Я так увлеклась сбором цветов, что, когда моя цветочная композиция была готова и я направилась обратно, я увидела, что за столом никого нет. И тогда я поняла, что цветы были только поводом отвлечь мое внимание. Я выбежала на улицу и увидела, что Ахмад, Али, Мохаммад и Салман, одетые в праздничные одежды, собираются куда-то вместе с отцом. Сосед повернулся к отцу и сказал: «Машди, поторопись, дети ждут. Езжайте, чтобы успели до того, как накалится воздух». Я бросила свой букет на колени матери и заплакала, прося, чтобы они взяли меня с собой. Однако на этот раз все было по-другому, не так, как обычно, когда отец брал меня с собой первую и говорил: «Это – карманная девочка своего папы». На этот раз он даже прикрикнул на меня и сказал, чтобы я не приставала к нему.
Когда я вышла на улицу, я увидела, что там ожидает машина, в которую сели отец и все ребята. Я закричала еще громче, но это не возымело никакого эффекта. Никто не обращал на меня внимания. Когда все уселись, они, даже не посмотрев в мою сторону, завели машину и уехали.
От досады я подняла с земли два камня и со злостью швырнула их в сторону удалявшейся машины, но как мне ни хотелось попасть ими в машинное стекло, у меня не было столько сил, чтобы камни туда долетели. Мать собрала разбросанные цветы в букет и стала рассказывать мне о каждом из них, об их ароматах. Я слушала ее, но все же, вспоминая время от времени, что парни уехали без меня, спрашивала у матери, куда все поехали. Мне тоже очень хотелось надеть свою праздничную одежду и уехать на машине.
Поскольку дом наш был полон мальчиков, мне и Фатиме не разрешалось надевать юбки, поэтому мы всегда носили брюки и рубашки. Чтобы я, наконец, успокоилась, мать разрешила мне надеть мою парадно-выходную одежду. Я быстро переоделась и для того, чтобы первой увидеть возвращение мужской компании, присела у парадной двери на корточки и уставилась на дорогу. При каждом шуме приближавшегося автомобиля я тянула шею с надеждой на то, что сейчас увижу наших. Мои ноги устали, но я не садилась на землю из боязни запачкать свои брюки. Я рассуждала про себя, что, возможно, они планируют отвезти на праздник всех детей по группам, и меня отвезут в следующую очередь. Поэтому я быстро побежала к дому Зари. Зайдя в дом, я увидела, что Зари тоже одета в свою праздничную одежду. Я очень обрадовалась этому и подумала про себя: «Как хорошо! Мы поедем все вместе!». Сестра Фатима дала мне в руки букет, который я где-то бросила, а мать сказала мне: «Когда машина приедет и ребята выйдут, поприветствуй их этими цветами вместо камней, которые ты кидала им вслед».
Казалось, что время тянется бесконечно. Несколько раз я ходила до угла улицы и возвращалась обратно. Я замучила маму вопросом: «Так где же они, почему не приехали до сих пор?»
Наконец, ожидание закончилось. На горизонте появилась машина, в которой сидели мой отец, отец Зари, отцы других детей, мои братья и другие мальчики. Я так возликовала, что забыла о своем букете, который должна была преподнести им. Не дожидаясь, пока они выйдут из машины, я с нетерпением попыталась залезть внутрь. Но тут я заметила, что вид у всех мальчиков унылый, а глаза – красные и мокрые от слез. Али, самый младший из детей, которому было не более двух лет, был на руках у отца и продолжал хныкать. Я передумала садиться в машину, попятилась назад, дав оставшимся ребятам выйти из машины. Водитель машины по одному брал ребят на руки и опускал на землю. И тут я заметила еще одну вещь – все мальчики держали свои праздничные брюки в руках, а вместо этого на них были надеты красные юбки. Соседи, встречая только что прибывших с радостным улюлюканьем, цветами и сладостями, отвели детей в дом тети Туран, и через пару мгновений звуки музыки и торжества раздались по всей округе. Плача в унисон с Али, я не знала, по какому поводу все эти сладости, угощенья и веселье. Все дети были поставлены в ряд, и для них играла музыка, и началась гулянка. Весь дом пестрил разноцветными бумажными украшениями и воздушными шарами. Пришло много гостей, и с каждой минутой становилось все шумнее и веселее. Гостей угощали сладостями и шербетом.
Я все еще громко плакала, и тогда моя мать, не знавшая, кого ей успокаивать – меня или Али, укоризненно спросила меня: «Али плачет потому, что ему больно, а с тобой что, ты почему плачешь?» Я ответила: «Я тоже хочу красную юбку!» В результате я все-таки смогла заполучить какую-то красную юбку и после этого уселась рядом с Ахмадом и Али.
Праздник обрезания длился семь суток, и все это время мальчики неизменно были в своих красных юбках. После того дня я долгое время думала, что эти юбки – символ праздника и веселья, поэтому всякий раз, присутствуя на каком-либо торжестве, я ожидала, что все гости будут в красных юбках. На протяжении тех семи дней мальчикам давали мясо и печень принесенного в жертву барана, чтобы они быстрее пришли в себя, но они все же не могли играть и резвиться, как всегда. Узкие красные юбки стесняли их движения и мешали им прыгать и бегать, поэтому они на какое-то время вынужденно стали домоседами. Но вознаграждением за это домоседство после того, как праздник мусульманского мужского торжества закончился, стало то, что как-то вечером, когда воздух Абадана все еще дышал весенней свежестью, отец собрал всех мальчиков на площади недалеко от нашего дома посмотреть захватывающее представление силача Насера. Насер разложил свои геркулесовские принадлежности на земле. Все дети уселись в круг, и всё их внимание было приковано к нему, и все они с нетерпением ждали, когда он начнет совершать свои чудеса – разорвет цепи, ляжет под колеса машины, которая проедет по его торсу. Все они мечтали быть такими же силачами, как Насер.
Между мной и моими братьями Ахмадом и Али был возрастной интервал в один год. Поэтому мы передавали учебники из рук в руки, и когда они доходили до Али, то были потрепанными и выцветшими. Занятия, по обычаю, начинались у нас с обеда. После легкого обеда мы отправлялись в школу с портфелями в руках. Когда мы скрывались от зорких глаз домочадцев и жителей округи, Ахмад брал наши портфели, клал их на голову и начинал подражать женщинам арабских кочевников[18].
Ахмад, словно ветер, бежал с портфелем на голове, а мы вдвоем бежали вслед за ним всю дорогу от дома до школы, не боясь, что упадем на землю. Добежав до школы, мы падали на свои портфели и около десяти минут не могли отдышаться. Начальная школа, в которую я ходила, называлась «Махасти» и находилась по пути к школе мальчиков. Они бросали мой портфель у двери моей школы и шли дальше. Школьные учителя думали, что я с таким рвением и восторгом бегу на занятия, не подозревая о том, что этот восторг удваивался в момент покидания школы. Разница была лишь в том, что на пути домой Ахмад отдавал нам наши портфели на углу нашей улицы, и от того места мы шли к дому уже как все другие дети.
Отец приучил нас к тому, что каждый раз, когда мы возвращались уставшие из школы, он стоял перед домом с карманами, полными леблеби[19] и изюма. Увидев отца, мы радовались и моментально забывали об усталости от школьных занятий. Отец говорил нам: «Каждый из вас может взять из моих карманов по две пригоршни леблеби и изюма».
Он говорил мне: «Сперва – очередь моей карманной девочки, затем – очередь Али, затем – Ахмада». Мне очень хотелось вырасти, чтобы я могла без труда дотягиваться до кармана отца, потому что мы каждый раз рвали края его карманов оттого, что жадно и наперебой набрасывались на них. Мы занимали себя этой пригоршней леблеби и изюма, вкус которого я до сих пор ощущаю во рту, пока нам не попадалось какое-нибудь другое кушанье.
Мы настолько привыкли к этой традиции, что если вдруг не видели отца у двери, то очень огорчались. Однажды, когда я училась в четвертом, а Ахмад и Али, соответственно, во втором и третьем классах, придя домой из школы, мы не обнаружили отца, встречающего нас у двери дома. Мы зашли в дом, но и там никого не увидели. Отсутствовала даже мать, которая редко когда покидала дом. Брата Хамида, который в то время был еще грудным ребенком, поручили тете Туран. Через несколько минут тетя Туран, которая жила через стену от нас, пришла и сказала: «Ребята, пойдемте к нам в дом, выпьем сладкого чаю!» Мы пошли, выпили чаю и по очереди стали расспрашивать тетю Туран о матери, отце и других членах семьи, но на все наши вопросы она отвечала: «Сейчас они придут. Они поехали по делам, но скоро вернутся. Идите пока поиграйте!»
Дело шло к закату, но наших домочадцев по-прежнему не было видно. К вечеру появились Фатима с другими ребятами. Лица всех были угрюмы и заплаканы. Отца, матери, Карима и Рахмана по-прежнему не было видно. Нам говорили, что они скоро будут, но никто не говорил, куда они поехали. К ночи все вернулись домой, кроме отца. И снова никто не говорил, почему отец не идет домой. В ту ночь мать не спала до утра, проливала слезы, молясь на своей саджаде и взывая к пророку и имамам. Проснувшись утром, мы поняли, что будет повторение вчерашнего дня – тетя Туран, сладкий чай и приготовленная на скорую руку еда. Мы ушли в школу. В тот день Ахмад не стал класть наши портфели на голову. Мы все трое медленно шли, проживая минуты того тяжелого дня в надежде, что, когда вернемся вечером из школы, отец будет встречать нас с карманами, полными леблеби.
