интересах это не дело. Нельзя давать помыкать собой.
Я усмехнулся.
— Какие высокие слова. Скажи уж, что вы хотите нашими руками сделать грязную работу, а потом еще нас и обвинить.
Сикерд покачал головой.
— Знаешь, я хотел валить.
— В смысле?
— В прямом. После разговора с Костенко я решил валить. Я уже доехал до Игуасы и внес задаток за самолет, на который не продают билеты. Знаешь, почему я не улетел? Потому что этот Костенко, если его оставить в живых — он доведет-таки нас до ядерной войны. А не он так другой. Они сами просрали свою жизнь и свою страну. А теперь они хотят, чтобы мы просрали свои. Мне есть что терять. А тебе?
Я ничего не ответил…
…
Со Слоном я встретился в «коллективо» — все иные варианты становились откровенно опасными. В «коллективо» было тесно, как в киевской маршрутке, но все были свои. Я передал флешку.
— У тебя часа три, потом все сотрется. Делай скрины телефоном, я сделал.
Почему то американцы, британцы — вообще полюбили эти идиотские системы с файлами, которые через какое-то время автоматически стираются. Как то им не приходит в голову, что можно все это снять на телефон, который сейчас есть у каждого, страницу за страницей, потом тупо распознать обычной программой.
Видимо, у них авторское право уже в подкорке сидит — придурки.
— Что там?
— Данные по их операции здесь. По связям с хохлами.
Слон присвистнул.
— Особо не радуйся. Хода все равно не дадут. По известным причинам.
Коллективо затормозил у остановки.
— Пошли, выйдем…
Мы расплатились, вышли. Дорога на аэропорт, движение — дикое, но шум как раз кстати. Не прослушаешь.
Мы пошли в обратную сторону.
— Данные передал Асмодей, — сказал я, назвав оперативный псевдоним Сикерда.
Слон не удивился.
— Я знаю, что он здесь. Зачем ему?
— Не знаю.
Я коротко рассказал Слону то, что узнал.
— Веришь ему?
— Да, верю.
— Почему?
— По двум причинам. Первая — все-таки погибли их люди. В их действиях может быть и циничный расчет— разобраться с врагом руками другого врага. И вторая — менее вероятная. Это если американцы в принципе больше не хотят иметь дело с Украиной и сдают ее нам. Это было бы хуже…
— Почему хуже? — не понял Слон.
— Потому что мы, как тот медведь в сказке. Что бы мы не выбрали — вершки или корешки — нам всегда достается все самое плохое…
Аргентина, Кордова. 18 марта 2018 года
До Кордовы — было километров 700, ехать минимум 10 часов, даже если спешить. Ехать надо через Росарио, до него идет еще более — менее дорога, а дальше до самой Кордовы — откровенно плохая, примерно как у нас между райцентром и деревнями. По одной полосе в каждую сторону. Когда едешь по такой дороге, понимаешь, что Аргентина, в сущности, бедная страна. У нее десятилетиями не было возможностей вкладывать деньги в инфраструктуру. Даже по сравнению с нашими не лучшими дорогами, тут — уныние. А ведь в Кордове проживает полтора миллиона, это хороший региональный центр размером больше чем наш Нижний Новгород.
Но дороги нет.
Зато пейзажи… если бы не некоторые деревья и растения, которые у нас точно не произрастают (пальмы, к примеру, попадаются) — ну чисто Россия. Громадная, плохо обжитая страна.
Пока ехали, я думал — что с ними не так? По сути, у них не было ни первой мировой, ни второй, им не приходилось поднимать страну из руин, у них климат мягче, чем у нас. В начале прошлого века Аргентина была богаче Германии. Что с ними случилось?
Это, кстати, не только мои мысли. В учебниках по экономике Аргентина описывается как едва ли не самый серьезный экономический провал ХХ века.
Как так вышло? Мне кажется, сыграло свою роль то, что Аргентина заселялась в основном с Италии, самая большая этническая группа здесь итальянцы, не испанцы — а у них есть несколько очень скверных черт. Сельский менталитет, природная склонность к коммунизму, приемлемость диктатуры. Воинственность, при полном отсутствии необходимого для победы качества — упорства. Разгильдяйство, умение «жить ради самой жизни», отсутствие трудолюбия — у итальянцев врожденное чувство красоты, они могут делать потрясающе красивые вещи, но вот упорно трудиться — не могут.
Мы, русские, похожи на итальянцев больше чем кто-то хочет признавать — но есть одно «но». Мы — северные люди. У нас в генах сидит — если ты не построишь теплый дом, не заготовишь дров, не успеешь собрать урожай — ты умрешь. У итальянцев этого нет — у них нет холодных зим и какое-то пропитание в море или на земле можно получить в любое время года.
Но мы, как и итальянцы, — завзятые коллективисты…
У них был шанс — после сорок пятого из Европы много кто сюда драпанул. Они его бездарно просвистели, не смогли создать передовую промышленность, даже несмотря на таможенные пошлины и программу импортозамещения. Просто не смогли привлечь инвестиции — а собственные богачи предпочитали красиво жить, прогуливая доходы от огромных ранчо. И все это время страна потихоньку скатывалась к коммунистической революции — она тут была вполне возможна, мало кто помнит, что Че Гевара вообще-то аргентинец, а не кубинец. А потом началась военная диктатура и все инвесторы и подавно испарились.
Смотря на Аргентину — понимаешь, что мы, русские, не так уж бездарно прожили двадцатый век.
Сюда можно заселить еще 50–70 миллионов человек — легко. Земли хватит на всех. Вопрос в том, что дальше? Если они не смогли не то, что нормальную власть создать — они не смогли создать проект национальной мобилизации — зачем им это делать сейчас? Не проще ли жить как живется, танцевать танго и болеть за «Бока Хуниорс»?
Кстати, соседняя Бразилия, несмотря на еще большую легкомысленность — как-то мобилизуется, что-то делает. Аргентина — нет. Здесь вообще почему-то нет духа соревновательности — Бразилия делает самолеты, мы — нет, ну и пофиг. Уругвай не наш (по факту это мини-Аргентина) — тоже. Почему все эти страны, которые говорят на одном и том же испанском языке, не создадут подобие ЕС — мне неведомо.
На самом деле — русских бы сюда. Сто тысяч русских во власти и бизнесе — навсегда изменили бы эту страну… Не факт, что к лучшему — но изменили бы. Поменять бы местами Аргентину и Украину…
Но такого не будет. На соседей, готовых выколоть себе глаз, лишь бы у тещи был зять кривой — мы обречены…
