Дед на мгновение словно бы захлебнулся словами, а потом продолжил:
— Тяжело мне, малыш, просто трудно. Давит. Один я его не удержу… Без тебя не удержу… Его прервала Программа:
— В вашу задачу входит получение информации. Объект — диск, — И снова, как заводная кукла. — В вашу задачу входит получение информации. Объект — диск. В вашу задачу входит получение информации. Объект — диск. В вашу задачу…
Каждое слово причиняло боль, каждое слово ломало дыхание, каждое слово вбивало гвозди в руки… Хейти закричал, кинулся вперед, переворачивая стол. Керосинка упала на пол, треснуло стекло. На миг стало темно, но потом жадные языки пламени взметнулись к потолку, освещая тесные, как в гробу, сырые стены!!!
Хейти дернулся, уперся руками в крышку, толкнул, напрягая все силы, чувствуя, как рвутся мышцы, лопаются от натуги сосуды…
И ощутил, как голова соскользнула с локтя и упала на нары Бум!
Сон стремительно потускнел, превратился в пошленькую фоновую картинку, потерял остроту и детали. Осталось только давяшее чувство тоски…
Сидя на другом конце нар, Слесарев хрипло распевал какую-то песенку.
Хейти отдышался, мотнул головой…
— Эй!
Слесарев растерянно кашлянул и замолчал. Потом повернулся к Хейти и пояснил для особо тупых:
— Пою вот… с
— Что за песня?
Вместо названия песни Сергей назвал группу, о которой Хейти никогда ранее не слышал.
— Название странное.
На это капитан почему-то обиделся и почему-то вспомнил Тыниса Мяги, расцвет популярности которого пришелся еще на советское время, да и то многие путали его с Юрием Антоновым.
Хейти вспомнил свой сон и, чтобы не слишком расстраивать капитана, пояснил:
— Я «Роллинг Стоунз» люблю.
Слесарев расстроился еще больше, и Хейти быстренько прикинулся спящим.
Капитан повздыхал, а затем, растянувшись на нарах, начал под нос бубнить что-то про белых тигров.
«Вот ведь послал бог сокамерника… — подумал Хейти, тщетно стараясь снова провалиться в сон. Алкоголь уже немного отпустил, и спать не слишком хотелось. — Надрался до белой горячки. Тигров считает! Как бы не кинулся… Нет, вроде не должен…»
Слесарев упомянул бегемотов и особо прыгучих овечек. Затем снова перешел на тигров.
«Загадочный аспект русской натуры… — Ничего умнее на ум не пришло. — А что он там пел про анархиста?»
Хейти сел.
— Слушай, капитан, ты что там пел?
— Ничего, — обиженно пробормотал Слесарев.
— Нет, ну серьезно. Что там про анархиста было?
— Не про анархиста, а… — Сергей задумчиво закатил глаза и замолчал Хейти уже было подумал, что тот заснул, но капитан мужественно вернулся в исходное положение и констатировал: — Ты не поймешь.
— Это почему же?! — в свою очередь обиделся Хейти.
— Потому! — резонно пояснил капитан. Хейти почесал заросшую щетиной щеку, ойкнул, когда наткнулся ладонью на широкую царапину на лице.
— Слушай, капитан… Ты давай пой еще. Ато скучно.
— Скучно ему, я тебе что, радио?! — Слесарева явно задело за живое, но чувствовалось, что он слегка отмяк.
— Да ладно тебе… Что-нибудь другое спой, попроще, чтобы я понял.
— Нету там попроще… Там… Да ну на фиг, не поймешь ни хрена, спрашивать будешь…
— Не буду! — горячо поклялся Хейти. — Только скажи, о чем там было, про анархиста?
— Ох, елки… — горестно вздохнул Слесарев. — Значит, так… Это такая песня, в которой за общей грубой формой скрывается глубокое философское содержание. Понимаешь? Чувство протеста и тоски по чему-то… — Он пощелкал пальцами. — Такому. Понял? Короче… — Сергей покосился на Хейти. — Очень русская песня. Не понять так просто… Чувствовать нужно…
Хейти покивал, потер переносицу и прикинул шансы на сон. Шансов было мало.
— Значит, так. Ты давай спой еще, философ. А то, кажется, зацепило меня…
— Что зацепило? Про Тыниса Мяги? Ты не обижайся, это я так… — начал отмякший Слесарев.
— Не про Тыниса! Про анархиста зацепило, пой давай, демагог!
Сергей задумался, а потом поднялся, пошел к двери и начал грохотать кулаком по двери.
— Дежурный! Дежурный, твою мать! Через пять минут послышался топот.
— Что?!
— Гитару тащи из каптерки! Я знаю, есть она там…
— А еще что? — спросил недружелюбный дежурный. — Водки принести?
— Нет, — отверг его предложение Сергей. — Водки себе купи, я разрешаю. А нам гитару… Или ты забыл, по чьему распоряжению мы тут засели? Тебе напомнить?!
Дежурный ничего не ответил, ситуация была довольно бредовая, но в подтверждение сюрреалистичности происходящего в камеру вскоре просунулась желтая гитара.
— Это дело, — обрадовался Слесарев.
Минут пять он настраивал гитару, немилосердно крутя колки. Потом взял несколько аккордов и начал наигрывать что-то, судорожно вздохнув на проигрыше:
Под столетними сугробами,Библейских анекдотов,Похотливых православных и прожорливых католиков,Покинутых окопов и горящих муравейниковВечная весна в одиночной камере.
Хейти вспомнился сон. Страшный фоб и давящие стены его сознания.
Под затопленными толпами
Домами, площадями…
Незнакомые слова непонятным образом ложились на грудь, сжимали что-то внутри. Странным образом хотелось рвануть рубаху. Удивительное чувство.
Вечная весна в одиночной камере
Слесарев все пел, Хейти не понимал некоторых слов, просто не успевал понять. Слова, как вода сквозь сито, проходили через него, оставляя только смутное ощущение какой-то незавершенности. Хейти даже поймал себя на том, что начинает тихо подпевать Слесареву без слов, просто удерживая мотив, будто подвывая.
Воробьиная, кромешная,пронзительная, хищная,отчаянная стая голосит во мнеВечная весна в одиночной камере.
Хейти не слышал ничего. В голове звякнула мыслишка… Некстати. Напрасная мыслишка, совершенно не нужная ни сейчас, ни потом…
«А ведь меня без диска не выпустят. А пока Слесарев жив, он диск не отдаст…»
Застряла мыслишка. Не выгнать.
Не выгнать, не прогнать, не вымести из пыли сознания!!!
Хейти почувствовал, как голова наливается знакомым звоном. Как немеют руки и свет в глазах начинает вытворять что-то непотребное.
За спиной прозвучал голос деда, сквозь гул:
— Один я его не удержу… Без тебя не…
Хотелось рвать грудь ногтями, хотелось грызть стены, биться головой о них, но не делать того, к чему подталкивала неумолимая сила внутри.
Хейти завыл, закричал негромко, надтреснуто.
ГЛАВА 39
Пуля-дура, учи меня жить.
Егор Летов
Водки себе лейтенант Ермаков, конечно же, не купил. И пить на дежурстве он считал зазорным, и ситуация в городе была не та — один взрыв в НИИ люпина чего стоил. Но гитару таинственным узникам КПЗ отнес: Господь их знает, кто они такие. Беды с того не выйдет, рассудил лейтенант, а сидеть веселей будет, раз уж не спится…
Поразмыслив так, Ермаков включил электрический чайник и достал из ящика стола недочитанную «Пиранью» Бушкова. Хитросплетение приключений капитана первого ранга Мазура очень завлекло лейтенанта, и он даже прикидывал, как заныкать от жены с зарплаты рублей семьдесят, чтобы купить в книжном ларьке две книжки продолжения. По странному совпадению, Мазур был любимым героем и капитана Слесарева, но Ермаков про то, понятно, не знал.
На скамье дремали двое автоматчиков, третий, сержант, пошел в киоск купить сигарет. У одного из спящих автомат свесился на пол и почти лежал на сером кафеле.
Открылась входная дверь.
Не поднимая головы, лейтенант спросил:
— Ты, Толик? Суй пачку в окошечко. Но в окошечко просунулась не пачка, а длинный пистолетный ствол, увенчанный глушителем. Короткий хлопок отбросил лейтенанта на спинку стула, Бушков полетел на пол.
Трое вошедших, в одинаковых серых плащах, действовали быстро. Дремавшие автоматчики еще не успели очнуться ото сна, как такие же выстрелы-хлопки пригвоздили их к скамье.
— Дверь, — сказал тот, что убил лейтенанта. Чуть отстав, один из вошедших повернулся лицом к двери, поднял пистолет.
— Я «Новость» купил в мягкой пачке… — начал было входящий сержант и остановился, увидев направленный ему в грудь ствол пистолета.
— Стоять, — тихо сказал серый. — Кто в здании?
— А вы… — начал было ничего не понимающий сержант, но серый выстрелил ему в ногу.
— А-а, с-сука! — Сержант упал на пол, грохнув автоматом о порог. Серый подошел на шаг ближе.
— Кто в здании?
— Дежурный…
— Еще?
— Никого больше…
Сержант соврал. Наверху, в кабинете, сидел полуночник-холостяк старший лейтенант Дутов, дописывал какие-то бумаги относительно факта вандализма над памятником Александру Сергеевичу Пушкину в одноименном сквере — учащийся железнодорожного колледжа написал на постаменте: «ниггер».
