запросто попадают. Вот и рубимся с попадунами… до победы.
— А победа в вашем понимании — это что? — осторожно поинтересовался майор. — Капитуляция?
— Победа — это победа, майор. Ты думаешь, каким образом у нас на Земле-Центр коммунизм распространился на всю планету? Вот именно таким. У нас везде русские живут, понял?
Майор понял и подавился очередным вопросом.
Глава 3
День пятый
Над Аккызом занимался бледный рассвет, но роту после экипировки загнали в металлический ангар без окон, так что довольствовались освещением от электрических ламп. Кое-кто примерял броники, но в большинстве своем бойцы приткнулись к рюкзакам и дремали. Бессонная ночь вымотала всех, кроме командира роты. Майор бросил спальник прямо на бетонный пол, вольготно развалился на нем и с интересом наблюдал, как подчиненный осматривает полученное оружие.
— Не впечатляет? — жизнерадостно поинтересовался майор. — Сильно уступает вашему?
Грошев пожал плечами и промолчал. Вообще-то он ожидал худшего. Это же олигархат. Спальники, например, могли бы разворовать или те же саперные лопатки, но нет, выдали соответственно нормам. И недельный сухпай распределили среди бойцов, хотя его-то точно можно продать в Аккызе без проблем. Или не в олигархате дело, а в честности командира роты? Похоже, снабженцы так и хотели сделать, но нарвались на майора морской пехоты. В результате ора и угроз Грошеву выдали даже снайперскую винтовку. Одну на роту. И без патронов. Как пояснил майор, патроны выдаются на передке, специальная машина с боезапасом пойдет с ними до самого опорника. Для майора подобная практика казалась привычной и вопросов не вызывала. Да у майора жизнь вообще вопросов не вызывала. Грошев же только усмехнулся. Власть по-прежнему опасается вооруженного народа, во всех мирах Веера опасается. Вроде всем рты заткнули, никто голов не поднимает — а их все равно боятся. Потому патроны — только на передке, когда за спинами военных подразделений стоят надежные части национальной гвардии. Вроде бы и не заградотряды, но — они самые. Типа шпионов-наводчиков ловят, а на самом деле смотрят, чтоб никто обратно не дунул. С оружием в руках. Ну и иногда ловят наводчиков из самых тупых. Но, например, кто навел ракеты на лагерь мобиков — даже вопросом таким никто не задался.
— Хорошо, догадался автоматные рожки ополовинить! — буркнул Грошев и опустился без всякого стеснения рядом с командиром. — А то отстреливался бы от дронов пальчиком! Автоматные, конечно, совсем не то же самое, что особого качества снайперские, но что имеем. Подходят по размеру, уже неплохо.
— Чего? — обеспокоился майор. — У тебя винтовка заряжена⁈
— Ага! Как дам комполка с трехсоточки в голову — только мозги брызнут! За организацию лагеря доподготовки — не помешало бы!
Майор приподнялся для разборок, но потом беззлобно ругнулся, махнул рукой и улегся обратно на спальник.
— А ты чего вообще валяешься? — буркнул Грошев. — Ротное имущество за тебя кто будет получать? Радиостанции, позывные, частоты, режимы работы? Воду?
— Не подпрыгивай! — лениво осадил майор. — Видишь, утро? Причем — раннее утро. Вот подъедет командир батальона. Он вообще-то ночью спит, не то что мы. Представлюсь, доложу, получу в распоряжение какую-нибудь технику, тогда и загрузимся. Ты лучше послушай, что я в сети нашел!
И майор с удовольствием стал зачитывать вслух статью о жестоких годах диктаторского Союза.
— Антонину Смирнову, жену Абакумова! — со смаком озвучивал он. — Жену самого начальника Смерша, представляешь? После ареста мужа законопатили в тюрьму! Без обвинения, просто за то, что жена! С трехмесячным ребенком на руках! И ребенка в тюрьму! И три года так держали! Представляешь? Малыш первые три года провел в тюрьме! Хорошо, офицеры из охраны жалели, молоко приносили, а то не выжил бы! И после освобождения даже не извинились, загнали в провинцию без права проживания в столице! Всесторонне образованная, интеллигентная женщина вязала авоськи в артели. А голодный сынишка стоял у ее ноги и ждал вечера, когда можно будет поесть. Вот как выглядит твой коммунизм! Жуть, просто жуть! И ведь пацанчик не простой был, вырос и академиком стал! Не, хороший коммунист — мертвый коммунист! Скажешь, нет?
Грошев сидел, устало опустив плечи, и смотрел в никуда.
— Что молчишь? — хохотнул майор. — И сказать против фактов нечего?
— Не, просто вспоминаю, — пробормотал Грошев. — Далекое прошлое у нас более-менее похоже, расхождение миров в двадцать первом началось. Значит, Антонина Смирнова. Офицер НКВД, между прочим. Проживала с мужем в огромном особняке, купалась в роскоши. И ничего не имела против. Светский салон держала для всякой околоправительственной шушеры, как и проститутка Лиля Брик. На это все у нее откуда-то имелись средства — в голодной и разоренной войной стране. А ее за это просто подержали немножко в тюрьме. Подержали и выпустили без обвинений. Да, сынишку отправили в тюрьму вместе с ней. Жестокость? Наоборот. А куда еще деть грудничка? Оторвать от мамы — то же самое, что убить. Но его спасли. Еще и молоко приносили по доброте душевной. Это совсем не то, что испытали остальные женщины с грудными детьми на руках! С остальными не церемонились, молоком не подкармливали! Тогда и на воле груднички без молока умирали пачками, не хватало молока у матерей из-за недоедания. А они покинули тюрьму здоровыми. Детские вещи не вернули? Генеральному прокурору писала и не получила ответа? А ты сам в это веришь? Делать нечего генпрокурору — детскими вещами заниматься! Вся страна разутая-раздетая после войны, а у нее в тюрьме столько детских вещей, что из-за них генеральному прокурору пишет⁈ И в столицу она вернулась через несколько лет. Куда, в какую квартиру? Значит, выделили? А за что? Но и квартира в столице моментально нашлась, и чистенькая работа, а для сына хорошая школа и прямой путь в академики. В столице, майор, для недавней сиделицы! Мне бы так страдать! И умерла она не от побоев, не от пыток и не от тюремного туберкулеза, а от старости. Страшное наказание за коррупцию, ага?
— Ну не она же коррупционер, а муж! — возмутился майор. — А ее и потом прижимали, из столицы выслали!
Грошев поднял голову и как-то странно покривился.
— Знаешь, я ведь тоже жил там! — признался он тихо. — Не сам, но… жил, уж поверь. Там, в ее стране, в ее времени. Вот мне там действительно досталось лиха. И моей родне, и всему народу. Это
