А может, действительно графу отдать? И кончатся разом все проблемы. Ведь, если подумать, все это по праву принадлежит ему. Вот только не слишком ли дорого за это заплачено?
Я снова вспомнила Павла, лежащего неподвижно под окровавленной простыней, вспомнила газетную заметку о «предпринимателе Максиме Ш.» И то, как чуть меня чуть не вытолкнули из поезда. И как висела, уцепившись за обломки балюстрады на колокольне.
Ну нет. Обойдется граф. Да и потом, откуда я знаю, может, он и не граф никакой, а просто самозванец. На какое-то мгновение мне захотелось засунуть шкатулку обратно в дыру и заложить ее кирпичами. Ничего не было. Я ничего не находила.
И дело было не в какой-то особой моей честности: мол, не имею я на эти драгоценности никакого права. Нет, если бы я нашла их в другом месте, при других обстоятельствах... Можете не сомневаться, я непременно утаила бы их от государства. Тайком привезла бы домой, спрятала бы под матрас и сидела б на них, как жадная курица на гнезде. Ну, может, одно или два колечка и носила бы, а остальные продавала бы потихоньку. Можно было бы купить машину получше. И квартиру побольше. И съездить куда-нибудь в экзотические страны...
Почему-то промелькнувшая в мозгу картинка не вызвала энтузиазма, а показалась даже противной. Особенно я – сидящая на матрасе, с диким блеском в глазах и трясущимися от жадности ручонками...
Я знала, что буду жалеть. Непременно буду жалеть. Я же не плакат советского образца о моральном облике строителя коммунизма. И до святости мне... Да, правильно, три лаптя по карте. Но при этом понимала, что сделала единственно правильный выбор. Вот только реализовать его надо было побыстрее – чтобы не передумать.
Закрыв крышку, я взяла сундучок под мышку и вышла на церковный двор. Посмотрела, поежившись, на вмятину в земле и небольшую лужицу крови там, где лежал Алик. Рыжий кот подошел к ней и брезгливо обнюхивал, верблюдя спину и поджимая по очереди передние лапки. Я поднялась на крылечко голубого домика и постучалась. Лена выглянула в окно, слегка взвизгнула и открыла дверь.
- Оля, как хорошо, что ты не уехала! – она хотела меня обнять, но разглядела получше и отступила на шаг. – Что с тобой? Или ты тоже с колокольни упала? Представляешь, мы приезжаем, а на земле мужик какой-то лежит и вопит. Голова разбита, нога сломана. Говорит, хотел сверху посмотреть вокруг, забрался на колокольню и упал. Как только жив остался, вот чудо! Нет, надо будет обязательно замок на дверь повесить, - она тараторила и не давала мне ни слова сказать, пока не спохватилась: - Так что с тобой все-таки случилось? Ты вся грязная, ободранная, руки в крови.
Ладони действительно саднило – я ободрала их о карниз, но даже и не заметила, не до того было. Одежда... ну, и говорить нечего. Примерно как вчера.
- Я упала, Лена. Не с колокольни, но...
- Понятно. Ну проходи, сейчас тебя почистим и будем чай пить. А это что за ящик?
Ну вот, обратного пути не было. Я поставила шкатулку прямо на кухонный стол и открыла крышку. Лена сдавленно ахнула и мешком шлепнулась на табурет.
- Да-а, - неопределенно протянул отец Александр.
Женя промолчал. Только как-то странно посмотрел на Лену. А она на него.
- В общем, слушайте.
Я набрала побольше воздуху, словно собиралась прыгнуть в воду, и начала рассказывать. Все с самого начала. Женя всю эту историю уже слышал накануне, а Лена и отец Александр буквально заглядывали мне в рот, только иногда поглядывая на раскрытую шкатулку. Правда, Лена еще время от времени посматривала на Женю. Так, словно они знали что-то такое, чего не знала я.
- И что же вы будете с этим делать? – осторожно спросил отец Александр, когда я закончила и перевела дух.
- Протасову точно не отдам. Тем более, кто знает, может, он к графу никакого отношения и не имеет. Может, он просто самозванец. Но даже если и нет... Все равно. Короче, я все это отдаю вам.
- Мне? – поразился священник.
- Вам. Ну, не совсем вам... Ну, вы поняли. Короче, отреставрируйте церковь и постойте себе домик.
Повисла густая тишина. Отец Александр озадаченно смотрел на шкатулку, а Лена с Женей друг на друга. Они усиленно подавали друг другу какие-то знаки, подмигивая, дергая бровями и шевеля губами.
- Что это у вас за пантомима? – наконец не выдержала я.
- Понимаешь, Оль... – еще раз бросив взгляд в Женину сторону, начала Лена. – Мы ведь с Генкой тоже этот клад искали. Еще в детстве. Он, может, тебе говорил, что у нас бабушка жила в Моршанске. Ну, сюда мы тоже приезжали. Да и потом тоже искали, уже когда батюшку сюда служить направили. Между прочим, он сюда ехать не хотел. Ему на выбор три места предложили. Он-то хотел в Галич, все-таки какой никакой, а город, но я уговорила сюда.
- Из-за клада? – удивилась я.
- Да нет, не только. Просто... – она нерешительно посмотрела на Женю.
- А откуда вы о кладе узнали? – спросила я, машинально крутя на пальце колечко с крошечной веточкой ландыша из мелких бриллиантиков – его я решила все же оставить себе, на память.
- Да о нем все здесь знают. Кто его только не искал за столько лет. Лес, наверно, весь перерыли. А он вот где, оказывается, был. Совсем рядом с нами. Надо же!
- Странно, - отец Александр достал из шкатулки золотой резной крестик на тонкой цепочке. – Зачем же была вся эта мистификация с крестом, верстами? Постойте-ка, а это что?
Он аккуратно вытащил из-под слоя драгоценностей пожелтевший листочек бумаги. Неужели действительно очередной приказ?
Но это было письмо. Чернила совсем выцвели, и написанные тонким изящным почеркам слова с ятями и ерами едва можно было различить.
«Дорогой сынок! – наморщив лоб, разбирала Лена. – Если ты читаешь это письмо, значит, крест попал к тебе и ты вспомнил наш уговор – всегда идти от храма к храму. Я знал, что на Клавдию можно положиться, она не подведет. Моя судьба – в тумане. Почему я до сих пор еще жив? Нашего соседа Виноградова расстреляли вчера в овраге, как говорится, без суда и следствия. В любой момент могут прийти и за мной. Надо спешить. Надеюсь, этот кошмар долго не продержится. Эти большевики сами себя уничтожат своей жестокостью. Как бы я хотел дожить до того момента, когда они захлебнуться той кровью, которую пролили. Молю Бога, чтобы ты уцелел в этой бойне. Надеюсь, мы еще встретимся, не в этой жизни, так в будущей. А если сохранит нас Господь и для этого века, тогда драгоценности твоей любезной матушки сослужат нам добрую службу. Обнимаю тебя. Отец»
- «Всегда идти от храма к храму»? – переспросила я в недоумении. – Но ведь и мы шли от храма. И попали в болото. Или был какой-то еще? Кроме часовни на кладбище?
- Нет, - покачала головой Лена. – Ближайший храм был километрах в десяти отсюда.
- Тогда, может, под храмом подразумевалось что-то другое?
- Кажется, я знаю, - подергивая себя за бороду, сказал отец Александр. – Мне рассказывала одна древняя местная бабушка, что еще до революции в этих местах частенько ставили дорожные часовенки. На опушках леса, на перекрестках, у воды. Знаете, что такое голбец?
- Лежанка у печки, - отозвался Женя.
- Ну да, но не только. Еще – домик, крыша.
- А-а! – вспомнила я. – Это же крест старообрядческий, с маленькой крышей сверху, да?
- Опять же, и не только крест. Когда-то, еще в языческие времена такие голбцы, или голвцы, ставили у погребений. Столбик с полочкой, а сверху двускатная крыша. На вид, между прочим, от креста не отличишь. На полочку клали какую-то еду для мертвых. Считалось тягчайшим преступлением что-то с голбца украсть. Когда портилось, убирали и сжигали, клали другое. Да, так вот по такому принципу и часовенки ставили. Столбик с полочкой и крышей. Под крышей – две иконы. С одной стороны Иисус Христос, с другой – Божия Матерь. И лампадка. Идет человек мимо – остановится, помолится и дальше пойдет. Вот такой вот маленький храм. Конечно, все эти часовни уничтожили. Но, вроде, одна была как раз в часе ходьбы отсюда, рядом с источником. Можете проверить, если хотите. Впрочем, теперь-то не все ли равно?
Только тут я заметила, что Лена не слушает, а снова и снова перечитывает письмо. И что руки у нее мелко подрагивают, а в глазах стоят слезы.
- Лен, ты чего? – забеспокоилась я.
Они с Женей снова переглянулись.
- Ладно, слушай. Дело в том, что граф Протасов... Нет, не этот, который совсем никакой не граф, а тот. Так вот, тот граф Протасов – наш с Генкой прапрадед. Так что мы тоже, в какой-то далекой степени, графья.
- Как это? – поперхнулась я. – Значит, Петр Протасов?..
- Нет, не Петр, - перебил меня Женя. – Нашего деда по матери звали Валентин Савельевич Тихомиров. Ничего тебе эта фамилия не говорит?
- Тихомиров? – я выпучила глаза еще больше. – Но ведь...
- Ну да, - шмыгнула носом Лена. – Мария Васильевна умерла, когда его рожала. Дед наш сиротой остался.
- А граф? Он не захотел его принять?
