— Представить только, ты живешь в Нью-Йорке, — сказала она. — Мир становится все меньше с каждым днем. Я впервые оказалась в Лондоне, когда мне было уже тридцать, и, могу признаться тебе, думала, что у меня интересная, полная событий жизнь, а ты летаешь, не задумываясь, через Атлантику. Это ли не удивительно!
— Вы с папой должны приехать в Нью-Йорк навестить меня, — сказала Элизабет, а мать вспыхнула.
— Так далеко? Это же очень дорого, мы не можем позволить себе этого. Мы ведь не денежные мешки, ты знаешь.
— Я могла бы… — начала Элизабет, но миссис Гардинер остановила ее.
— Нет-нет, я слишком стара, чтобы летать. Я предпочитаю оставаться на земле, так безопаснее. — Она принялась заваривать чай. — Хелен сейчас кормит ребенка, она спустится вниз через минуту. О, это отцовская машина — беги встречать его, Лиз.
Очень тактично, подумала Элизабет, возвращаясь в сад. Отец как раз открывал калитку, в руках у него было полно всевозможных пакетов. Он остановился, как только увидел ее.
— Лиз!
— Привет, па. — Она обняла его вместе с пакетами и расцеловала, слегка привстав на цыпочки.
Джон Гардинер был ростом выше шести футов, высокий сухопарый мужчина с неторопливой манерой речи и ленивой походкой. Его когда-то черные кудри были совершенно седыми. Глаза лучились теплотой, они и сейчас были ярко-голубыми, открыто смотрели на собеседника. Джон Гардинер относился к жизни с любопытством и интересом. Его занимало все — от кузнечиков до принципов работы двигателя внутреннего сгорания. Такое неравнодушие делало его моложе. Он гораздо легче воспринимал какие-либо новые идеи, чем его жена, которая почти не покидала своих владений и редко отказывалась от старых привычек.
— Ну и как ты чувствуешь себя дома? Наверняка все кажется меньше и бледнее. Нью-Йорк, должно быть, совсем другой, чем Саффолк, из твоих писем видно, что тебе там нравится.
— Я отлично провожу время, па. Каждый день полон событий и впечатлений.
— А твой босс? Он тоже впечатляет? Она состроила гримасу.
— Хелен предупредила, что вы уже вроде как просватали меня ему.
— Подобная мысль никогда не приходила мне в голову, — смеясь, запротестовал отец.
— Ну хорошо, потому что из этого ничего не выйдет. Мы с Максом не интересуем друг друга в этом плане. Так что забудьте и думать.
Отец почти жонглировал сыпавшимися из рук пакетами, и она взяла часть их. Когда они подходили к дому, Джон Гардинер спросил:
— А Дэмиан? Что ты чувствуешь к нему сейчас?
Элизабет быстро взглянула на него.
— А разве ты не слышал…
— Ты уже в курсе? — Отец нахмурил брови. — Дэвид сказал тебе?
— Нет, узнала об этом от одного человека в Нью-Йорке. Па, почему ты не сообщил мне?
— Мы считали, что для тебя будет лучше забыть о нем. Он причинил тебе много боли, Лиз. Это было ужасно, этот несчастный случай, но, что касается тебя, мы всего лишь не хотели новых страданий. Дэмиан Хейс ушел из твоей жизни, и хорошо. Пусть все так и остается. — Отец замолчал и взглянул на дочь. — Это может показаться жестоким, но…
— Я знаю, — сказала Элизабет, в лице у нее не было ни кровинки.
Отец, нахмурившись, внимательно всматривался в ее глаза.
— Ты… ты ведь ничего к нему больше не испытываешь, так, Лиз?
— Я не знаю, что я чувствую, — сказала она и пошла в дом.
Хелен и Дэвид сидели вместе с миссис Гардинер за старым, чисто выскобленным столом на кухне. На столе красовалась стеклянная ваза с пионами, розами и голубыми пиками дельфиниумов. Вокруг вазы стояли тарелки с домашними пшеничными лепешками, сочный фруктовый пирог и большая миска с клубникой. Миссис Гардинер разливала чай в изящные фарфоровые чашки, которые Элизабет так хорошо помнила. В первый раз она наконец почувствовала, что снова дома.
— А где же Вики? — спросила она.
— Она остановилась у своей школьной подружки и приедет завтра, — ответила мать, передавая ей чашку.
— Ты ее не узнаешь, — сказал Джон Гардинер. — Она так выросла, что мне страшно.
— Единственная вещь, которая тебя страшит, так это работа, — возразила ему жена. — Постриг бы после чая лужайку — если кто-нибудь из нас пойдет туда, ему понадобится компас, там трава выше головы!
— Почему ты всегда преувеличиваешь? — Он раздраженно намазал джемом лепешку.
— И предложи Лиз лепешки, пока не съел все, — выговорила мужу миссис Гардинер.
Он молча повиновался, а Элизабет, улыбаясь ему, взяла с тарелки лепешку.
— У Греты красные щечки. У нее режутся зубки, Хелен? — спросила миссис Гардинер, и Хелен охотно вступила в разговор.
Мистер Гардинер передал Дэвиду джем.
— Ты видел последнюю игру в крикет? Слабая игра. Я бы сказал, что они забыли, как бить по этому чертову мячу…
Элизабет ощутила на щеке тепло упавшего на нее солнечного лучика. Как здесь все было просто, знакомо, и насколько далеким казался ей Нью-Йорк с его шумом и суетой. Сейчас она даже не могла поверить, что была там, а в следующую минуту уже не могла вспомнить, каково проталкиваться по тротуару сквозь плотную людскую толпу по узким каньонам среди бетонных стен под полицейские свистки и гудки автомобилей.
Той ночью она заснула мгновенно, но проснулась на рассвете от собственного крика. Она села, вся дрожа. Ей опять снился Дэмиан, она была с ним. Перед ней и сейчас еще стояло его лицо: туго обтянутые загорелой кожей высокие скулы, придававшие ему временами свирепый вид и подчеркивавшие необузданный и диковатый взгляд темных глаз, ироничная линия бровей. Лицо Дэмиана трудно было забыть, в нем было что-то притягательное и непокорное. Она никогда не встречала мужчины, похожего на него, и знала, что никогда больше не встретит. Он отличался от всех — человек, который жил по своим собственным законам, человек со взрывными эмоциями.
Но не лицо его пугало ее и приводило в трепет, ускоряя биение сердца, а мрачная требовательность его черных глаз, его настойчивый голос, произносящий: «Я никогда не отпущу тебя. Ты моя, и, если ты не будешь моей, ты не будешь ничьей. Ты слышишь меня? Ничьей! Никогда! Я не отпущу тебя».
В предрассветном полумраке она не была уверена, что он когда-либо говорил ей подобное. Но это было так знакомо, она чувствовала, что уже слышала эти слова раньше. Именно это и заставило ее проснуться и закричать. Теперь его слова эхом продолжали звучать в ее голове: моя, моя, никогда не отпущу, никогда. Элизабет почувствовала, что холодеет от ужаса.
Глава 2
Вики приехала домой в воскресенье во второй половине дня. Хелен и Дэвид уже собирались возвращаться в Лондон. Она обняла Элизабет и с завистью начала разглядывать ее.
