— А может быть, потому, что они безнаказанны… Если бы вы не нашли меня, вы не нашли бы и Кондалакова!
— Такого рода преступления не входят в круг наших забот… Его давно нашла милиция, но по нашей просьбе некоторое время его не трогали! Из-за вас не трогали… А вы очень старались, чтобы мы вас никак не нашли. Вы даже шли на обман своих руководителей, лишь бы не попасть в поле нашего зрения… Вернемся к приказам встретиться с вашими спутниками, которые вы получили уже после установления связи с вашим штабом…
— Вы хотели меня поймать с помощью своих коллег?
— С их помощью мы удостоверились, что вы в нашей стране… Теперь мы знаем, что вы им не доверяли, поэтому и не являлись на свидания. Тогда нам многое было непонятно! Милиция напала на след взяточника. Начали пересматривать его дела и натолкнулись на вас. В милиции сразу установили, что ваша трудовая книжка фальшивка… Еще легче оказалось установить, что фальшивка и ваше водительское удостоверение… Милиция передала нам фотографию из личного дела. Ваши коллеги опознали вас. Все просто, Сергей Тимофеевич! Но мы не торопились с арестом, нам надо было приглядеться к вам, к вашей работе, к вашим знакомым, поэтому был отсрочен и арест Кондалакова…
IX
Город еще спал, когда мы с Володей Соколовым тронулись в путь.
Дорога из Рязани в Москву скучноватая. Поля да поля, придорожные деревни.
Наконец вот и кольцо вокруг Москвы. Инспектор ГАИ дал знак остановиться.
Я запустил руку за борт пиджака и положил ее на рукоятку пистолета. И пока Соколов объяснялся с милиционером, меня бросало то в жар, то в холод. Мы не нарушили правил движения: почему он нас остановил?
Милиционер проверил путевой лист, водительское удостоверение, заглянул и в фургон и махнул жезлом, разрешая движение.
— Здесь всегда проверка! — объяснил мне Соколов. — Если идешь порожняком, могут дать попутный груз…
Пообедать мы остановились на восемьдесят четвертом километре от Москвы, в придорожной столовой.
Соколов подошел к буфетчице как к старой знакомой. Он передал ей какой-то сверток, она расплылась в улыбке и горячо его поблагодарила.
Он подозвал меня и познакомил с буфетчицей.
— Просила меня, — объяснял он, — достать лекарство. Его трудно здесь достать, а в Риге всегда есть. Будут тебя просить, тезка, постарайся за меня.
Пообедали, вышли на площадку, где стояла наша машина. С площадки был виден памятник. В дороге Соколов несколько раз упомянул, что мы будем обедать «у Зои». Как я должен был истолковать его слова? «У Зои» — стало быть, у какой-то знакомой Соколова. Вопросы задавать не стал. Когда он знакомил меня с буфетчицей, он не назвал ее, я мог предположить, что она и есть Зоя.
По площадке двигалась толпа пионеров. У вожатого через плечо был перекинут на ремне магнитофон, в руке он держал микрофон для записи. Вожатый вдруг направился к нам, пионеры мгновенно окружили нас.
Вожатый поздоровался и объявил:
— У нас, товарищи, экскурсия по местам боевой славы. Пионерский отряд имени Зои Космодемьянской. Мы решили опросить здесь случайных прохожих, что они думают о подвиге Зои. Скажите, вот вы, — он обратился к Соколову и ко мне, — вы здешний или проездом? Я ответил, предчувствуя опасность, но еще не догадываясь, с какой стороны она грянет.
— Из Рязани? — переспросил вожатый. — Очень интересно! Скажите, Владимир Петрович, что вы думаете о подвиге Зои Космодемьянской?
С автоплощадки был очень хорошо виден памятник. В полный рост девушка в телогрейке, с винтовкой за плечом. До меня вдруг дошло, что «обедать у Зои» означало обедать в столовой возле памятника Зои Космодемьянской. Но это была лишь догадка. У меня не было уверенности, что это ей памятник. А тем более я не знал, в чем заключается ее подвиг. Я не мог сказать, что я ничего о ней не знаю, — это сразу вызовет недоумение не только у пионеров, но и у Соколова, а это мне грозит полным и немедленным разоблачением.
Микрофон смотрел мне в рот.
— Подвиг… — медленно выговорил я, изобразив на лице раздумье.
— Одну минутку! — перебил меня вожатый. — Мы уточним вопрос. Что вы знаете о ее подвиге?
Холодный пот простегнул змейкой мне спину, острая боль пронизала мне сердце. Но я не смел, не смел вдаваться в панику. А что делать? Ключи от зажигания в кармане у Соколова. Выстрелить в него, выхватить ключи и, пользуясь замешательством, в машину — и ходу до ближайшего леса. А лес недалеко!
С трудом я выдавливал из себя ничего не значащие слова, которые были для меня хотя бы короткой отсрочкой гибели.
— Подвиг — удел избранных… — мямлил я, — не умею я говорить.
Спасло меня вмешательство Соколова.
— По-моему, — включился он неожиданно, — это было в декабре сорок первого года, перед Новым годом! Партизанский отряд перешел линию фронта, чтобы уничтожить военные объекты перед нашим наступлением… Я так говорю?
Микрофон мгновенно отодвинулся от меня, теперь был нацелен на Соколова.
— Все так. Дальше?
— Здесь неподалеку деревня Петрищево, — продолжал Соколов. — В Петрищеве Зоя подожгла конюшню и склад с оружием, но ее схватил немецкий часовой… Ее зверски пытали, она не дала никаких показаний, и ее повесили в Петрищеве… Было ей восемнадцать лет…
Я отступил, замешался в толпе и скрылся за машиной.
Вот когда я по-настоящему испугался. Испугался я не провала. Передо мной впервые разверзлась пропасть, разделявшая меня и вот этих пионеров. Я приехал сюда делать революцию, мои наставники убеждали меня, что мы работаем на будущее, на них, вот на этих пионеров. Что же мы противопоставляем их идеалам, идеалам этой девочки в телогрейке с винтовкой за плечами, которая сложила голову за будущее, за свободу?..
— Когда вы усомнились в справедливости ваших намерений? — спросил меня следователь.
Я, не задумываясь, сразу ответил:
— У памятника Зое…
Да, там я по-настоящему испугался и задумался. Мои наставники ничего не сообщили мне о Зое Космодемьянской. Упущение в подготовке к работе в Советском Союзе? Упущение. А как они могли исправить это упущение? Воспитывая меня в ненависти ко всему советскому, разве они могли рассказать мне правду о советских героях? Это вынужденное упущение.
Передо мной стояла задача: обучиться у Соколова совершать дальние рейсы, осмотреться, чтобы можно было одному предпринимать такие поездки. И я, отбросив раздумья о далеком, обратился к близкому.
