— Ишь ты, какой шустрый! — Казак насмешливо, но добродушно прищурился. — Видно, пондравилось тебе пожитки получать? Сколько же разов дуванить? Уже был дуван.
— Да вить я так, к слову. А пожитки — какие пожитки? Много ли тут получишь? Смотри, народу-то пропасть сколько! На всех-то хватит ли?
— Это верно! Одначе ты, я вижу, шапку вон новую на голове носишь с красным верхом.
— Точно, получил на дуване. Спасибо атаману, Булавину.
— За что получил-то?
— За бой и за раны. Был с Кондратием Афанасьевичем в пешем войске. Плыли судами вниз по Дону. По пути сшибки бывали. И на Лисковатке участие имел и рану получил.
— То добре. Вижу я: не тутошний ты, не черкаский.
— Прихожий я. Из владения светлейшего князя Римской империи и российского князя Ижерския земли Меншикова Александра Данилыча.
— Это — что в Тамбовском уезде?
Там, милостивец. Царь-батюшка те землицы ему пожаловал. А земли у нас хорошие, родят жито помногу, особливо когда дождички бывают.
— Что же ты ушел из таких райских местов? И, поди, не один?
— Ушли многие. И из нашей, и из других деревень. Приезжал к нам этой весной атаман Хохлач Лукьян Михайлович с казаками, и читали лист от Булавина. Вот мы и снялись, пошли к ним.
— Воли захотелось небось?
— Кому ж ее не хочется, родимый? Воля она и есть воля, одно слово сказать. Слаще ее ничево нету.
— Твоя правда. Сами то же думаем. Многие из казаков ведь недавно здесь, на Дону, поселились. И я вот тоже.
— Сколько годков живешь на Дону?
— Да лет с десять будет.
— О-о! И как? Хорошо?
— Да лучше, чем на Руси-то было, при барине. Это уж что говорить. Да ведь указ вышел — возвращать нашего брата. Тех, кто после взятия Азова сюда бежал. А с той поры уж тринадцатый год пошел. Вот и получается...
— Иди, мол, обратно — на барщину к господину своему?
— Вот-вот. Прислали в прошлом году Долгорукого-князя с солдатами. Начали хватать, бить и высылать. Но, слава богу, хоть и длинные руки у того полковника были, да отрубили их. Был я в том деле.
— Не врешь?
— Не вру. Что мне врать?
— Ну, спаси тя Христос. Молодцы-то вы какие, — скороговоркой зачастил мужичок, — одно слово: казаки. А вот теперь и Черкаск взяли, неправедных старшин казнили. Хорошо!
— Хорошо, конечно. Но что дальше будет? Бояре-то так дела не оставят.
— Авось господь помилует. Да царь-батюшка призрит на нашу бедность.
— Великий-то государь на войне, не до того ему. А бояре полки посылают на нас. Вот тебе... Постой! Никак, идут?
Толпа загудела еще сильней, по ней прошло волной движение. По направлению к помосту. К нему мимо расступившихся людей, как по коридору, шла новая войсковая старшИна — Булавин со своими помощниками. Атаман выглядел подтянутым, строгим, глаза его, сосредоточенные и серьезные, изредка взблескивали веселыми искрами; власть над этими людьми (а многие шли с ним от Пристанского городка, другие присоединились позже), их поддержка радовали и опьяняли его лучше всякого хмельного пития. Быстро поднялся на помост, соратники встали рядом.
— Казаки! — Голос Булавина звенел над притихшей толпой. — Собрались мы со всей реки, с Дону, и Хопра, и Медведицы, и Бузулука, и Северского Донца, и всех запольных речек, старожилые и новоприхожие казаки, а также крестьяне, работные люди и иные многие люди из Руси и Украины, чтобы заодно встать за истинную веру и за старое поле, как было при отцах и дедах наших. Помощию божиею переменили мы старшин, которые неправду делали, нас изгоняли, вешали и били. Встали мы за Дон и за чернь против бояр и воевод, прибыльщиков и немцев. А ныне бояре снова, как и в прошлом году, посылают на нас полки, чтобы реку нашу разорить и известь старое поле!
— Не дадим!
— Умрем за старое поле!
— Чтоб как при дедах и прадедах было!
— Побить бояр всех и шильников!
— Веди нас, атаман!
Круг кипел, бушевал, как море в непогоду. Крики слились в общий вопль:
— Смерть боярам!
— Побьем всех воевод!
Булавин продолжал:
— Ныне стало нам известно, что московские полки идут на нас по письму князя Меншикова, и стольника, и воеводы князя Голицына...
— От бояр московских все зло!
— А царь-государь о том не ведает!
— Творят, что хотят!
— ...И с теми полками идет князь Василей Володимерович Долгорукий!
— Еще один Долгорукий сыскался!
— Сколько их там у бояр на Москве?
— И ему руки укоротим!
— Господа казаки! — Выждав, когда станет потише, Булавин возвысил голос: — Мы ждать не будем, а станем противитца тем полкам всеми нашими силами!
— Правильно! Любо!
— Все Войско Донское пойдет!
— Мы все, — Булавин протянул руку в сторону своих сподвижников, — войсковой атаман, полковники и есаулы, сдумали послать три войска; на Изюм и другие города Белгородского разряда пойдет полковник Семен Драный, с ним Никита Голый, Сергей Беспалый; на Хопер — атаман Игнат Некрасов; на Волгу — Хохлач и Павлов. То и будет указ всего великого Войска Донского. Любо ли вам?
— Любо! Любо!
— Все пойдем!
— Умрем за старое поле!
— Побьем бояр!
— А в Запорожскую Сечь и на Кубань послали мы верных людей помочь просить. — Кондрат сделал передышку, вытер пот со лба. — И письма по иным многим местам послали, чтоб чернь вся шла к нам бить бояр и полковников, рандарей и приказных. А как их побьем, пойдем на Азов и Троицкой. Потом — по другим русским городам до Москвы. Пора нам с боярами московскими повидаться, как Степан Тимофеевич Разин хотел.
— Мы с ними посчитаемся за все!
— Правильно!
— Разин-то хотел, — раздался голос из задних рядов, — да не вышло! Сила силу ломит!
— Верно говоришь, казак! — Булавин метнул взгляд в его сторону. — Не вышло. У бояр силы много. — Помолчал минуту. — Дак ведь и у нас немало! Вон нас сколько! Три войска посылаем и здесь, в Черкаском, оставим тысячи с две!
— А если побьют нас? — снова прервал его тот же настойчивый голос. — Что тогда?
— Тогда? — Булавин оглядел притихших было людей. — Ну что ж, казаки. Если побьют нас государевы полки, то мы с Некрасовым и другими полковниками и есаулами решили: собираться нам на Цымле (у Цымлянской станицы. — В. Б.), а, собрався, оставить нашу реку и итти на другую реку.
— Куда, атаман?!
— Мыслимое ли то дело?!
— Любо! Уйдем!
— Неужли государь бояр не уймет?
Булавин по тому, как кричали все громче и злей казаки, да и новоприходцы от них не отставали, видел, что тронул больное место. Легко ли оставить родные курени, избы, могилы отцов и дедов, все эти просторы, вольные до сих пор места? Не для всех, понятно, одинаково вольные и щедрые, по все же свои, родные.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
