За собственную безопасность командующий не волновался нисколько. Еду Дэйн стал покупать на ближайшем рынке сам, причём каждый раз у разных торговцев, а покои его охранялись самыми надёжными людьми. Всё это вызывало смешки при дворе, но Кавигеру было всё равно.
Но всё же оградить короля от влияния патриарха ему не удавалось никак. Даже будучи совсем обессиленным, Эдвальд тихо стонал, чтобы позвали Велерена. И вот, наступил день, когда король не смог встать с кровати самостоятельно. Придворный лекарь уговорил его съесть немного хлеба, вымоченного в красном вине, и сообщил Кавигеру, стоящему у двери королевских покоев, что сегодня к королю нельзя пускать никого, а все просьбы самого монарха следует расценивать как бред. Дэйн попытался было возмутиться, что король болен уже очень давно, но почему-то сказано об этом только сейчас, но тут же вспомнил, что его величество сам отметал любые предложения позвать лекаря. Этим вечером командующий решил лично нести караул у двери Эдвальда Одеринга. Дэйн велел сиру Гильяму Фолтрейну отправляться в башню гвардии, а сам заступил в караул у королевских покоев. Рыцарь со шрамом на щеке поблагодарил командующего и, сказав, что дурно спал прошлой ночью, довольный отправился прочь.
Как и в любой другой вечер в коридоре, освещённом масляными лампами, послышались шаги. После появилась уверенно ступающая коренастая фигура патриарха в белом облачении до пола. Придворные порой даже сравнивали приходящего в одно и то же время Велерена с призраком, какие бывают в старых замках, где свершилось страшное злодеяние, и появляются точно в отведённый час. В Чёрном замке, как ни странно, призраков не водилось. Патриарх выглядел спокойным, его упитанное лицо выражало умиротворённость, даже некоторую наглость. Это выражение сменилось непониманием, когда Дэйн преградил патриарху путь, закрыв дверь собственным телом.
— Как это следует понимать, сир командующий?
Велерен выглядел как человек, запнувшийся о не пойми откуда взявшийся камень на тропинке, по которой он ходил тысячу раз. Наверное, патриарх принимал свои ежедневные визиты к королю как нечто настолько само собой разумеющееся, что удивился бы меньше, если б его укусил собственный башмак. Он попробовал было потянуться к ручке двери, но Дэйн закрыл собой и её, сохраняя непроницаемое выражение лица.
— Придворный лекарь сказал, что королю требуется покой. Велено никого не пускать.
— Но ведь вечерняя исповедь — это королевская воля, — изумился Велерен. — Его величество лично попросил, чтобы я проводил её каждый вечер, без исключений.
— Я не пущу в королевские покои никого, кроме лекаря Малиса, покуда его величество сам не поднимется с кровати. И если здесь не будет меня лично, то гвардейцы тоже не впустят ни вас, ни кого-либо ещё. Это мой приказ как командующего гвардией.
— Но уважаемый командующий гвардией вероятно помнит, что патриарх Церкви Троих так же вхож в Тронный круг. И, разумеется, имеет никак не меньше прав, чем командующий гвардией, — Велерен особенно слащаво улыбался на словах «командующий гвардией», так что они звучали издевательски. — К тому же, вдруг короля решит посетить супруга или дочь? Их вы тоже не намерены впустить?
— Если на то будет воля его величества, — парировал Дэйн.
— Перечить королеве или принцессе — это государственная измена, — с напором ответил патриарх. — Если не боитесь темницы, то побойтесь гнева богов, чьей дланью всегда был и будет его величество!
— Неужели патриарх решил вспомнить о богах? — прищурившись, ответил Дэйн. — Где же были ваши боги, когда их «длань» медленно превращалась в иссохшую культю? Когда разум короля туманился, а сам он переставал узнавать жену и дочь. Где были вы?
— Вы забываетесь, Кавигер! — от возмущения к лицу Велерена прилила кровь. — Я проводил с его величеством каждый вечер!
— И, также как и ваши боги, безмолвно глядели, как ему становится всё хуже. Будто так и должно быть! Будто вам именно этого и хотелось!
Сказав это, Дэйн ощутил холодок, прокатившийся по телу. В этот раз слова опередили его разум, слетев с языка быстрее, чем он смог осознать их смысл. Но куда страшнее было другое. По изменившемуся лицу патриарха командующий понял, что тот тоже всё осознал. Повисло тягостное молчание.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Что ж, мне ясны ваши намерения, командующий. Но если королю станет хуже, подумайте, на чьей совести это будет. Божественная кара неотвратима, независимо, верите ли вы в это или нет.
После этих слов Велерен холодно улыбнулся и развернулся, зашагав прочь. Дэйн Кавигер же остался наедине со своими мыслями. Ему часто случалось бороться со сном на дежурстве, но сегодня бороться было не с чем: командующий гвардией не смог бы уснуть, даже если бы очень захотел этого. Кровь стучала в висках, во рту пересохло, а мысли метались, словно стадо перепуганных овец. Неужели этими словами он поставил под удар весь план по спасению короля и обрёк целую страну. И каков теперь будет следующий ход их с Явосом противников в этой странной и страшной игре? Так он простоял до самого утра и даже дольше. Сир Робин Рикер, пришедший сменить командующего, увидел своего командующего побледневшим, с тёмными кругами вокруг красных глаз. Как его отводили в покои, Дэйн Кавигер помнил с трудом. Едва войдя в комнату, он рухнул на кровать и уснул, не раздеваясь.
Следующей ночью состоялась незапланированная встреча в покоях её величества. Патриарх Велерен в этот раз выглядел мрачнее тучи, обеспокоенным и даже озлобленным. Королева Мередит тоже была недовольна.
— Что же такое могло случиться, что вы отправили мне письмо со столь странным содержанием? — сердито спросила она. — Не слишком ли нагло с вашей стороны употреблять слово «немедленно» в переписке с королевой?
— Ваше величество не знает того, что известно мне, — патриарх дышал взволнованно, будто только что преодолел дюжину лестничных пролётов.
— И что же это, Велерен? Неужто ситуация вышла из-под вашего хвалёного контроля? Или эта седая крыса Таммарен сумела удивить вас даже из лечебницы?
— У этой крысы есть крысёныш. И имя ему Дэйн Кавигер.
— Кавигер? Он же болван! — усмехнулась королева. — Только не говорите мне, что вам досаждает начальник гвардии.
— Сам-то он может и болван, но, похоже, они с Таммареном заодно. Прошлой ночью сир командующий не пустил меня к королю! И заявил, что никого не пустит!
— Эдвальд уже настолько ослаб, что не может подняться с кровати, Велерен. Думаю, это и к лучшему. Вы ведь не хотите уморить его насмерть. Мы оба этого не хотим. Нам не нужна гражданская война вдобавок к эльфам.
— Гражданской войны не случится, если Церковь успеет взять правление в свои руки, — осторожно проговорил патриарх. — Заручимся поддержкой Ригена, и эльфы будут раздавлены. Тогда удерживать короля в живых уже будет не обязательно.
— Я понимаю, к чему вы клоните, — проговорила королева после продолжительной паузы. — Но на этот шаг пойти нелегко.
— Конечно, ваше величество, я понимаю. Это ведь ваш муж и когда-то вы его даже любили.
— Любила? — усмехнулась Мередит. — Можно подумать, вам не известно, как лорды выдают замуж дочерей. Мой отец, Эттингар Русворт, всегда, сколько я его помню, был гадким ворчливым стариком. Холодным, как скалы, на которых стоит его замок в Коггенпорте. Он был совершенным прагматиком в вопросах брака, а любовь для него была не более чем забавным словом и юношеской болезнью. Наверное, он сам любил Эдвальда больше, чем я. Не будь этот человек моим отцом, я бы искренне его ненавидела. Однако благодаря ему я больше никогда не увижу этой проклятой продуваемой всеми ветрами Солёной скалы и не услышу сводящий с ума непрекращающийся шум чёртовых волн, разбивающихся о камни у подножья замка.
— Но всё же вы хотите выдать собственную дочь за сына ригенского императора, не спросив её желания.
— Ах, Велерен. В сравнении с Ригеном Энгатар — такая же помойка, как и Коггенпорт в сравнении с Энгатаром. Я хочу сделать Мерайе дар, пусть даже она никогда не сможет оценить его в полной мере. Моя девочка заслуживает лучшей жизни, — голос королевы задрожал. — И даже если для этого придётся перешагнуть через холодное тело Эдвальда… Что ж, так тому и быть.
