же действовала интуитивно.
В танце она пыталась показать романтические чувства девушки к парню, которая еще не знает, взаимно это или нет, потому сомневается, мечется, страдает и в то же время воодушевлена любовью. То она порхала, как бабочка, то импульсивно дергалась или металась из одного угла невидимой сцены в другой, а потом сжималась, раскрывалась и, наконец, успокаивалась.
Закончив, обе девушки обратили вопросительные взоры к Русику.
— Неплохо, — сказал он. — А какие эффекты вы хотите добавить?
— Мне кажется, начать надо с бабочек, — заявила Татьяна. Она обдумала эту идею заранее. — Сделать проекцию на Ладин живот, как будто у нее там бабочки порхают, а потом они разлетаются по сцене.
Русик слушал ее, почесывая затылок и глядя в одну точку на боковой стене, видимо, переводил словесную фантазию Татьяны в порядок технических действий и манипуляций в программе, которые должны были привести к видеопроекции.
— Прикольно, — оценила Лада, изобразив на лице вдохновленную задумчивость. — Только бабочки должны быть на тебе. Ты же будешь символизировать меня в танце. И обязательно голубые. Они разлетятся по сцене, а потом соберутся в два больших голубых глаза!
В поисках одобрения она оглядела друзей исполненным энтузиазма взглядом. Татьяна улыбнулась и закивала. Юра едва заметно поморщился, но, в итоге, тоже кивнул, правда, без улыбки. Татьяне показалось, что его корежила голубизна воспеваемых глаз.
— Глаза моргнут и снова рассыплются на бабочки, — закончила Лада.
— А потом из земли начинает расти трава, — предложила Татьяна. — Вот на этом моем движении, будто я ногой поднимаю ее из-под земли.
Она повторила вращение на одной ноге, а второй замахала волнообразно в воздухе.
— Так, — закивал Русик одобрительно.
Татьяна поняла, что пока все укладывается в рамки его технических возможностей. Она развила идею со сплетением из травы и бабочек узора в форме сердца, которое должно было сделать несколько стуков на моменте после припева, когда танец приостанавливался, а потом снова рассыпаться на множество мелких бабочек. Юра добавил, что может вставить в саму мелодию такую паузу и добавить биты, совпадающие с ритмом сердца, воодушевившись этой мыслью. Дальше обсуждение полетело по накатанным рельсам. Лада добавляла свои идеи, когда ей казалось, что Татьяна предлагает не совсем то, о чем она писала в тексте, а Юра вставлял замечания, если визуальные эффекты не накладывались на музыку. Русик слушал всех троих, не перебивая, и делал заметки в телефоне.
Одна идея казалась краше другой, третья — великолепнее первых двух вместе взятых. Это могло бы продолжаться бесконечно, если бы Русик не заметил, что получилась полная каша. Обсуждение перешло в стадию фильтра, когда откидывались самые нелепые или самые неподходящие задумки. Потом все это пришлось структурировать. В общем, мозговой штурм затянулся на несколько часов, пока все в конец не почувствовали сонную усталость и не решили разойтись по домам. Зато, в итоге, у Татьяны в телефоне был записан хотя бы приблизительный сценарий всего действия.
Перед уходом Русик сообщил, что ему нужно ознакомиться с местом проведения конкурса, чтобы правильно настроить проекцию. Они договорились встретиться на следующий день в Ладиной школе.
* * *
В лицее было пять этажей, десятки окон на каждом и один парадный вход с панорамными дверями. Само здание ничем не отличалось от типичных бюджетных учреждений в сфере образования: несложная архитектура, без извилин и неквадратных форм, бежевый кирпичный фасад, решетка вдоль всего первого этажа и бетонное крыльцо из семи ступенек, а по обоим бокам входа — золотые таблички с длиннющим наименованием организации. Внутреннее наполнение тоже было стандартным: шероховатые бледно желтые стены, белые навесные потолки в квадратик, серый линолеум в крапинку. Скучный интерьер разбавляли креативные плакаты, оповещающие лицеистов и преподавателей о предстоящих мероприятиях, информационные доски, сделанные на современный лад, подходящие больше для офисов IT-корпораций, чем для государственной школы, и забавные декоративные мелочи, наподобие дизайнерских часов или простеньких картин современных художников в стиле «наив». Однако эти детали не спасали заведение от канцеляризма обстановки в целом.
В противовес всему, актовый зал восхищал взгляд неоклассическим стилем с колоннами и бархатными кулисами на широкой сцене. Арочные окна закрывали длинные тюли с геометрическими узорами. Тяжелые портьеры бордового цвета подхватывались атласными лентами с золотистой бахромой. Торжественности всему помещению придавали настенные бордюры из лепнины с античными сюжетами, мимикрирующая под малахит напольная плитка и огромная хрустальная люстра, реконструированная с тех времен, когда электричества еще не было, зато проводились помпезные балы в окружении тусклых свечей. Зал был почти свободен, только в углу, сложенные друг на друга, скучковались офисные стулья без колесиков.
Татьяне показалось, что сцена здесь ничуть не уступала той, что имелась в «Дэнсхолле», если не превосходила ее. Снизу и сверху, прячась за верхними кулисами, ее обрамляли прожектора. В углу в ряд стояли микрофоны. Фоновая стена оказалась просто белой со световым логотипом лицея из прожектора. Технически это был просто ролл скрин, натянутый до самого пола. Русику такое решение оказалось на руку.
Он сфотографировал сцену со всех возможных ракурсов, с каких только смог к ней подобраться, даже записал пару видео, замерил площадь рулеткой, прошелся по ней с умным видом взад-вперед и, присев на корточки, начал что-то записывать в телефон. Лада с Татьяной, как юные и неопытные помощницы, стояли в сторонке, стараясь не мешать, и тихо переговаривались между собой. Лада спрашивала про знакомство Татьяны с Русиком, а та в подробностях рассказывала.
Тяжелые двери зала скрипнули. В них появилась светлая кудрявая голова. Все трое повернули лица к выходу. Татьяна сразу узнала голубые глаза, хоть никогда в жизни до этого их не видела. Она просто почувствовала волнение Лады, которая вмиг приостановила дыхание, выпрямила спину и убрала непослушный локон за ухо. Девушка таращилась на юношу, с любопытством выглядывающего из-за стены.
— Ой, тут занято? — спросил парень, взглянув на серьезного Русика с рулеткой в руке.
Все трое медленно кивнули. Лада едва сдерживала улыбку, продолжая румяниться и выпячивать грудь вперед.
— Мы только пару стульев заберем, — сказал юноша, входя в зал.
За ним проследовали еще двое и сразу двинулись в угол. Татьяна, Русик и Лада замерли, будто время остановилось, и внимательно следили за тем, как парни спокойно шагают по залу, раскладывают стулья, берут их и уносят прочь. Юноша с голубыми глазами выходил самый последний. На обратном пути он начал напевать народную песенку «Калинка, калинка, калинка моя» и, повернувшись перед выходом, подмигнул Ладе. Та обомлела, закраснелась и растаяла. Блаженная
