принадлежал ей, то я предоставил ей право читать следы, а сам мирно трус
ил рядышком, радуясь любой экспедиции, чем бы она ни закончилась.
Шарлотта провела меня еще через одно поле или через два, потом через рощу и вывела на новую дорогу. Мне стало казаться, что только глупое упрямство заставляло ее упорствовать и притворяться, что она различает следы, вместо того чтобы честно признаться в своем заблуждении. Наконец, она с восторгом протащила меня через просвет в живой изгороди, явно ведущий на чей-то участок; и тут же простор пустынных полей, разделенных изгородями, исчез, и мы очутились в ухоженном уединенном саду, менее всего похожем на пристанище дракона. Очутившись в этом месте, я сразу понял, куда мы попали.
Это был сад моего приятеля-циркача, хотя я впервые проник в него через незаконный лаз с незнакомой стороны. Сам циркач прогуливался неподалеку по садовым дорожкам, покуривая свою трубку. Я почтительно приблизился к нему и спросил, не видел ли он недавно зверя.
— Могу я узнать, — очень вежливо поинтересовался он, — какого именно зверя вы разыскиваете?
— Это ящеровидный зверь, — пояснил я. — Шарлотта думает, что это дракон, но она ничего не знает о драконах.
Циркач медленно огляделся по сторонам.
— Боюсь, мне давно не встречался дракон в этих местах. Но если я ненароком увижу дракона, буду знать, что это ваш зверь, и немедленно отправлю его к вам.
— Большое вам спасибо, — сказала Шарлотта, — но не стоит беспокоиться, в конце концов это может быть и не дракон вовсе. Просто я подумала, что это его мелкие следы отпечатались на снегу, вот мы и пошли по следу, и он привел нас прямо сюда, хотя мы вполне можем ошибаться. Но мы вам благодарны в любом случае.
— Что вы, никакого беспокойства, — весело ответил циркач. — Мне будет очень приятно. Но, разумеется, вы могли и ошибиться. Однако уже темнеет, и этот ваш зверь, кем бы он ни был, уже успел скрыться. Давайте лучше зайдем ко мне в дом и выпьем чаю. Я живу один, мы вместе разведем веселый огонь, а еще у меня есть самая большая на свете книга о животных. Эта книга с цветными картинками, и в ней собраны все на свете звери!
Мы всегда были рады чаю, особенно в придачу к книге о животных. Специально для нас на стол были выставлены мармелад и абрикосовое варенье, а после чая мы раскрыли книгу о животных, и, как и обещал нам циркач, в ней были собраны все на свете звери.
Часы пробили шесть, и более осторожная Шарлотта стала меня поторапливать. Мы с трудом оторвались от книги о животных и собрались домой.
— Постойте, я провожу вас, — сказал циркач. — Мне нужно купить еще одну трубку, да и прогулка пойдет мне на пользу. Вам не обязательно говорить со мной по дороге.
Мы снова воспряли духом: дорога казалась очень долгой, и снаружи уже было пусто и темно, особенно после теплой и светлой комнаты и ярко раскрашенной книги, но прогулка со взрослым, настоящим Мужчиной с большой буквы — это особое удовольствие! Мы двинулись быстрым шагом, Мужчина шел посередине. Я глядел на него снизу вверх и гадал, когда же и я смогу курить большую трубку с таким царственным видом! Но Шарлотта, чей юный ум не рассматривал табакокурение как цель в жизни, заговорила о том, что интересовало ее.
— Ну а теперь, — попросила она, — вы же не откажетесь рассказать нам интересную историю, ну пожалуйста!
Мужчина тяжело вздохнул и огляделся.
— Я так и знал, — проворчал он. — Я знал, что мне придется рассказывать истории. И зачем я ушел от уютного камина? Ну хорошо, расскажу. Дайте мне минутку подумать.
Он немного подумал и поведал нам вот что.
Давным-давно — сотни лет тому назад — в хижине на полпути от этой деревни до вон того холма жил пастух со своей женой и маленьким сыном. Пастух проводил все дни напролет — да и ночи в сезон выпаса скота — на широких склонах холмов, и только солнце и звезды, да еще овцы составляли ему компанию, а мир, в котором существовала дружеская болтовня с мужчинами и женщинами, был так далек от него, что он его не видел и не слышал. Маленький сын помогал отцу управляться с овцами, а в свободное время любил читать толстые книги, которыми его снабжали приветливые землевладельцы и священники, проживавшие в той местности. Родители очень любили своего сына и втайне от него гордились им, так что он был волен поступать по-своему и читать сколько ему угодно. Он никогда не получал от них подзатыльников, что нередко случается в других семьях. Его родители обращались с ним как с равным, они охотно вносили посильный вклад в практическую сторону жизни семьи, пока мальчик читал книги и учился, и всех вполне устраивало такое разделение трудовых обязанностей. Родители не слушали соседей, они понимали, что книжные знания могут пригодиться в любое время. Мальчик в основном увлекался естествознанием и волшебными сказками, он глотал их, не делая между ними различия, эдаким книжным бутербродом, а именно такой вид чтения оказывается наиболее продуктивным и разумным.
Как-то вечером пастух, который уже несколько дней был сам не свой, пришел домой, дрожа от волнения, и, усевшись за стол, за которым его жена занималась шитьем, а сын читал книгу о Бессердечном Великане, громко воскликнул:
— Конец мне пришел, Мария! Больше никогда не смогу я бродить по нашим холмам, никогда и ни за что!
— Ну что ты говоришь, — ответила жена, которая отличалась благоразумным характером, — сначала расскажи нам, что так тебя напугало, а потом мы все втроем постараемся добраться до самой сути и найти выход!
— Это началось несколько дней назад, — сказал пастух. — Там наверху есть пещера, вы знаете о ней. Мне она никогда не нравилась, и овцам она не нравилась, а если овцам что-то не нравится, то для этого наверняка есть причина. Так вот, несколько дней назад из пещеры стали доноситься неясные звуки — тяжкие вздохи с кряхтеньем, и отдаленный храп — настоящий храп, но не совсем обычный, не такой, какой раздается, когда мы храпим по ночам!
— Понимаю, — тихо заметил мальчик.
— Конечно же, я жутко перепугался, — продолжал пастух, — но что-то меня притягивало к пещере. Так вот сегодня вечером, перед тем как спуститься вниз, я тихонько обошел вокруг нее. И там — о Господи! — там я увидел его так же ясно, как вижу вас перед собой!
— Увидел кого? — спросила жена, поддаваясь нервной дрожи мужа.
— Да его, говорю
