Вторая – русофобия.
Давняя и во многом тоже иррациональная реакция американского политического истеблишмента, имеющая глубокие корни в том, что значительная его часть представляла собой выходцев из Европы, в том числе Восточной Европы, в первом или втором поколении – а там Россию не любили. Россия, впрочем, и сама ничего не делала для того, чтобы ее любили. Отношения между Россией и США были напряженными и до взрыва, после взрыва наступил настоящий шок, а вот после того, как в газеты просочилась история о разгромленной станции ЦРУ и высланных американцах, шок перерос в настоящую ненависть. Ненависть, которой было столь много, что она грозила затопить и Белый дом вместе со всеми его обитателями.
В отличие от предыдущего его обитателя – человека во многом иррационального, руководствующегося комплексами, обидами, предположениями, мнительностью, – нынешний президент был человеком рациональным. Конечно, не столь рациональным, как сухие и холодные немцы, но все же в своих решениях он привычно руководствовался логикой, отодвигая эмоции на второй план. Ему не следовало заботиться о своем политическом выживании – этот срок был вторым и третьего быть никак не могло. Но вопрос был в том, кто займет это место после выборов, при том, что предвыборная кампания уже шла. И даже гибель основного кандидата от Республиканской партии дела не меняла – скорее она его усугубляла, открывая путь откровенным радикалам. Президентская кампания от обсуждения дефицита бюджета и все никак не запускающегося механизма экономического роста моментально свернула на внешнюю политику и конкретно – на Россию. Республиканские кандидаты соревновались в экстремальности высказываний в отношении России – и кандидат демократический, уже стоящий одной ногой в Белом доме, вынужден был не отставать, чтобы не потерять рейтинг. И партия, точнее, ее исполнительный комитет давил на него, чтобы и он высказался и что-то сделал, чтобы не показать слабость демократов и не подорвать их шансы на новые четыре года. Давление было такое, что иногда он жалел, что в том проклятущем зале было так мало демократов. Его собственная партия рухнула на него, как тонна кирпичей.
На него давили. А он не мог сделать то, что они требовали.
К концу своего восьмилетнего срока, тяжелого и неоднозначного, он наконец-то стал настоящим лидером и был в шаге от того, чтобы стать государственным деятелем. Не великим – как Рузвельт, – но все же государственным деятелем, достаточно компетентным, чтобы сделать что-то хорошее для страны. Он тихо, но последовательно, в течение всего второго срока, выстраивал каркас политики, следуя которой Америка могла бы выпутаться из гибельной ловушки, в которую она попала на Востоке, и остаться там влиятельным игроком. По крайней мере – одним из многих.
Катар и Саудовская Аравия стали проводниками новой американской политики, но одновременно с этим он все больше и больше перекладывал на них всю тяжесть тех или иных действий, прежде всего финансовую. Ему удалось заставить их финансировать Пакистан – этот маневр отсрочил почти неизбежный социальный взрыв и попадание ядерного оружия в руки фанатиков. В обмен он закрыл глаза на то, что Пакистан продал Саудовской Аравии двадцать ядерных боезарядов с носителями тактического класса – пригодными для ударов по Ирану и Ираку. Одновременно с этим он как смог закрыл вопрос об американском ударе по Ирану и саботировал как мог возможное американское вмешательство в Сирии – дело почти решенное. Тем самым он вывел Америку из непосредственного участия сразу в нескольких кровавых конфликтах в статус наблюдателя и поставщика развединформации. Обстановка на Востоке была накалена настолько, что в любой момент там могла начаться катастрофическая региональная война с ядерным обменом – но американских войск в сколь-либо значимом количестве там не было. Лично он был бы рад, если бы эти твари просто перебили друг друга. А американский флот присутствовал в регионе с одной только задачей – если начнется, не дать конфликту выплеснуться дальше и ограничить его рамками региона. А так – хоть потоп.
С Европой удалось заключить если не всеобъемлющее торговое соглашение, как хотели до этого, то, по крайней мере, что-то значимое. Отношения с Китаем удавалось держать на некоей пограничной точке, не давая свалиться в конфронтацию. Оставалась Россия.
Он не мог никому этого сказать – но его как нельзя более устраивало то, что происходит в России. В девяностые годы иногда казалось, что эта громадная страна вот-вот рассыплется и туда придется вводить войска ООН и проводить операцию по изъятию ядерного оружия с непредсказуемым результатом. Любому, кому эта мысль покажется здравой, не помешало бы прикинуть хотя бы на коленке, сколько такая операция может стоить. Если вспомнить детективы и триллеры девяностых, многие из них содержали в сюжете оружие массового поражения, купленное или украденное в Москве. Сейчас Россия каким-то образом прошла через все это, значительно усилилась и была способна, по крайней мере, отвечать за себя саму. Он был уверен, что в Москву завтра не придется посылать гуманитарную помощь, не придется эвакуировать посольство или ловить ядерного террориста. Москва адекватно вела себя с радикальным исламом – они были уверены, что ни разу с 9/11 Москва не помогла ни одному радикальному экстремисту. Если вспомнить, как в СССР проходили обучение коммунистические террористы со всего мира, как шли поставки оружия, как на московские деньги вооружались целые армии… просто мороз по коже, как подумаешь, если бы Москва стала тайно помогать Аль-Каиде, чтобы ослабить их. Русским удавалось что-то продавать, у русских покупали газ и нефть, русские вкладывали деньги в американские гособязательства, даже русские олигархи как-то попритихли и не выделялись буйными выходками. Из минусов – Россия продавала самое современное оружие тем, у кого его не должно было быть, и перевооружалась сама. Перевооружалась так, что территория России была единственной, где американцы не могли высадиться в случае войны – почти без вариантов. Да и в России были еще проблемы с правами человека, с усыновлением детей и с геями. Но все это искупало то, что у него не болела голова насчет России. Это было главным [63] 63
Не помню, кто из американских аналитиков во время крайней антироссийской истерии в Вашингтоне сказал: хорошие отношения с Россией и есть тот главный геополитический актив, который есть сейчас у Америки. И он, кстати, был прав: противостояние одновременно с Россией, Китаем и Аль-Каидой Америка не выдержит.
[Закрыть] .
Но теперь…
Он держал паузу сколько можно – но теперь надо было решать. На утро он вызвал Кейпса и Мадда в Овальный кабинет. Он не стал вызывать главного специалиста по России Роберта Гейтса – ему казалось, что тот занимал слишком пророссийскую позицию. Во всем.
Стивен Кейпс, назначенный исполняющим обязанности директора национальной разведки – смысла проводить новые назначения в Конгресс не было до выборов, принес с собой утреннюю пташку [64] 64
Совершенно секретный аналитический отчет, ежедневно изготавливаемый в нескольких десятках экземпляров для высшего эшелона американской управленческой элиты.
[Закрыть] . Президент отложил ее в сторону, не читая.
– Что произошло в Москве, – спросил он, – кем были эти люди?
Кейпс, бывший начальник московской станции, недовольно скривился.
– Координационной группой. Мы вывели ее за пределы станции и за пределы посольства вообще, посадили ее под коммерческую «крышу» с тем, чтобы не сильно тратиться на прикрытие. В конечном итоге – Москва сейчас свободный город, попасть в нее легко, в городе десятки тысяч экспатов, в том числе и американцы. Любое прикрытие стоит денег и сокращает возможности. Мы решили поработать по-новому.
– Чем занимались эти люди?
– В основном сбором информации. Из легальных и полулегальных источников. Например, через взятки. Серьезных оперативников там не было ни одного – имею в виду тех, кто занят активными действиями.
– Почему же русские ударили по нам?
– Не знаю, сэр. Думаю, дали нам понять, чтобы мы не вмешивались. После взрыва станция, конечно же, активизировалась. И попала на монитор к русским.
– Что к ним попало?
– Ничего.
– Вы уверены?
– Да, сэр. Начальник станции все уничтожил.
Президент задумался, чтобы задать следующий вопрос.
– Что все-таки могло послужить причиной разгрома? Конкретнее – могли ли они узнать что-то такое, что русским не понравилось. О произошедшем.
