мне теперь не время с тобой разбираться, а на обратном пути я к тебе в село заеду да хватану тебя в управы. Как сие так происходит, что без властного дозволения вы тут кого попало жещи будете! Этак вы и друг друга перепалите намертво, что на всей земле ни одного русского человека не останется.
— Напрасно, княже, ты гниваешься, — испугался Строгонос. — Распетушье сие николько на русьского человика не было уподобием своим сходно. И такое черномырдое, будто бесерьмень али жиденя. Егда же мы его в доме заколотили и зажгли, оно на нас из пещной трубы голосило нерусьскими словесы. Страшно!
— Видать, и впрямь нерусское, — заступился за старшину Строгоноса отрок Евстафий. — Ишь, вонищу какую по себе развело, прогорая! И что у него в потрохах было, неведомо, право слово! Эть, эть, яко смердит!
— Может, оно самого анчихриста во утробе вынашивало, — вставил свое слово крестьянин, уже один раз битый по загривку старшиною.
— Стало быть, не без пользы мы его в воню злоут-робия сатанинского принесли, — молвил старшина Строгонос, выказывая владение уставами церковных молитв.
— Однако же явили жестокоуправство, — встрял в разговор Никита Переяска. — Следовало сего распетушного злодея посадить в оковы и везти в град Русалим, где есть святой праведник Елпидифорий. Он молится не токмо о продавших душу диаболю, но и даже о самих чертей скорейшему спасению и наставлению на путь истинный. О том свидетельствует даже и само имя праведника, ибо Елпидифорий эллиньски означает «дающий надежду».
— Неужто и о чертях, прости Господи?! — подивились крестьяне, произведшие самосуд над колдуном.
— Истинно глаголю вам! — проповедовал Никита с важным видом. — А уж таких, как ваш межеумок, к нему сотными приводят. Ставят пред ним на колени, а он только произнесет: «Обрати, Господи, сих заблудших овец в истинную веру Православную!» И сей же час по слову Елпидифория они начинают визжать и крутиться волчком по земли. Изо ртов у них черный и смрадный дым валит, подобный тому, что тут рас пространился, и прочь вся черная сила выходит.
По истечении нечистого духа встают, приняв облик христианский, падают к руке праведника, лобзают руку ему и поют «Воскресение Христово видевше…» А Елпидифорий, проливая чистые слезы, благословляет их и возвращается в свою келью, где продолжает непрестанно молиться о спасении чертей и всего ада преисподней…
— Опомнись, Никита! — не сдержался более слушать князь Андрей. — В какой соблазн вводишь малых сих! Они ж тебе верят!
— Верим, — закивал один из крестьян и тотчас получил оплеушное благословение от старшины Строгоноса.
— Вируем в Бога, а тоби, брехун, немного, — проворчал Строгонос. — Не может того быта, щобы праведник за чертеняк молился. Либо он праведник и о нашем спасении печется, либо он такое ж самое распетушье!
— Отсохни твои уста, земледелец! — возмутился Никита, и на сей раз был-таки награжден затрещиной, которую с наслаждением выдал ему князь Андрей Ярославич.
Следовало ехать далее, но любопытство распаляло князя, и он остался досмотреть, что будет дальше. Время от времени ему приходилось вновь и вновь осаживать говорливого Переяску, удостаивая его подзатыльниками, но тот готов был страдать, только бы развивать свою любимую тему про старца Елпидифория.
Когда усадьба колдуна сгорела дотла и обвалилась, дождались, покуда догорит, и пошли растаскивать пого-релки в поисках обугленных костей межеумка. Им попадались разные костяки, но все по природе своей звериные — кабаний, волчий, лошадиный, не было только человеческих. Ужас постепенно наполнил души похлеще, чем смрадный дым легкие. Не знали, что и подумать.
Неуемный Никита и тут выдвинул свои выводы:
— Откуль, по-вашему, должны были образоваться звериные остовы? Я разумею так, что колдун сперва обратился в лошадь и сгорел, но, сгорая, превратился в кабана, который тоже сгорел. Наконец, он сделался волком и в волчьем обличье испепелился окончательно.
— Ну да! — возмутился такому объяснению Евсташа. — А чего ж он из волка в кого-либо еще не превратился?
— Дурья твоя голова! — ничуть не смутился Никита. — Из волка ему одна дорога была — в зайца. А от зайца кости так прожглись, что от них один пепел остался. У косого же кости девичьи.
— Да ладно тебе! — махнул рукой князь Андрей. — Все гораздо проще. У него тут лаз был потайной. Он через него и ушел. А когда дом загорелся, лошадь, кабан и волк верещать стали, вот селянам и померещилось, будто это колдун их нерусскими словесами блажит. Лаз надобно искать, вот что. Но нам сие уж и вовсе некогда будет. Итак мы тут надолго затерлись. Пора дальше двигаться.
И они отправились далее, так и не узнав окончания судьбы колдуна — сгорел он или утек подземным ходом в соседние болота. Наступила ночь, пошел дождь, миновали Вырю, Ерю, Сакалгу, здесь дождь усилился, и, доехав до Кандакопши, от которой до ижорско-го устья оставалось рукой подать, Андрей Ярославич принял решение остановиться на ночлег у ижорян.
Всю ночь Андрею снились какие-то обугленные останки, среди которых он искал сгоревший остов своего брата Александра, а под утро никто из его дружинников не мог встать с постелей — у всех страшно болели головы после того, как они вчера надышались смрадом от сгоревшей колдовской усадьбы. Уж давным-давно наступил день, а все они, мучаясь от боли, не могли глаз разлепить, покуда Евсташа не раздобыл у местных ижорцев целебного для подобных случаев травяного пойла. Кое-как поднялись, вяло помолились, через тошноту поели, с трудом сели на своих коней и заставили себя ехать дальше.
— Как биться будем — не знаю! — честно признался князь Андрей отроку Евстафию.
Но биться ни с кем уже не потребовалось. Невдалеке от устья Ижоры встретили первую нашу заставу и с великой радостью узнали о вчерашнем славном одолении. Даже в головах от такой радости полегчало, хотя в ноздрях все еще стоял вчерашний смрад и все время позывало кашлять.
И вот, выехав из лесочка, наткнулись прямо на пирующего со своими дружинниками Александра. Соскочив с коня, Андрей поморщился от хлынувшей в голову боли, но пересилил ее, подошел к брату и счастливо расцеловался с ним:
— Поздравляю тебя, Саша! Брат мой родимый! Счастлив за тебя и горжусь!
— Спасибо и тебе, Андреюшко, что в самое вовремя поспел, — со смехом отвечал братец Саша. — Не зря тебя батюшка поспешным именует. Мы как раз тут пировать по случаю победы уселись. Садись с нами. Извини, не оставили тебе ни одного свея, чтоб ты мог сразиться. В другой раз.
— Да брось ты издеваться! — обиделся князь Андрей. — Никак не думал, что ты по воскресеньям битвы затеваешь.
— Да я хотел со свеями договориться, чтоб на понедельник перенести, а они ни в какую. Мы, говорят, по новому закону римского папы воскресений не празднуем, ибо наш римский папа еще не издал разрешения Господу Спасителю воскреснуть. Вот нам и пришлось уважить вчера закон папежный.
— Многих недосчитались? — стараясь не обижаться на брата, спросил Андрей Ярославич.
— Малой кровью победа нам встала, — нахмурился князь Александр. — Но приготовься, братик… Любимца твоего, закадычного друга Юряту Пинещенича…
