Она прислоняется спиной к камню арки. Выйдя, наконец, из кареты, она почувствовала огромное облегчение, но голова все еще мучительно ноет. Стоит замереть, перестать двигаться и говорить, и боль утихнет, даст хоть какую-то передышку. Но она почему-то уверена, что такой возможности у нее не будет, по крайней мере, в течение ближайших нескольких часов. О, как хочется принять лекарство! Всего несколько капель, этого было бы достаточно, но не станет же она теперь наклоняться, открывать чемоданчик и так далее, демонстрируя перед Арлингтоном свою слабость.
Она украдкой бросает взгляд на бесстрастное лицо всесильного министра. Зачем он привез ее сюда — и почему таким страдным образом? Зачем вся эта таинственность? Неужели в город снова нагрянула чума, а он пытается это скрыть? Но при чем здесь она? С чумой ей не справиться, как и любому другому врачу. От этой болезни не существует лекарств ни здесь, ни на континенте, ни даже на Востоке, откуда она пришла. Анна уже не в силах сдерживать любопытство.
— Почему во дворце пусто? — спрашивает она.
— Король уехал в Хэмптон, и большая часть двора отправилась с ним, — отвечает Арлингтон.
Не похоже, чтобы он лицемерил.
— А с какой целью?
На этот вопрос он отзывается утомленной усмешкой и смотрит на нее недоверчиво.
— С какой целью? А разве Карлу нужна какая-то цель? Он — король. Он может делать все, что захочет, по собственной прихоти.
Пока он говорит, в глубине сада появляется какой-то огонек. Они молча наблюдают, как огонек приближается, растет и становится ярче и скоро превращается в незнакомого мужчину с фонарем.
— Наконец-то, — бормочет Арлингтон.
Мужчина поднимает фонарь до уровня плеч, густой мрак отступает, и Анна видит, что перед ними слуга: до блеска начищенные сапоги, шапка отливающих медью волос, в которых пляшут тусклые блики пламени. Он подходит ближе, и становится видно его лицо: чистая кожа, глаза слегка навыкате, густые брови и редкая бородка. Лет двадцать, не больше. Надменный нос, губы плотно, даже вызывающе плотно сжаты — если бы не ливрея, человека с таким лицом она приняла бы за аристократа. Оно ничего не выражает, кроме глубочайшей почтительности — такую маску предпочитают носить все, кто служит лицам могущественным, занимающим высокое положение в обществе. Впрочем, скорей всего, этого от них ждут сами лица, обладающие высоким положением и властью, а уж Арлингтон несомненно из тех господ, которым повинуются беспрекословно.
— Вы опоздали, — вместо приветствия говорит Арлингтон.
— Простите меня, милорд, — отвечает тот и, не дожидаясь приказа, нагибается и поднимает чемоданчик Анны.
— Вам известно, куда вы должны нас отвести?
— Да, милорд.
Все трое идут через сад по дорожке, освещаемой узким лучом света от фонаря. Всегда насыщенный дымом горящего угля и дров, который валит из многочисленных труб дворцовых строений Уайтхолла, воздух сейчас столь свеж и чист, что чувствуется даже запах чабреца и лаванды, задеваемых при ходьбе краями ее юбок. Чем ближе они подходят к воде, тем отчетливей ощущаются влажные запахи реки, приносимые густыми волнами тумана: вонь гниющего лишайника, тины и нечистот. Эти миазмы крадутся меж стенами зданий, заползают в сад и в каменную галерею, вымощенный каменными плитами крытый переход, соединяющийся с длинным рядом выстроившихся вдоль берега реки зданий, где находятся королевские покои. Далеко впереди, в самом конце, задрапированный проход ведет в анфиладу королевских комнат общего пользования. По галерее они идут, провожаемые суровыми взорами прежних королей, королев и их могущественных министров: словно огромные, мрачные призраки смотрят они на нее сверху вниз с развешанных по стенам больших портретов. Обычно в этой каменной галерее толпятся хитрые и коварные придворные, каждый из которых из кожи лезет вон, чтобы добиться милости короля и получить титул, поместье, должность или повышение по службе: жаловать все это может только он один. Поэтому нынче ночью крохотная процессия — министр с какой-то там тайной в душе, слуга с фонарем и семенящая позади, в полумраке, юная женщина — не кажется этим величественным соглядатаям достойной большого внимания.
Человек Арлингтона ставит чемоданчик Анны перед большой дверью красного дерева. Потом поднимает сжатую в кулак руку, дважды ударяет в дверь, коротко кланяется, поворачивается и уходит.
Дверь открывает молодая служанка; она приглашает войти и, кротко потупив глаза, спешно удаляется, не спрашивая, кто они такие и зачем явились. Лорд Арлингтон, похоже, не видит в этом ничего странного, но, как только они переступают порог, Анну охватывает тревога. Огромная гостиная, в которой они оказались, освещена весьма скромно, в ней горят всего несколько свечей, расставленные по разным углам: в самый раз, чтобы можно было ходить по комнате без риска расшибить себе лоб о стену или, споткнувшись о мебель, упасть на пол и переломать кости. Но даже в столь скудном освещении видно, что стулья обиты дорогой парчой, тускло мерцает позолотой панельная обшивка, и в высоких дорогих зеркалах ходят зыбкие тени. Интуиция подсказывает Анне, что в этой комнате обитает женщина, но мысль, что женщина эта — сама королева, она сразу отбрасывает. Всем известно, что король предоставил набожной и болезненной супруге, королеве Екатерине, апартаменты в Сомерсет-хаусе, довольно далеко отсюда, вниз по течению реки, что очень удобно для монарха, известного своими грешками. Однако гостиная выглядит так, что впору и самой королеве: роскошь поистине сказочная, если не считать того, что камин, размерами с приличный замок, холоден, а в люстрах отсутствуют свечи, и сами они подняты высоко вверх, до самого потолка. Тяжелая дремота, наводящая на мысль о смерти или злых чарах, кажется, опочила на всех предметах и пронизывает здесь самый воздух.
В дальнем конце комнаты неожиданно, словно по волшебству, возникает женская фигура — впрочем, разве может быть иначе в этой погруженной в полумрак, сонной атмосфере? Если это привидение, то в этом нет ничего удивительного. Но за спиной призрака — твердая стенка, покрытая позолоченной панельной обшивкой… или стенка эта лишь кажется твердой? Может быть, в ней есть какая-то тайная дверца? Выглядит женщина довольно зловеще, тем более что одета она во все черное.
— У вас кто-нибудь умер? — спрашивает Анна.
Не отрывая глаз от призрака, идущего прямо к ним, Арлингтон качает головой.
— Это старая история. Она носит траур по своему мужу.
— И давно он умер?
— Около пятнадцати лет назад.
Довольно длительный, даже нарочито длительный траур. Женщина приближается так неторопливо и плавно, что в голове у Анны возникает образ фрегата с черными парусами, который тихо скользит по бескрайним морским просторам. Движение ее сопровождают лишь негромкие звуки: едва слышное шуршание черной парчи, легкое шарканье черных туфель по паркетному полу и глухое позвякивание прячущихся в складках бархатного манто двух медных ключей, прикрепленных к поясу длинным шнуром. Лицо ее обрамляет черный шелковый капюшон во французском стиле, прошитый по краю, чтобы держал форму, тонкой проволокой. Он закрывает ей всю голову и украшен большой, оправленной в золото жемчужиной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
