пожалели. А ты, ишь, добрая.
– Ивана фашисты убили. Да и не тебе об этом говорить. Пока наши мужики воевали, твой в тюрьме сидел. Так что заткнись!
– Пошли, Клава, – потянула за рукав подругу Усманова, – ее Жорик скоро освободится, вот она и кидается от злости на всех. Опять, скотина, начнет ее бить.
И женщины устало поплелись к барже. Та, которую звали Лизой, крикнула:
– Зато живой!
Но тут же, шагая вслед за женщинами, добавила:
– Да лучше бы его на фронте убили, ребята мне так и говорят. Боже, когда это кончится?
Вскоре появилась Марта, но вместо того, чтобы идти домой, встала за женщинами, что двигались к подавальщикам.
И снова Алексеев следил за этой хрупкой девушкой, и вместе с жалостью появлялось уважение, как и ко всем остальным женщинам, которых он с радостью отпустил бы домой, но не имел на это права – баржу надо было разгрузить любой ценой.
Ужинали под непрекращающимся снегом, все устали донельзя, не было сил даже говорить. Пили чай, наслаждаясь отдыхом и стараясь протянуть эти минуты. И тут Лиза, положив ладонь на плечо Марте, сказала:
– Ты, девка, не обижайся на мои слова, это не я говорила, а жизнь моя распроклятая.
– Я не обижаюсь.
– Вот и молодец. Дай бог тебе хорошего мужа найти.
– А его искать не надо, – подхватила разговор Усманова, – вот он, – показала она на Алексеева. – Молодой, красивый, принц, спасший утопающую принцессу. Как тебе Ганя, Марта? Хватит одному жить, пора женой обзаводиться.
– А что, хорошая бы получилась пара, – поддержала ее Клава, – вы посмотрите на них, гусь да гагарочка. Ганя, чего молчишь, как тебе Марта?
Понимая всю степень усталости женщин, и желая поддержать их шутливый разговор, Алексеев, глядя на Марту, сказал:
– Очень хорошая девушка. Замечательная жена из нее получится.
– Так в чем дело? Как говорится, куй железо, пока горячо. Сразу и сделай предложение.
– Мы, якуты, с этим не торопимся, но если поженимся, то навсегда, до конца жизни. У нас и в олонхо у богатырей всегда была одна женщина, ради нее он и в Нижний мир спускался, и со змеями воевал, и с абаасы…
– Олонхо что, сказка?
– Это как греческие мифы, свой Зевс, свой Геракл…
– Ты, Ганя, в сторону разговор не уводи, ждать Марте сватов или нет?
И тут Алексеев твердо сказал:
– Ждать!
Все весело загалдели:
– Ловим на слове. Марта, готовь подвенечное платье.
Покрасневшая Марта уставилась в кружку и не поднимала головы.
Женщин отпустили в восемь вечера, а сами пластались до шести утра, пока весь груз не перекочевал на берег. И сразу прекратился снег, словно кто-то и на небесах закончил свою работу.
Оставив сторожа, разошлись по домам. И хотя от усталости ноги отказывались идти, в восемь Алексеев был в конторе сельпо. И чтобы в этот день ни делал, неотступно думал о Марте, прошел год, как он пообещал матери познакомить ее с Мартой и ничего не сделал для этого. Была и тревога – не заболела ли Марта после такого купания? И вечером Алексеев двинулся на лесоучасток… Пожилая немка указала нужный барак, он вошел и остановился: барак был поделен на маленькие закутки. Высокий рыжеватый парень на вопрос, где можно найти Марту Франц, с подозрением оглядел его и грубо спросил:
– Зачем она тебе?
– Тебе этого не обязательно знать.
– Как раз наоборот.
– Да вот их комната, рядом, – показал выглянувший из-за занавески мужчина. – Андрей, что, трудно сказать?
– Трудно. Ходят тут всякие.
Марта, увидев Алексеева, покраснела до слез, как потом выяснилось, она подумала, Алексеев пришел ее сватать.
– Здравствуйте! Пришел узнать, не заболели? Вода такая холодная.
– Даже кашля нет. Пять лет назад, может, и заболела бы после такого купания, да власти закалили. Вы проходите, садитесь. Знакомьтесь, это моя мама, Августа Генриховна.
– Очень приятно, – Алексеев поставил на стол туес с молоком. – Это от мамы, я ей сказал, что вы в реку упали.
– Спасибо! Да вы садитесь. Вот сюда.
Алексеев присел на край топчана, ни стульев, ни табуреток не было – да их и негде было поставить. Марта проследила за его взглядом:
– Вот так и живем. Первое время вообще все в одном бараке ютились, и мужчины, и женщины. Придешь из лесу, одежда мокрая, тут бы спокойно переодеться… как вспомнишь. Но мы и этому были рады. Вы чаю хотите?
– Спасибо, я на минутку. Весь день думал, как вы. Я, пожалуй, пойду. Извините за беспокойство, – Алексеев поднялся, постоял, словно на что-то решаясь, и сказал: – Завтра в клубе будут показывать «Два бойца», я вас приглашаю. Придете?
– Я не знаю, – Марта посмотрела на мать, но та сидела с непроницаемым лицом.
– Я буду ждать вас возле клуба.
Назавтра одна мысль, придет – не придет. Решил погадать старинным якутским способом, но так как ритуальной ложки не было, подбросил простую. Ложка упала открытой, вогнутой стороной – придет.
И ложка не обманула.
Увидел Марту издали, едва сдержался, чтобы не побежать навстречу. Смущаясь, поздоровались, и Алексеев предложил пройти в зал, занять места.
Вошли, и сразу все внимание к ним, зашептались, зашушукались. Николай приподнялся, махнул рукой, идите, мол, ко мне. Не успели до Николая дойти, как раздался голос, громкий, на весь зал, Семена Хорошева:
– Вы куда, бабы, смотрите? Немчура мужиков уводит. Губа у ней не дура, знает, за кого зацепиться. Хлеб с маслом есть хочет.
Николай, обернувшись, показал ему огромный кулак. Хорошев обиженно крикнул:
– Видели? Отъели рожи на сельповских харчах, теперь и слова сказать нельзя.
Николай поднялся, но до Хорошева не дошел, тот сам выскочил из зала, под смех собравшихся. А Усманова, подсаживаясь, сказала:
– Не обращай, Марта, внимания. У каждого народа свои придурки, – и шепнула: – Не забудьте меня на свадьбу пригласить, и Бердникову Клаву, она первая сказала, что вы хорошая пара.
Клуб располагался в бывшей церкви, потолки были высокие, голоса артистов и звуки музыки звучали где-то над головой, но это была такая мелочь по сравнению с тем, что происходило на экране. Самые яркие, драматические места комментировал Хорошев, вернувшийся в зал, и никакие угрозы не могли заставить его замолчать.
Из клуба вышли втроем, с присоединившимся Николаем, и пока он был с ними, разговор шел оживленный, но стоило Николаю свернуть к дому, наступило молчание. Пока Алексеев не нашелся спросить:
– Вы где раньше жили?
– В Энгельсе. Это недалеко от Саратова, на другом берегу Волги. А вы местный, из этого села?
– Нет, я тоже с другого берега. Напротив, в семи километрах от берега, наслег Нахора, там я и родился. Отец погиб уже после Гражданской от рук бандитов, и мы переехали в Красное, к маминому брату. После окончания финансового техникума меня направили сначала в Батамай, а уж потом
