коленях над унитазом, снова попробовал вызвать рвоту, но было очевидно, что это бесполезно. «Какой же я идиот! Позорище!» — думал я. «С другой стороны: когда занимаешься тем, что предсказываешь судьбу незнакомым людям, — можешь ожидать всяческих нестандартных ситуаций». На стенке унитаза я заметил прилипший тёмный волосок, но и тут меня не стошнило. Надо было подниматься с пола и валить домой. У меня как-то по-особому заболела голова. Через минуту я всё-таки собрался с силами, помыл руки, глядя в зеркало на своё, без преувеличения, зелёное лицо, и, с извиняющимся видом, вышел из туалета.
— Прилягте на диван, Поль. Хотите, я вам разогрею кусок мяса? — Марина открыла дверцу холодильника, но я её остановил своим решительным отказом.
Я не мог сопротивляться слабости и лёг на диван. Всё кружилось. Впервые в своей жизни я был так близок к обмороку на трезвую голову. Марина села в кресло около дивана.
— У вас есть ещё какие-нибудь вопросы ко мне? — мягко спросила она.
— Я… Мне непонятно: стану ли я актёром и писателем? Вы об этом упомянули, но как-то неочевидно что-ли…
— Такое дело… Я не могу сказать точно… Да, станете актёром, но не в прямом смысле… И писателем станете, но как бы, не совсем вы… Мне тоже не совсем понятно, я такого противоречия не встречала в данных своих предыдущих клиентов.
— Я не понимаю… — проговорил я и закрыл глаза. — У меня будет псевдоним что-ли?
— Может быть. Может, вы возьмёте женский псевдоним? Может быть, это и есть причина нестыковки в прогнозе? — Марина развела руками.
— Странно, я не планировал брать женский псевдоним… Я же хочу, чтобы меня узнавали… Женский псевдоним — это как-то необычно… — я балансировал на грани бодрствования и сна, и огромным усилием воли заставил себя подняться с дивана.
Я вспомнил Акунина, это к вопросу о женском псевдониме. Потом спросил:
— У вас, наверное, не часто люди в обморок падают?
— Не часто, всё больше плачут, — ответила Марина.
— Даже мужики? — с грустным смехом в голосе спросил я.
— Мужики даже чаще, — задумчиво ответила Марина.
— Это на нас похоже… Мне надо идти, простите за неудобства, — я вспомнил, что ещё не расплатился за оказанную услугу и вытащил из кармана бумажник, а из бумажника приготовленные деньги. — Я положу деньги на журнальный столик. Маша мне сказала, что это стоит три тысячи рублей, верно?
— Да. Я провожу вас до машины, — сказала Марина, когда я уже, пошатываясь, стоял в дверях. — Не возражайте.
Через минуту мы шли по заснеженной стоянке.
— Это ваша машина, я угадала? — спросила Марина, указывая на внедорожник Volvo.
— Что вы! Не-хе-хет. Вон моя машина, — кивнул я на покрытую слоем снега Ладу.
Я сел в кресло и завёл мотор. Марина стояла рядом с дверью. Мне было неловко.
— Спасибо, Марина, мне неудобно вас заставлять мёрзнуть, я смогу доехать до дома.
— Хорошо я пойду, но обещайте прислать мне сообщение, когда доберётесь.
— Обещаю, — пообещал я.
Марина ушла. Я включил передние и задний дворники, обдув и тронулся. Дорога была как каток. Я представил себя Санта-Клаусом в санях. Удивительное дело: Марина мне в течение четырёх часов рассказывала много всего интересного обо мне, а я помню только то, что записал выше, а это — не самые значительные вещи. Как говорила агент Скалли в конце каждой серии при докладе Скиннеру: «В этой истории больше вопросов, чем ответов». Включил радио. «Чёрный бархат от дождя промок…» — заиграло ретро. «Надо же, — какое совпадение», — подумал я. — «Та же песня, что и у Марины на мобильнике». Сделал громче; любимый певец моей мамы.
*****
На следующее утро я, поспав всего три часа, проснулся совершенно разбитым, — я не мог спать и не в силах был подняться с дивана. Вчерашний приступ перешёл сегодня в какое-то новое качество, — тошноты не было, но слабость усилилась кратно. Было такое ощущение, что сердце, качая кровь, издаёт какой-то булькающий звук. Полнейшее отсутствие воли дополняло картину моего состояния. Сегодня и завтра — выходные, нужно было срочно отправлять в поликлинику, а лучше вызвать врача на дом. Было совершенно невозможно брать ещё один больничный, но и бегать по лестнице с минус первого этажа на четвёртый с огромными охапками дел, тоже никак нельзя. Я посмотрел на часы, было девять часов утра. Я нашёл в записной книжке мобильного телефона номер нашей поликлиники и вызвал участкового врача.
Наверное, я уснул, потому что звонок в дверь заставил меня вернуться в себя. Это пришла врач. Она меня знала. «Что такое опять? Боже, какой ты бледный», — сказала женщина. Я объяснил ей свои симптомы. Она велела мне прийти завтра к половине восьмого утра на сдачу анализов. Выписала направления и ушла. Я кое-как поел и принялся за периодику, которая заменяла мне телевизор. На этот раз в федеральную прессу попала история про наше казанское отделение полиции «Ближнее», в котором применялись пытки к задержанным. «Не подлежит сомнению тот факт, что на протяжении длительного времени сотрудники отдела полиции «Ближний» применяли к задержанным физические пытки, вследствие которых, по предварительным подсчётам, погибло, по меньшей мере, трое человек. Последним доказанным эпизодом, который и стал той ниточкой, которая привела в полномасштабному расследованию методов работы злополучного отдела полиции «Ближний» явился случай с неоднократно ранее судимым гражданином Сифулиным, который на больничной койке незадолго до смерти признался врачам, что был жестоко избит и изнасилован пустой бутылкой из-под шампанского сотрудниками полиции отдела «Ближный», когда те его задержали по подозрению в совершении кражи…» Я дочитал статью до конца, поймав себя на страшной мысли, что нисколько не удивлён наличием такого рода историй. Все эти ужасы, которые творят сотрудники полиции — это поступки обыкновенных людей, живущих в постоянном стрессе. Все эти пытки в комнатах для допросов, расстрел посетителей супермаркетов, — последствия взятых на себя повышенных обязательств. С психикой ребёнка человек не может заниматься взрослыми вещами. Выход из подобной ситуации один: жёсткий отбор на замещение подобных должностей, — это должны быть сверхлюди, без слабостей, без страстей, без страхов. А, какого чёрта, что я в этом понимаю! Конечно, этих гнид в погонах и при корочках надо растерзать. Понимаете, образ полицейского для меня священен, а люди, примеряющие этот образ, — нет. Работая таксистом, я сталкивался с этими самодовольными гондонами, и, скажу вам откровенно: они во стократ гаже самого распоследнего уркагана. Ну да хватит об этом.
За этот без малого месяц с момента папиного возвращения в Питер, я звонил ему раз десять, задавая один и тот же вопрос: «Нести уже?», он давал один
