Там, с другой стороны, не прислушивались, в свою очередь, что происходит в палате — за дверью плескалась негромко музыка, и этого было вполне довольно. Один из охранников, сняв наушники, с грубоватой игривостью говорил по сотовому телефону, второй, старательно вписывая буквы в клеточки кроссворда, посматривал на него с возрастающей свирепостью — телефон у них был один на двоих. Бон, зевая, бесцельно слонялся туда-сюда по коридору и думал о том, что пора бы уже поехать домой, поесть и немного поспать. Но недавние события останавливали его, да и возложенной на него задаче он придавал большое значение. Чтобы отвлечься, он принялся фантазировать, как будет проводить время с Оксаной, к которой намеревался съездить при первой же возможности, и вскоре дофантазировался до такой степени, что ощутил острую потребность отправиться к дежурной сестре и как следует ее прижать, благо обычно она против не была, а он, в конце концов, не железный.
— Ну, давай, давай, дела у меня, — сказал охранник и отключил телефон, довольно ухмыляясь.
— Трубу дай! — зло буркнул коллега, отнял у него телефон и сунул в карман. — Запарил уже своими козами!
— Жрать охота! — тоскливо сказал тот, проигнорировав замечание. — Берш, жрать-то мы будем сегодня?
— Вон, у него спроси, — Берш равнодушно кивнул в сторону курсирующего вдоль стены Бона и снова уткнулся в кроссворд. — Слушай, ты не знаешь — священное животное в Индии — шесть букв?
— Слушай, тебе не надоело еще всякую хрень у меня спрашивать?! — тот все же задумался, придерживая наушники. — Так в Индии слоны одни, кто еще? Ну и змеи какие-то. Они ж то-же животные?
— А называются как, знаешь?
— А чо я, в Индии был что ли? А вон, медицинский дед идет, у него спроси. У них же эта… эмблема — змея с рюмкой, может знает. Вот охота ему допоздна тут торчать — давно б уже свалил, к кому-нибудь под теплый бок.
— Так не просто ж так, за бабки. Мы ж тоже тут сидим, — рассудительно сказал Берш, глядя на приближающегося маленького врача. Коллега пожал плечами.
— Ну, мы другое дело, — он вернул на место наушники и потерял к происходящему всякий интерес. Берш подождал, пока Свиридов подойдет вплотную, потом развернулся на стуле и перегородил доступ к двери.
— Э, ты ж недавно заходил уже!
— Молодой человек! — Свиридов раздраженно ткнул в его сторону очками, будто это была рапира. — Во-первых, я уже неоднократно просил вас не фамильярничать, вы мне во внуки годитесь! Во-вторых, вам бы уже следовало понять, что больной, которого вы… м-м… опекаете, нуждается в постоянном и серьезном медицинском наблюдении, поскольку я оцениваю его состояние, как тяжелое и крайне нестабильное…
— Да он уж который месяц так состоит, а ничего не происходит! — буркнул охранник, но ноги все же убрал. — Слушай, дед, а ты не знаешь… — он заглянул в кроссворд, — священное животное в Индии, шесть букв?
Врач надел очки, сразу став гораздо серьезней и сердитей.
— Насколько мне известно, в индуизме священной считается корова, поскольку…
— Погоди, — ручка Берша запрыгала по клеткам. — Ты глянь, подходит! И откуда ты все знаешь, а?!
— Вот что, — свирепо сказал Свиридов, — когда приедет ваш начальник… тот очень серьезный молодой человек с красивым перстнем, я ему все расскажу о вашем поведении! Виктору Валентиновичу некогда, а у него для вашего воспитания время найдется, поскольку он, несмотря на своеобразное чувство юмора, ценит элементарную вежливость и уважение!
— Слушай, дед, — Берш насторожился, — ты это… ладно?.. вы, то есть. Ну, мы ж шутим. Да вы идите, раз надо, что я — не понимаю что ли?
Свиридов изумленно посмотрел на него. За пятьдесят два года своей жизни он еще не разу не видел, чтобы сильный взрослый парень так испугался. Пожав плечами, он закрыл за собой дверь палаты. Бон, остановившийся неподалеку, похлопал себя ладонью по лбу и зло сказал:
— Борзеешь ты, а отымеют всех, урод!
— Да пошли вы! — буркнул тот и снова уткнулся в кроссворд. Бон продолжил мерить шагами коридор, надеясь что в этот раз Свиридов не задержится — пока он в палате, отлучаться никак нельзя. Из всех охранников он единственный не заходил с туда с проверкой — видеть человека, которому он прострелил голову, было отчего-то неприятно.
На лестнице раздались чьи-то быстрые тяжелые шаги, и он настороженно повернул голову и тут же застыл, вытянувшись, как на строевом смотре. Берш, проследив за его взглядом, поспешно скомкал газету и засунул в карман, второй охранник содрал с себя наушники и выключил плеер, и оба они вскочили.
— Без происшествий, надеюсь? — отрывисто спросил Баскаков, подойдя, и они кивнули.
— Все в порядке, Виктор Ва…
Не дослушав, он толкнул дверь и вошел в палату. Дверь за ним закрылась, и оттуда донеслось приглушенное бормотание голосов. Бон хмуро посмотрел на дверь, старательно соображая, потом сказал:
— Если хотите, можете сгонять на перекур или пожрать, пока я постою. Пока он там, уж точно ничего не будет — на лестнице наверняка народ топчется.
— Да ты что, Валентиныч же порвет!
— Он там точно опять минут на двадцать застрянет, успеете. Валите, чтоб я потом смог уехать. Если что — мои проблемы.
— Ну смотри.
Бон подождал, пока они не начали спускаться по лестнице, потом подошел вплотную к двери, старательно прислушиваясь. Баскаков сквозь музыку раздраженно задавал вопросы о состоянии больного, Свиридов отвечал длинно и подробно, но в его ответах Бон не понимал почти ни слова. Он нетерпеливо переступил с ноги на ногу, а потом быстро отскочил в сторону, и едва он это сделал, как дверь распахнулась, и из палаты быстро вышел Свиридов.
— Плохие симптомы, — пробормотал он, совершенно не заметив Бона, и двинулся в сторону лестницы. — На пенсию, определенно на пенсию, иначе все это завершится инфарктом. Почему все спрашивают с меня, в конце концов существует Олег Семенович, пускай к нему и… — бормотание стихло на лестнице, и Бон хотел было опять прильнуть к двери, но на лестнице снова раздались чьи-то шаги, и он дернулся в сторону. Определенно наступил час пик. Когда идущий поднялся на последнюю ступеньку и свернул в коридор, Бон и испугался, и расстроился. По правилам человека следовало остановить, но он прекрасно знал, что остановить его не сможет. Все же он сказал с официальной обреченностью:
— Ян Станиславович, туда сейчас не…
— Прэтш![7] — рявкнул Ян, явно не собираясь останавливаться, и Бон благоразумно освободил дорогу — пусть сами разбираются. Ян вошел в палату, дернув за собой дверь, но Бон успел просунуть ладонь за косяк и осторожно придержать дверь за ручку, чтобы она не открылась слишком уж подозрительно. Он все же получил ощутимый удар по пальцам и скривился, а потом, встав поудобней, начал слушать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
