– Да, да, да! – чуть не закричал Зуев, и в это время в комнате кто-то проснулся, послышались шаги и бормотание.
– Ну, дай же пятерку, – истерично потребовал Зуев, – отпущу такси, все объясню.
В прихожей появился сонный полуодетый Кука. Он, видимо, все слышал, но для ясности переспросил, кто погиб, и, услышав ответ, вытащил из кармана деньги. Он дал Зуеву пятерку, а потом и помог ему занести сверток с Шуваловым в дом. Галя, наконец сообразив в чем дело, запричитала как наседка, и квартира ожила. Проснулись гости – молодая парочка из новых Кукиных знакомых. Хозяйка охала и ахала. Кука все время бормотал: «Не может быть, не может быть». А Зуев громко рассказывал, раскрашивал свой рассказ какими-то мистическими ужасами. Он досочинил историю с появлением девушки в белом платье, приплел сюда стаю волков на ночном заброшенном кладбище и полубезумного деда, который опоил их травяной настойкой, после которой чудится всякая дрянь. Вначале Кука слушал внимательно, но потом выражение лица его стало меняться. Он уже окончательно проснулся и, несмотря на выпитое накануне, выглядел вполне прилично.
– Да ты бредишь, – наконец проговорил Кука, – или пьян в стельку. – Тут Кукино лицо вдруг озарила счастливая улыбка, он кинулся к большому свертку на кровати и с криком: «Ну, брехуны…» – рванул покрывало. Улыбка слетела с его лица так же быстро, как и появилась. Затем, аккуратно накрыв лицо Шувалова, Кука подошел к столу и налил себе полный стакан портвейна.
Молчали долго. Все были ошарашены подтвердившейся смертью Шувалова. А Зуев сел за стол, отхлебнул вина прямо из бутылки и совершенно пьяным голосом произнес:
– Нужны деньги. На похороны и прочую дребедень. Беру в долг, кто сколько даст.
– Родители знают? – спросил Кука.
– Нет, – ответил Зуев. – Что ж я его в этой тряпке повезу? Гроб нужен, цветочки, белые тапочки. – Неожиданно Зуев вскинул голову и страстно заговорил: – Слушай, Кука, ради бога, ради всех святых, позвони им ты или лучше поезжай туда! Я не могу! Хоть убей – не могу. Я же, считай, виноват. Я с ним был. Ну, что я им скажу? Что, мол, вот, погуляли мы с Витей, заберите, пожалуйста?
– Ладно, это мы решим, – покусывая губу, пообещал Кука. Он допил вино, откупорил новую бутылку и разлил по стаканам. После этого Кука достал деньги и положил их перед Зуевым.
– Это Шувалову. Возвращать не надо, миллионер.
Тут и Галя кинулась куда-то за дверь и вскоре вернулась с несколькими красными купюрами в руке. То же самое сделала и молодая пара. Молча Зуев сгреб деньги пятерней, сунул их в боковой карман и, поднявшись, взял стакан.
– Помянем, – сказал он.
5
День давно перевалил во вторую свою половину. На улице начало смеркаться, а в доме после возвращения молодой пары из магазина наступила тишина. Хозяйка спала на стуле, безвольно свесив голову набок. Парочка устроилась на ветхой, бог знает, каким чудом державшейся раскладушке. А Кука пристроился на кровати, рядом с Шуваловым. И только Зуев, видно завершив переход из полубезумного состояния в безумное, стоял у печки мрачный, как полуночное кладбище, остекленевший и в то же время полный сил.
– Ну, что, прощальный концерт, Витя? – прошептал он. – Напоследок. С лабухами и присядкой.
Никто даже не пошевелился, когда Зуев, сгибаясь под тяжестью Шувалова, покинул дом. Лишь хозяйка квартиры, будто мучаясь желанием проснуться, тихонько застонала, и точно так же застонал Зуев, когда проходил мимо. Словно страдал он от того же самого, от равнодушной целесообразности мира, от невозможности пробудиться в собственной постели, чтобы вспомнить и тут же забыть пережитые во сне кошмары.
К «Золотому рожку» Зуев подъехал в самый разгар питейной и танцевальной вакханалии. Уже порядком выпивший швейцар остановил было странного посетителя с большим свертком на плече, но трехрублевая купюра, словно магический пароль «сим-сим», распахнула перед ним двери, и он вошел в ресторан, как входят только бежавшие из плена или неудачливые путешественники после месяца блужданий по непроходимым лесам и болотам.
С трудом переставляя ноги, Зуев ввалился в зал ресторана, пропустил двух сцепившихся посетителей и, отыскав взглядом свободный столик, направился к нему. Глаза защипало от табачного дыма, уши заложило, как на большой глубине. Ресторан бился в сумасшедшей какофонической истерике. Невозможно было отличить «до» от «фа», молчащих от орущих, плясунов от выясняющих отношения. Казалось, что вся посетительская масса превратилась в какое-то страшно агрессивное вещество, которое бурлило, готовое вот-вот взорваться. Один истошно орал, вдохновленный криком другого, и обязательно находился желающий крикнуть еще громче, а затем еще, и завизжать, и разодрать до пупа рубаху, и затопать ногами, согнувшись пополам, потому что так выходило совсем громко, как хотелось. Это был настоящий праздник верхней половины туловища, тогда как нижняя ее часть дожидалась ночи.
С трудом усадив Шувалова в полукресло, Зуев освободил ему лицо от покрывала и после этого сел напротив. Видимо, от автомобильной тряски и частого перетаскивания глаза Шувалова приоткрылись, и стали видны пожелтевшие белки. Окоченевшие губы приоткрылись, и два передних резца, словно у грызуна, выступили вперед. Подошедший официант начал громко выговаривать Шувалову за то, что он пришел в ресторан в таком виде, но Зуев перебил его:
– Не шуми, – устало проговорил он, – сочтемся. Принеси бутылку водки и чего-нибудь горяченького. – При этом Зуев положил на стол четвертной билет и добавил: – И мы в расчете.
Разговор о галстуках и смокингах как-то сразу потерял для официанта свою актуальность. Он вежливо поинтересовался, что принести, шашлык или люля, забрал деньги и черкнул какую-то каракулю в блокноте.
Музыка и визг на какое-то время прекратились. Отложив инструменты, утомленные лабухи повалились на стулья и принялись вытирать потные, бледные лица скомканными ресторанными салфетками. Певица монументально сошла с низкого подиума и заняла место за ближайшим столиком, рядом с толстым, самодовольным гражданином с золотой челюстью. Разбрелись по своим местам и посетители. За столами снова закипела работа. Одни компании интенсивно дружили между собой, другие лениво переругивались. Два низкорослых геркулеса никак не могли поделить между собой нетрезвую рубенсовскую девушку, сильно подпорченную водкой и косметикой. Они, как жуки-носороги, упирались друг в друга толстыми, как поленья, руками и оба упрямо повторяли: «Ну, ты чё?», «А ты чё?».
К Зуеву подошел официант. Он ловко расставил на столе закуски, в середочку поставил водку и пообещал, что горячее будет через десять минут. После этого он кивнул в сторону Шувалова и поинтересовался:
– Что это он у тебя на жмурика похож?
– Какая тебе разница? – раздраженно ответил Зуев. – Мало тебе, на еще червонец. – Зуев достал из кармана деньги, бросил на стол десятку и добавил: – Устал человек. Как он устал, тебе с твоим подносом за всю жизнь не устать.
– Смотри только, чтобы по залу не шлялся. Людей распугает, – миролюбиво ответил официант, убирая деньги в карман.
Зуев разлил водку по фужерам, кивнул Шувалову и, запрокинув голову назад, выпил. В это время отдохнувшие музыканты без всякой настройки и подготовки ударили по струнам, и тут же на танцевальную площадку посыпались отдохнувшие посетители. Несмотря на музыкальный грохот, топот и визг, Зуев почувствовал, что засыпает. От этого легкомыслия его удерживало только обещание, данное Шувалову: в последний раз повеселить его на всю катушку – с водкой и девушками. Обещание это не давало ему покоя. Он уже несколько раз порывался встать и пригласить кого-нибудь из женского пола к ним за столик, но мешала непреодолимая усталость. И все же Зуев сдержал свое слово, хотя и не прилагал к этому никаких усилий. Неожиданно кто-то хлопнул его по плечу, и вслед за этим одна из безымянных шуваловских знакомых уселась на свободный стул.
– Здорово, мужики, – нетрезво защебетала она. – Где это так Витю разукрасили? Он что, спит, что ли?
