Вскоре то, что осталось от него, упало к ногам богини, и она чуть смущенно улыбнулась:
— Извини. Я забыла, что ты мог бы подчинить его.
— Ничего страшного, — поспешил заверить ее ученый, — Тут есть с чем работать. А тебе пригодится лишняя сила.
Еще одним преимуществом Владык перед адептами было то, что их тела могли выдерживать колоссальные объемы энергий. Килиан мог удерживать стократ меньше, и только во время боевой трансформации. В остальное время его здоровье начинало стремительно портиться уже через пару минут хранения даже небольшого запаса. Поэтому он всегда старался проводить преобразования непосредственно перед тем, как использовать выделившуюся энергию. Ильмадика такого ограничения была лишена.
А вот Килиану самое время было об этом вспомнить, потому что стоило иррациональной, первобытной части его мозга осознать, что враги закончились, как чародей ощутил всю тяжесть и неуклюжесть обычного человеческого тела. Трансформацию питали его эмоции, — дикие, первобытные эмоции. Страх. Гнев. Похоть. Азарт битвы. Упоение жестокостью. Все это, то, что он считал глупыми слабостями, Ильмадика превратила в источник силы.
И теперь, по окончании боя, эмоции схлынули, как волна, оставив его с нерастраченной энергией, начинающей постепенно разрушать его тело. Ученый поспешил пустить ее в дело, «обработав» мозги тех солдат, что еще могли выжить, и подтасовав необходимые вероятности. Что ж, к возвращению на Полуостров у них будет небольшой отряд верных бойцов. Этого недостаточно, чтобы вести войну. Но как минимум, это поможет справиться с кораблем и соединиться с силами Ордена.
— А эти? — осведомилась Ильмадика, кивнув на гребцов, наблюдавших за ними со страхом и напряжением.
— Я не собираюсь промывать им мозги, — ответил Килиан, — Думаю, мы сможем договориться. В конце концов, враг моего врага — мой друг.
В отличие от Полуострова, на Черном Континенте открыто существовало рабовладение. Черные не брали в рабство себе подобных, но на их территории жили и другие народы, кожа которых была несколько светлее, — и потому в статусе «себе подобных» им было отказано. Именно их на кораблях Халифата использовали в качестве гребцов, — да и, судя по всему, не только в этом. После операции по спасению Амброуса Килиан старательно изучал язык одного из местных племен, ансарров. Не сказать чтобы он знал его хорошо, но объясняться мог.
— Смысл? — подняла бровь богиня, — Ты не знаешь, что у них на уме. Они могут погубить нас обоих.
Килиан почувствовал себя наивным, легковерным дураком. Но все-таки покачал головой.
— Я не хочу делать ставку только на подчинение. Если поставить все на что-то одно, это лишает гибкости в случае, если что-то пойдет не так.
Сказав это, он прислушался к самому себе и уловил фальшь. Не то он говорил и не так. Это был рациональный ответ, но настоящие мотивы лежали где-то глубже, там, куда не мог заглянуть даже он сам.
— Они хотят свободы. Я дам им ее. А они дадут нам свою помощь. Это будет взаимовыгодное сотрудничество.
Несколько секунд Ильмадика внимательно смотрела на него. Ученый почти физически ощутил, как падает ее мнение о его интеллекте, и это чувство приводило его в отчаяние.
И тем не менее, он упрямо выпятил подбородок.
— Под твою ответственность, — сказала наконец богиня.
— Разумеется.
Килиан не удержался от облегченного вздоха. Быть может, он показал себя сейчас не так плохо, как ему подумалось?
Когда он подошел к рабам, те внимательно наблюдали за каждым его движением. Они не понимали языка Дозакатных, на котором говорили Владычица и адепт. И это непонимание заставляло их нервничать. Силясь преодолеть это напряжение, ученый сразу же стал подбирать ключ от их кандалов.
— Я Килиан, — сказал он, пытаясь сформировать адекватную речь из своего скудного словарного запаса, — А это Ильмадика. Мы враги ваших врагов.
Слова «друг» на их языке он не знал. Он и на своем-то языке знал его по большей части глубоко теоретически. У «шибко умного» бастарда не было друзей — до самой встречи с Ланой, которая первой и единственной искренне назвала его своим другом. Но вот она для него, как он смутно подозревал, стала чем-то куда как более сложным.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Впрочем, размышлять об этом сейчас было неуместно. Один из рабов, бритоголовый амбал с клеймом на щеке, ответил длинной тирадой, из которой Килиан смог разобрать слова «я», «мы», «вы», «черный», «солдаты», «долг».
— Помедленнее, пожалуйста, — произнес в ответ ученый, — Это не мой родной язык.
Эти фразы он выучил в «готовом виде».
Раб запнулся, а затем снова начал говорить, как будто обращаясь к умственно отсталому. Впрочем, в плане этого языка Килиан сейчас себя именно таким и ощущал.
— Я Хади. Сын Яруба. Вы освободили нас от черных солдат. Знай, чужеземец: Я и мои асдика в долгу перед тобой.
Что значит слово «асдика», ученый не знал, но по контексту решил, что Хади имеет в виду остальных рабов.
— Благодарю, — склонил голову чародей, после чего счел за благо поделиться рассуждением, — В наше время умение помнить благо — свойство редкое и ценное.
Он наконец нашел нужный ключ, и вскоре рабы, освобожденные от кандалов, растирали запястья. Судя по стертой коже, в последний раз эти кандалы снимали никак не меньше недели назад. Может, даже две.
— Что вы будете делать дальше?
Килиан предпочел бы сказать «собираетесь», но не знал, есть ли вообще такая конструкция в языке ансарров.
— Месяцы и годы мы направляли этот корабль, — ответил Хади, — Мы выйдем в море и рано или поздно вернемся домой.
— Домой… — задумчиво повторил чародей, — Туда и стремится любой человек, не так ли?
Он рассчитывал за философской беседой аккуратно подойти к возвращению на Полуостров, но взглянув в глаза лидера ансарров, вдруг с запозданием осознал, что недооценил его. Хади, сын Яруба, мог не обладать его образованием и уровнем интеллекта, мог не изучать культуру Дозакатных, древние технологии, науки и волшебство, возможно, он даже не умел читать, но жизненный опыт и простая, природная мудрость компенсировали все это в полной мере.
— Ты не говоришь напрямую, чего хочешь, — заметил верзила, — Почему?
Как можно безразличнее Килиан дернул плечом:
— Ненавижу просить о помощи.
В первый раз он заметил на лице Хади что-то вроде улыбки.
— Просить о помощи ненавидят или те, кто не доверяет другим. Или те, кто презирает себя. К кому из них относишься ты?
Чародей помедлил с ответом. Для себя он однозначно предпочитал первый вариант. Но с точки зрения дипломатии выдавать его было не очень-то разумно. А кроме того…
Он вдруг понял, что на самом-то деле этот ответ ложен. Хотя Килиан никогда не был и не собирался становиться доверчивым дураком, он четко ощутил, что в данном случае может доверять этому ансарру. Хади не был подлым. Если он обернется против него, то выступит лицом к лицу.
Такой человек, как он, мог сломать челюсть или вышибить остатки мозгов, но не вонзить нож в спину или подсыпать яд в вино.
— Думаю, понемногу и того и другого, — ответил чародей.
Хади кивнул. Этот ответ он принял.
— Но теперь. Когда я уже знаю, что тебе нужна помощь. Ты можешь попросить о ней?
И Килиан решился.
— Корабль, на котором я прибыл сюда, ушел, не дожидаясь нас. Мне и Ильмадике нужно вернуться на Полуостров, где живут такие люди, как мы. У меня есть способ найти дорогу без ориентиров. А если вы поможете нам пройти вглубь Полуострова через враждебные территории, то я смогу раздобыть карты, по которым вы сможете найти дорогу домой.
Сказав это, он перевел дух. Он не сказал ни слова лжи. Хотя кое-что он представил в не совсем честном свете. Например, причины, по которым корабль ушел без них.
Гораздо лучше казаться преданным, чем предателем.
— Хорошо, — невозмутимо кивнул Хади.
Килиана легкость, с которой тот согласился, удивила настолько, что он не удержался от вопроса:
— Так просто?
