Эта мысль гвоздем засела у него в голове. Да, это лучшее из всего возможного и самое умное, что может предпринять Макгрюдер. Теперь он должен либо искупить свою вину, либо быть навеки опозоренным. Как позволить беспомощному, еще несколько минут назад закованному в цепи узнику убежать?! Но во сто раз преступнее самому разбить эти цепи, что связывали ужасные руки!
Нет, такого унижения Макгрюдеру не пережить, и он спросил:
— Как же ты ухитрился разорвать цепи на ногах, Джек?
— Я ночью распиливал их напильником.
— А, так вот какая крыса то и дело пищала за стеной!
— Да, вот, представь, такая крыса.
— Я почти догадывался… Шодресс взбесится, когда об этом узнает!
— Шодрессу лучше об этом не знать! По крайней мере, пока он в Джовилле, но… Назад, Дэн!
В одно мгновение Макгрюдер прыжком оказался за углом коридора.
Он мелькнул и исчез за поворотом, и одним духом рванулся по ступеням на нижнюю площадку.
Одиночка Джек помчался за ним. Не могло быть никаких сомнений, чем бы это закончилось, но стремительному, тигриному бегу преступника, преследующего жертву, мешали сковывающие движения обрывки цепей.
Однако храбрецу Дэну Макгрюдеру не удалось воспользоваться своим единственным шансом. Когда он соскочил на площадку, его качнуло. И если бы качнуло в сторону спуска на нижнюю площадку, все могло бы кончиться по-иному. Однако, к несчастью, его шатнуло назад, и когда он опять рванулся с места навстречу спасению, то увидел, что наверху лестницы уже стоял Одиночка Джек, сжимая в руке револьвер.
Пронзительный крик вырвался из уст Макгрюдера, но его оборвал грохот выстрела. Дэн упал на ступени и скатился по ним до самого низа. А в стене у лестницы так и осталась круглая дыра, которую проделала пуля Одиночки Джека, пройдя перед этим сквозь тело, а потом и сердце несчастного Дэна Макгрюдера.
На верхней ступеньке Одиночка Джек остановился.
Его внезапно осенила какая-то мысль, и, повернувшись, он поспешил в оружейную, из которой только что вышел. Сразу же за дверью, войдя туда, он обнаружил двустволку с отпиленными стволами, ту самую, которую ни на минуту не выпускал из рук Шодресс с самого начала его заключения.
Он взял ее и со зловещей нежностью примерил к руке.
Затем, гремя обрывками кандалов, выскочил за дверь и побежал в то помещение, которое служило камерой смертника.
Оказавшись там, он удивился, что в старинном здании до сих пор царит тишина. Но когда шагнул к окну, увидел кое-какие признаки жизни. С дюжину человек выскочили на веранду гостиницы, расположившейся как раз напротив тюрьмы, и разглядывали каземат, явно встревоженные гулким эхом револьверного выстрела, раскатившегося по лестнице.
Потом дверь гостиницы рывком распахнулась, и оттуда выскочил Большой Шодресс. Он был разъярен, как никогда, и так охвачен гневом, что на бегу выхватил из кобуры револьвер и, потрясая им, изрыгал такие проклятия, что густое облако брани ощутимо повисло в воздухе.
Бегущий следом ухмыляющийся посланник, который передал Шодрессу оскорбительные слова Макгрюдера, замедлил шаг в дверях.
Тут Одиночка Джек осторожно выглянул из тюремного окна. Краем глаза он заметил, как молча и поспешно разбегались по улице парни Шодресса, будто оружие, которое он сейчас держал в руках, было нацелено в самое сердце каждого из них. Так велико было их удивление и испуг, что никто даже не вскрикнул, но все безоговорочно положились на быстроту своих ног, уносящих за пределы опасного места.
Тогда, перегнувшись через подоконник, Димз окликнул:
— Шодресс!
Толстяк, резко остановившись посреди улицы, которую перебегал, дикими глазами глянул вверх, на открытое окно тюрьмы, и увидел, что там его ждет неминуемая смерть, затаившаяся в двух стволах его же собственного ружья и в зловещей улыбке на лице Одиночки Джека Димза, которое виднелось позади него.
Лицо Шодресса выразило ужас и полнейшую растерянность. Он даже не попытался как-то защититься.
— Помнишь сон, Алек? — спросил в окно Одиночка Джек и разрядил первый ствол.
Шодресс рухнул в пыль, будто на него наступила чья-то огромная нога. И в спину лежащему была послана пуля из второго ствола, и Джек увидел, как тяжелый заряд вошел между лопаток и выбил фонтанчик пыли из сюртука.
Глава 41
К СВОБОДЕ И К ДОМУ ГРАНЖЕЙ
Из механизма города Джовилла вывалился самый главный винт. Машина, которая столько времени крутилась с сумасшедшей скоростью, дала сбой и остановилась.
Вот он лежит, лицом в пыли, секрет жизнедеятельности этой машины, и храбрейшие мужчины Джовилла не осмеливаются даже подойти и взглянуть, жив еще их благодетель или его душа уже витает в другом мире.
Тем временем заключенный в тюрьме Джек Димз обматывал и закреплял цепи вокруг своих ног и рук. Потом, слегка ослабив их и обеспечив себе тем самым несколько большую свободу действий, он вышел из камеры смертников и стал спускаться по лестнице.
Но и снаружи здания стояла полнейшая тишина. Можно было подумать, что полуденная жара погрузила весь город в сон.
Джовиллцы никак не могли сообразить, что же делать и сколько еще времени пройдет, прежде чем город опомнится и придет в себя.
На этот и на многие другие вопросы ответа не существовало.
И никто не представлял себе дальнейшего развития событий лучше, чем Одиночка Джек Димз. Но он не торопился.
Обойдя тюрьму с задней стороны и увидев примыкающий к ней лужок, на котором паслось с дюжину лошадей, он окликнул какого-то старика, поспешно ковылявшего прочь вдоль стены здания.
Старик вздрогнул, увидев преступника, и повалился на колени.
— Господи, Димз! Пожалуйста, не убивайте меня! — заголосил он.
— Я не собираюсь вас убивать, — сказал Джек Димз. — Но хочу, чтоб вы привели мне лошадь из тех, что там пасутся. Мне все равно какую. Подведите ее и оседлайте. Седла, кажется, под навесом?
Перепуганный старик поторопился выполнить это распоряжение.
Но почему за это время никто не пришел сюда? Что случилось с храбрыми и верными рыцарями Джовилла? Почему они не высыпали толпой на улицу и не стерли с лица земли этого наглеца Димза? Так или приблизительно так думал Джек, ожидая, когда старик приведет лошадь.
Как бы там ни было, но никто все еще не показывался. И когда наконец лошадь оказалась перед Джеком, он спросил старикашку:
— Как вас зовут?
— Джей Гринфилд.
— Гринфилд, я вам тысячу раз обязан. Напомните мне, когда увидимся в следующий раз, и я что-нибудь сделаю для ваших внуков. Прощайте!
Он неуклюже вскарабкался в седло — ведь ему все еще мешали цепи на обеих руках и ногах. К тому же он так и не сумел стать особо искусным наездником.
