– Значит, ты отвергаешь весь путь, который прошла наша цивилизация за столько тысячелетий, все достижения нашей культуры, и утверждаешь, что Белый Эронель ошибся?
– Да, да! – Голос бородатого взлетел едва ли не до визга. – Да, это именно так. Философские построения Белого Эронеля содержат в себе ошибку. Причем – системную. Они основываются на ошибочном предположении, что разум, достигая определенного уровня развития, автоматически отказывается от насилия. Потеря доказала нам, что это не так. Но мы до сих пор закрываем глаза на правду, пытаясь изобрести какие-то непонятные, совершенно нежизненные конструкции, этакие философские кадавры, пытаясь одновременно и ничего не менять, и что-то сделать с Потерей. Чем еще это может закончиться, кроме как еще одной Потерей? Когда же мы наконец позволим себе открыть глаза и назвать вещи своими именами? А не прятаться за витийством и словесными кружевами!
Красавец презрительно искривил губы и… тут он заметил Интенель. Ликоэль протолкался к самому центру плотной толпы, так что они с Интенель стояли буквально в нескольких шагах от спорящих, прямо за спиной бородатого. Вернее, за его спиной стоял мастер, а Интенель чуть в стороне, так что ее великолепная фигура была отлично видна красавчику. Он на некоторое время выпал из спора, чего, впрочем, его громогласный оппонент совершенно не заметил. Несколько мгновений красавчик приценивающимся взглядом откровенно ощупывал Интенель, а затем бросил пренебрежительный взгляд на Ликоэля, и на его губах заиграла легкая и слегка презрительная усмешка… И мастер почувствовал, как руигат внутри него, все это время практически сладко спавший, внезапно проснулся и повел сердитым взглядом. Подобные субчики Ликоэлю были знакомы. Они очень любили пребывать в центре внимания, эпатировать, удивлять, покорять, но сами никогда не доставляли себе труда стать кем-то, научиться чему-то, причем серьезно, основательно. Нет, это было не для них – слишком нудно. А вот подковырнуть, раскрутить человека на какую-нибудь эмоцию – страх, отчаяние, недоумение, боль – это да. В этом они короли. Но этот паразит, самоутверждающийся за счет унижения других, даже не подозревал, что на этот раз он не на того нарвался…
Между тем, красавчик развернулся к бородатому.
– Ну хорошо, допустим, только допустим, что отказ от насилия – ошибка, и нашему обществу не помешало бы вернуть некие элементы насилия обратно. Но как ты себе это представляешь? Кто и как будет нам это возвращать?
– Это, это… – бородатый наморщил лоб и даже нетерпеливо прищелкнул пальцами, – этого не будет делать никто. Это произойдет само собой. Насилие искони присуще биологическому объекту, который мы называем человеком. Оно… инстинктивно для него! Вспомните реакцию ребенка на негативное воздействие – оттолкнуть, напугать, ударить! И только воспитание, извращающее и подавляющее естественные реакции человека, приводит к тому, что мы начинаем испытывать отвращение к насилию. К этому свежему и природному инстинкту, без которого, я утверждаю это, человек просто не может называться человеком! – Бородатый с победным видом окинул взглядом всех собравшихся. А красавчик снова скривил рот в презрительной усмешке. Похоже, презрение было самой распространенной эмоцией среди всех, которые он предпочитал испытывать.
– Это – чушь. Насилие – это пережиток неразумности, это наследие наших животных предков, это…
– Ты говоришь штампами, – взвился бородатый, – вбитыми в тебя нашей убогой системой воспитания…
– Уйдем отсюда, – наклонившись к уху мастера прошептала Интенель. – Мне неприятно, как он на меня смотрит.
Ликоэль молча кивнул и уже собирался развернуться, как вдруг красавчик сделал раздраженный жест рукой и, сделав несколько шагов, остановился в одном шаге от мастера, упер в него взгляд и громко произнес:
– Ты приводишь аргументы, которые бездоказательны.
Так, что мастеру даже в первый момент показалось, что он обращается именно к нему. Но это было ошибкой. Просто, похоже, у красавчика был этакий безотказный прием. Вот так, выкатив глаза, воткнуть взгляд в человека в упор и… обычный человек действительно имел все шансы потеряться в такой ситуации, смутиться занервничать и сдаться перед этой беспардонной наглостью. Но Ликоэлю даже стало немного смешно. Этот глупенький и не подозревает, что такое поймать на лезвие боевой нож, направленный тебе в горло или в левое легкое. И испытать мгновенное счастье оттого, что успел, перехватил, парировал. И сумел увернуться от боли. Но именно мгновенное, потому что стоит долю секунды промедлить, и это лезвие ударит куда-нибудь еще. Или прилетит другое. А тут всего лишь взгляд мелкого наглеца. Ну, смешно же…
– Я? – несколько недоуменно отозвался бородатый. Так же введенный в заблуждение тем, что красавчик пялится на Ликоэля.
– Ты. – Красавчик вздернул уголок верхней губы в совсем уж презрительной гримасе. – Если уж ты утверждаешь, что насилие – это инстинкт, так докажи это. Ведь все мы знаем, что врожденные инстинкты нельзя устранить насовсем.
Бородатый озадаченно посмотрел на него, но красавчик уже протянул руку к Ликоэлю.
– Прошу вас, Деятельный разумный, помочь нам развить поле аргументации нашей дискуссии, – велеречиво начал он, все еще кривя губы в высокомерной усмешке, после чего повернулся к бородатому и произнес: – Вот, смотри. – После чего быстро отвел руку назад и со всей дури засветил Ликоэлю пощечину… вернее, попытался. Потому что руки мастера сработали автоматически. Блок, перехват, болевой – и отчаянно заверещавший красавчик повис на классической висячке. Так, во всяком случае, этот прием называл старший лейтенант Воробьев. Ошарашенные слушатели испуганно отшатнулись в стороны, так что Ликоэль, Интенель и бородатый с девушкой внезапно оказались в центре довольно большого свободного пространства. Мастер еще несколько мгновений подержал красавчика на болевом, а затем наклонился к его уху и прошептал:
– Моей женщине не понравилось, как ты на нее смотрел. Поэтому постарайся больше не попадаться мне на глаза. – После чего отпустил руки. Красавчик с хриплым всхлипом упал на камни террасы. Несколько мгновений вокруг стояла оглушающая тишина, а затем бородатый, севшим и слегка растерянным голосом, произнес:
– Ну, я же говорил, что это инстинкт…
До своего жилища они добрались довольно быстро. Причем темп задавала Интенель, несшаяся впереди и тянувшая его за руку за собой. Нет, Ликоэль и сам понимал, что оставаться на этой террасе и рисковать тем, что его снимут на личные терминалы и выложат в Сети с сонмом возбужденных комментариев, не стоило. Не дай Боги увидит кто из знакомых и начнет разыскивать, или вообще сразу обратится к Симпоисе с недоуменным вопросом, как это мастер над образом Ликоэль может одновременно и проходить в медицинском изоляторе индивидуальную реабилитацию, и заламывать руки всяким высокомерным придуркам. Но когда они достаточно удалились от места происшествия, можно было бы и немного снизить скорость. Однако Интенель продолжала нестись как угорелая. Они почти бегом промчались по аллее, взлетели по ступенькам и ввалились в дом. Интенель резко захлопнула дверь и, опершись на нее спиной, замерла, тяжело дыша и уперев в Ликоэля горящий взгляд. Для него эта пробежка после того, через что он прошел на острове, была не более чем небольшой разминкой, поэтому мастер даже не вспотел. Впрочем, как выяснилось чуть позже, и тяжелое дыхание Интенель имело своей причиной не столько физическую нагрузку. Девушка несколько мгновений сверлила его обжигающим взглядом, а затем резко оторвалась от двери и буквально прыгнула на него. И повисла, вцепившись в него руками и ногами, и впилась в губы обжигающим поцелуем. Ошеломленный Ликоэль даже качнулся, рефлекторно стиснув девушку в объятиях. А Интенель на мгновение оторвалась от его губ и жарко выдохнула.
– Еще никто и никогда не угрожал никому из-за меня насилием, мастер Ликоэль. – Она прикусила губу и, резко дернувшись, сбросила его руки с себя, а затем, продолжая висеть на нем, удерживаясь только ногами, обхватившими его талию, принялась прямо так сбрасывать с себя одежду. Ликоэль несколько мгновений стоял, ошеломленный ее взрывом, а затем, почувствовав, как его кровь, уже разгоряченная ее страстным поцелуем, буквально вскипает в жилах, стиснул ее в объятиях и…
А потом они лежали на тонком ковре ковеоля, нагие, среди разбросанной и даже разорванной одежды, постепенно приходя в себя. Спустя несколько минут Интенель пошевелилась и, повернув голову, притянула к себе его руку, в которую вцепилась в порыве страсти, да так до сих пор и не отпустила, и осторожно легла щекой на его ладонь.
– Да-а… – тихо произнесла она. – Я и не представляла, что насилие так возбуждает.
Ликоэль улыбнулся и прикрыл глаза. Бедная девочка, что она может знать о насилии? О том, что насилие никогда не может остаться односторонним. И каково это, только что вогнав боевой нож в горло противника, в следующую секунду почувствовать, как другое лезвие пробивает тебе печень, или сердце, или легкое… Нет, их учителя были совершенно правы в том, что сразу же показали им, что же такое насилие по отношению к тебе самому. Причем, не слабенькое, ограниченное, некие шлепки, щипки или, там, хлопки, или даже удары, но лишь до синяка или юшки из носа, а вот такое, предельное, смертельное… Поэтому, сейчас они, руигат, были единственными на Киоле, кто знал о насилии столько, сколько не знал более ни один другой киолец. Да что там другой, – столько, сколько о насилии знали они, руигат, не знала вся цивилизация Киолы вместе взятая!
