Полон татары продали Андрею. Официально князь не приделах, он просто выкупил ясырь у татар. Все законно. Пленников отпустят домой, как только родичи заплатят за них, а у кого нет серебра — тот останется в холопах у князя.
Царских отпрысков Андрей отдал в надежные руки, за что был награжден щедро — позволили князю в этот раз не уплачивать половину добытого в походе. Более того за смелость и решительность в подавлении мятежа пронских князей Андрей был пожалован дорогой шубой и селом с деревеньками. Великий князь оставался в неведении о бунте пронских князей, Андрею строго настрого приказали молчать. Андрей и молчал.
О том, что не только пронские князья готовились учинить свару, Андрей не сказал даже святым отцам. Маслов, этот вездесущий черт, проведал, что в Переяславле, проездом, под видом купца, остановился один из бояр князя Василия Юрьевича. После январской сечи, князь решил форсировать события, благо в его руки попала казна ярославских князей, да на Москве князь награбил не мало.
Резанец как обычно притащил бочку вина, которую сам же попытался выпить за ужином. К чести боярина Маслова, он не забыл данное им князю обещание — привез дарственные грамотки на земельку, и на мельницу. Все, что Андрей отправил с резанцем, боярин тоже возвернул, включая всех лошадей.
Маслов предложил ограбить посланца мятежного князя. И ежику понятно, зачем тот в Орду прется с казной — будет призывать татар на Москву. Черт с ней, с Москвой, пусть хоть все там татары сожгут и разграбят, но есть у ордынцев скверная привычка грабить резанские земли по пути домой. Это плохо. Маслов бы и один справился, да боязно ему едину затевать такое дело.
Что тут думать, друзья взяли грех на душу. В стольном граде, по утру, случился большой переполох. Шутка ли дело, четыре десятка трупов, вместе с купцами тати вырезали всю семью хозяина подворья, никого не пожалели изверги.
Обыскали весь город, но виновных не нашли. Боярин, которому не посчастливилось попасть в руки Ахмета упирался долго, не хотел делиться секретами, но пришлось… Ахмет сумел разговорить пленника.
Князь Василий — ярый сторонник борьбы с Ордой, втайне собирался привести эмиров-казаков на Русь. Чему тут удивляться? О политике на Руси еще слыхом не слыхивали, а поступки мерзопакостные творили не раздумывая.
Князь очень надеялся, что пока он будет в отъезде, в княжествах не случиться новой замятни, но уверенным быть в этом нельзя.
Андрей еще раз обсудил со старшиной плотничьей артели строительство укреплений усадьбы, дал добро на наем работников для строительства. Предполагалось, нанять не меньше трех сотен мужиков, что бы выполнить весь обозначенный князем объем работ. Помимо укреплений старшина огородников подрядился срубить три моста через речки, поставить дома, хозяйственные постройки. Если успеют, то и маслобойню поставить. Как все сделают — получит артель волю, а в добавок серебра полные шапки. Захотят плотники в вотчине остаться — даст князь им дома и работой обеспечит. Не захотят — вольному воля.
Была еще одна причина, почему Андрей медлил с отплытием. Старшая дочь Спиридона понесла от князя. Ничего не обычного в этом не было. Такое случается сплошь и рядом. Андрей переживал — как пройдут роды. В усадьбу привезли несколько повитух на помощь бабке Аграфене. Спиридон к непраздности дочки отнесся философски. Дочке управляющего князь пожаловал деревеньку с холопами, а брата ее поверстал в боярские дети. Спиридон на радостях три дня бражничал, а потом норовил при встрече в ноги пасть Андрею — благодарил. Князь свыкся с проявлением рабской психологии своих слуг. Вроде бы крепкий мужик Спиридон, а как получили его дети земельные наделы с крестьянами, так и изменился управляющий. Появилась в нем рабская угодливость. Вот Новгородцы, те совсем другие.
Почти три десятка бродяг, гордо называвших себя казаками отправлялись в поход с князем. Демьян, княжеский осадный воевода, долго ворчал, что голытьбу пришлось вооружать за счет казны князя.
— Вот сбегут шалапуги безродные, что тогда прикажешь делать? — ворчал осадный воевода на своего товарища — Ты бы Лука вразумил государя. Ведь утекут изверги, как пить дать, утекут.
— Ништо, Демьян. Ништо. Не утекут. Куда бежать им, да и зачем? — резонно возразил походный воевода.
— Знамо куда — в степь, — продолжал упорствовать Демьян.
— Эти не убегут, — убежденно сказал Лука.
— Это почему? — старого воина все еще одолевали сомнения.
— А жадные они до злата-серебра. Прослышали про удачу князя, теперича ручные будут. И нам прибыток.
— И большой прибыток от них? — усмехнулся осадный воевода.
— Вои справные лишними не бывают. А посадил князь их на землю давеча с умыслом, а потом еще далече посадит их.
— Это куда? — заинтересовался Демьян.
— На Дон хочет посадить казаков. Встанут шитом против татар, — поделился новостью друг.
— Эти-то может и встанут, а остальные с татарвой спутаются.
— Бог знает, что будет, Демьян. Бог его знает.
* * *
С низовьев Проновы поднимались купеческий струг, и несколько пузатых паузков. Шли они тяжело, тяжелогруженые кораблики чуть бортами воду не черпали. Остановились на ночлег, причалив к берегу рядом с княжеской усадьбой. По трапу с ладьи неспешно сошел коренастый купец в нагольном полушубке из овчины. Следом за ним на берег сошел монах в овчинном кафтане поверх черной рясы, сопровождал монашка статный воин в полном доспехе с накинутым поверх меховым налатником. Матросы под пристальным взором этой колоритной парочки сгрузили на берег два вместительных дубовых сундука окованных железом.
Демьян уже распоряжался, у пристани стояла телега, в которую слуги торопливо погрузили привезенные сундуки. Поклажу тщательно укрыли рогожами от чужих глаз. На струге крутились два татарина, рыская глазами по берегу, что-то высматривая. Присутствие татар, удивления у князя не вызывало. Он уже знал, что любой торговый гость отправляющийся в земли Орды, будь то низовые земли или крымский юрт, обязаны брать проводников из татар, проживающих в татарских дворах в столицах княжеств. Один из татар был из Москвы, а второй из Рязани.
Иван Андреевич купил татрченка с потрохами. За отваленное проводнику серебро, тот не только продал своего хана, но готов был душу продать. Риск, что татарин вздумает продать нового хозяина, был, но не велик риск.
Семья проводника проживаела в Кафе, но еще по зиме вздумала перебраться в Резань. Так что в верности татарина можно было не сомневаться, очень уж мужик любит своих детей и красавицу жену. Она у него русская, из полона угнанного несколько лет назад в Орду. Девахе тогда едва исполнилось тринадцать лет, и красота сыграла с ней злую шутку — продали ее еврею-работорговцу за двести аспров, тот ее перепродал в Тане греку-работорговцу уже за пятьсот аспров. С началом навигации быть бы проданной Ульяне в Италию, да видно хранили ее ангелы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
