— Обещали бочонок пива, — повторяет Элли.
Все шутят, что «Джефферсон» помогает подготовиться к колледжу: учит учиться и учит пить. Два года назад «Нью-Йорк тайме» включила нас в список десяти самых пьющих муниципальных школ в Коннектикуте.
Собственно, а чем нам еще заниматься? У нас есть торговые центры и вечеринки в подвалах. Вот и все. И так живет почти вся страна. Папа считает, что давно пора снести статую Свободы и построить большой торговый ряд или водрузить золотистые арки «Макдоналдса». Мол, тогда все поймут, к чему мы движемся.
— Гм. Прошу прощения.
Линдси стоит за спиной у Роба и покашливает, скрестив руки на груди и постукивая ногой.
— Ты занял мое место, Кокран, — сообщает она.
Но только притворяется рассерженной. Роб и Линдси всегда дружили. По крайней мере, всегда учились в одной группе и поневоле стали друзьями.
— Приношу свои извинения, Эджкомб.
Он встает и раскланивается, а она плюхается за стол.
— Увидимся вечером, Роб, — говорит Элли. — Захвати своих друзей.
Наклонившись, он зарывается лицом в мои волосы и произносит тихим, глубоким голосом:
— До встречи.
Раньше от этого голоса все нервы в моем теле взрывались фейерверком. А теперь порой он кажется мне слащавым.
— Не забудь. Сегодня будем только ты и я.
— Помню, — отзываюсь я.
Надеюсь, у меня получилось сексуально, а не испуганно. Однако ладони вспотели. Только бы он не попытался взять меня за руку!
К счастью, он не пытается. Вместо этого прижимается губами к моим губам. Мы целуемся взасос, пока Линдси не кидает мне в плечо картошкой и не восклицает:
— Только не во время еды!
— Прощайте, леди.
С этими словами Роб вразвалочку удаляется прочь. Его кепка чуть сдвинута набок.
Когда никто не смотрит, я вытираю рот салфеткой, потому что нижняя половина моего лица обслюнявлена Робом.
Вот еще один секрет о нем: я терпеть не могу, как он целуется.
Элоди считает, что все мои переживания от неуверенности, потому что мы с Робом пока не закрепили сделку. Она уверена, что мне сразу станет лучше, и наверняка права. В конце концов, Элоди в этом деле эксперт.
Она последней присоединяется к нам за обедом, ставит поднос, и мы все тянемся к ее картошке. Она без энтузиазма пытается отшлепать нас по рукам, затем швыряет свой букет на стол. У нее двенадцать роз, и я испытываю мгновенный укол зависти. Наверное, Элли чувствует то же самое, потому что спрашивает:
— Как ты столько набрала?
— У кого ты столько набрала? — поправляет Линдси.
Элоди показывает язык — она явно довольна, что мы заметили.
Тут Элли бросает взгляд через мое плечо и хихикает.
— Псих-убийца, qu'est-ce que c'est[3].
Мы оборачиваемся. Джулиет Сиха, она же Психа, только что вплыла в сектор выпускников. Она не ходит, а именно плывет, словно ее влекут неподвластные силы. Длинными бледными пальцами она держит коричневый бумажный пакет. Ее лицо скрыто за завесой светлых, почти бесцветных, волос, плечи подтянуты к ушам.
Большинство собравшихся не обращают на нее внимания и вряд ли помнят о ее существовании, но мы с Линдси, Элли и Элоди визжим и втыкаем в воздух воображаемые ножи, как в «Психо» Альфреда Хичкока, который мы смотрели пару лет назад на вечеринке с ночевкой. (В результате нам пришлось спать при свете.)
Вряд ли Джулиет нас слышит. Линдси уверяет, что она вообще ничего не слышит из-за громких голосов в голове. Джулиет медленно плывет по помещению к двери на парковку. Не знаю, где она обедает. Ни разу не видела ее в столовой.
Ей приходится несколько раз толкнуть дверь плечом, чтобы выйти. Неужели она настолько хилая?
Линдси слизывает соль с картошки фри, прежде чем закинуть ее в рот, затем задает вопрос:
— Она получила нашу валограмму?
Элли кивает.
— На биологии. Я сидела сразу за ней.
— Сказала что-нибудь?
— А разве она умеет говорить? — Элли прижимает руку к сердцу, делая вид, что расстроена. — Она выбросила розу сразу после урока. Представляешь? Прямо у меня на глазах.
В девятом классе Линдси случайно стало известно, что Джулиет не прислали ни одной валограммы. Ни единой. Тогда Линдси написала записку и вместе с одной из своих роз прикрепила изолентой к шкафчику Джулиет. Записка гласила: «Может, в следующем году, но вряд ли».
С тех пор каждый год в День Купидона мы посылаем ей розу и такую же записку. Полагаю, единственную записку, которую она когда-либо от кого-либо получила. «Может, в следующем году, но вряд ли».
Некрасиво, конечно, однако Джулиет заслужила свое прозвище. Она настоящая чудачка. Ходят слухи, что однажды родители нашли ее на Восемьдесят четвертом шоссе. Совершенно голая, в три часа дня она брела по разделительной полосе. В прошлом году Лейси Кеннеди поведала, что застукала Джулиет в туалете научного крыла; та без конца расчесывала волосы и таращилась на свое отражение. А еще Джулиет ни с кем не общается. Уже много лет, насколько мне известно.
Линдси ненавидит ее. Вроде бы Линдси и Джулиет работали в паре на уроках в начальной школе, и с тех самых пор Линдси ненавидит ее и скрещивает пальцы всякий раз, когда Джулиет рядом, как будто та может превратиться в вампира и вцепиться Линдси в горло.
Это Линдси в пятом классе во время похода герлскаутов обнаружила, что Джулиет описалась в спальный мешок; это Линдси наградила ее кличкой Мышка-мокрушка. Джулиет дразнили так целую вечность — до конца девятого класса, хотите — верьте, хотите — нет, — и сторонились, потому что от нее якобы пахло мочой.
В окно я вижу, как волосы Джулиет вспыхивают на солнце, будто охваченные пламенем. На горизонте клубится тьма, смазанное пятно, где зреет метель. До меня впервые доходит, что я толком не знаю, почему Линдси возненавидела Джулиет и когда именно это произошло. Я открываю рот, собираясь спросить, но подруги уже сменили тему беседы.
— …бои в грязи, — заканчивает Элоди, и Элли хихикает.
— Ой, как мне страшно, — саркастически произносит Линдси.
Очевидно, я что-то пропустила, а потому спрашиваю:
— О чем это вы?
Элоди поворачивается ко мне.
— Сара Грундель всем рассказывает, что Линдси сломала ей жизнь. — Элоди ловко закидывает картошку в рот, и мне приходится подождать. — Она пролетела мимо четвертьфиналов, а тебе же известно, как для нее важно это дерьмо. Помнишь, как она забыла снять плавательные очки после утренней тренировки и разгуливала в них до второго урока?
— У нее, наверное, вся стена увешана наградными ленточками, — вставляет Элли.
— Как у Сэм когда-то. Правда, Сэм? — усмехается Линдси, пихая меня локтем в бок. — Голубыми ленточками за игры с лошадками.
— Так что за беда-то?
Я всплескиваю руками, поскольку хочу и историю услышать, и отвлечь внимание от себя и того факта, что когда-то я была лохушкой. В пятом классе я проводила больше времени с лошадьми, чем с представителями своего биологического вида.
— Вы можете объяснить, почему Сара злится на Линдси?
Элоди закатывает глаза, будто мне самое место за столом для умственно отсталых.
— Сару оставили после уроков. Вроде она опоздала в пятый раз за две недели.
Но я все равно не понимаю, и подруга тяжело вздыхает и поясняет:
— Она опоздала потому, что ей пришлось поставить машину на верхней парковке и топать…
— Двадцать две сотых мили! — хором выпаливаем мы и хохочем как умалишенные.
— Не переживай, Линдз, — успокаиваю я. — Если вы подеретесь, я обязательно поставлю на тебя.
— Да, мы прикроем тебе спину, — подхватывает Элоди.
— Разве не странно, как одно вытекает из другого? — робко замечает Элли, как всегда, когда пытается рассуждать. — Словно раскручивается по спирали. Если бы Линдси не украла место Сары на парковке…
— Я не крала его. Оно досталось мне по справедливости, — протестует Линдси и для пущей выразительности хлопает ладонью по столу.
Диетическая кола Элоди выплескивается из стакана прямо на картошку. Мы снова смеемся.
— Я серьезно! — Элли пытается перекричать нас. — Это как паутина, понимаете? Все связано.
— Ты снова залезла в папину нычку, Эл? — спрашивает Элоди.
От хохота мы чуть не валимся под стол. Это наша старая шутка. Папа Элли работает в музыкальном бизнесе. Он юрист, а не продюсер, менеджер или музыкант и повсюду ходит в костюме (даже в бассейн летом), но Линдси уверяет, что он тайный хиппи-анашист.
Мы сгибаемся пополам от смеха, и Элли краснеет.
— Вечно вы не слушаете меня, — жалуется она, пытаясь скрыть улыбку, и швыряет картошкой в Элоди. — Однажды я читала, что, если в Таиланде взлетит стайка бабочек, в Нью-Йорке случится гроза.
— Ага, а если ты пукнешь, во всей Португалии отключат электричество, — ухмыляется Элоди, бросая картошку обратно.
