Карлсдорфер, тщательно промокнув лист, где только что записал анекдот, прячет книгу в средний ящик стола, ставит чернила на полку справа рядом с двадцатью другими пузырьками паркеровских чернил. Ему удалось приобрести такую коллекцию американских чернил, что при любых условиях хватит до конца войны, пусть даже вторая мировая война протянется дольше, чем тридцатилетняя религиозная война некогда примирившихся в Вестфалии противников. Заперев правый ящик, старик выдвигает левый. Вынув оттуда аккуратно свернутую в трубку бумагу, осторожно разворачивает ее на столе и разглаживает ладонью. Это карта Европы. Затем он достает из того же ящика фанерную шкатулку из-под сигар. Шкатулка полным-полна красных и черных флажков. Булавочные «древки» флажков он со знанием дела втыкает в карту, причем с учетом сообщений «Нейе Цюрхер Цейтунг», «Мадяр Немзет» и на основе своих собственных умозаключений. «Так, — произносит он. — Стало быть, по сведениям немецкого шурина бои ведутся в районе Орла. Ну что ж, если наш дружок Гитлер говорит Орел, то надо понимать — Варшава». В результате такого своеобразного толкования военных сводок флажки Карлсдорфера не раз реяли над Бранденбургскими воротами, тогда как на самом деле бои шли еще у Дона или Днестра, а открытие второго фронта все оттягивалось и оттягивалось, хотя Карлсдорфер уже давно отдал союзническим войскам и Париж и Аахен.

В половине двенадцатого его превосходительство прятал карту в стол и открывал свой портфель. Из него он доставал сначала большую белую камчатую салфетку, в уголке которой виднелась вышитая белым шелком гербовая корона и монограмма супруги Арманда Иене Августа Карлсдорфера урожденной графини Илоны Марии Фештетич. Затем на графскую салфетку выкладывал сверток в целофане и извлекал из него сто граммов копченого сала, кусок белого хлеба и головку репчатого лука. Разрезал на мелкие ломтики сало и лук и, быстро работая челюстями, истреблял все подряд. Поев, старик открывал окно, вытирал надушенным носовым платком усы, тщательно проверял, закрыт ли на замок письменный стол, брал шляпу и отправлялся пить пиво на площадь Эржебет. В половине второго Карлсдорфер возвращался в контору, поднимал трубку внутреннего телефона и запрашивал почту. Госпожа Геренчер приносила письма. Низко кланяясь, она раскрывала на столе перед его превосходительством толстую книгу в черном переплете и принималась осторожно перелистывать, стараясь, чтобы не слетели письма с тех страниц, которые заложены промокательной бумагой.

— И это все я должен подписать?

— Так точно, ваше превосходительство, можете быть совершенно спокойны. Господин директор уже видел эти письма.

— Ну ладно, я не возражаю, дорогая, но, если меня посадят в тюрьму, вы будете носить мне обед, хе-хе-хе…

На этом разговор и обрывался. «Монблан» выводил лиловые закорючки в соответствующих графах совершенно непонятных для его превосходительства заводских планов, конкурсных объявлений, требований на валюту. Он рисовал настоящие тугры турецкого султана, как будто надеясь, что в случае беды сможет сказать: позвольте, это подписывал не я, а султан Мохамед II. Маргит замечала на лбу его превосходительства бусинки пота, тревожно бегающие глаза, но не произносила ни слова. Так, наверное, смотрят графские слуги на неловкого гостя, который не знает, как едят раков…

— Это все?

— Спасибо, ваше превосходительство, все.

— У господина доктора кто-нибудь есть?

— Да, он ведет переговоры насчет экспорта в Италию. Хотите зайти к нему?

— Ни за что на свете не стану мешать. Завтра зайду. Вернее, завтра я, очевидно, поеду в Шомошбаню. Тогда, значит, послезавтра.

— Стало быть, вы завтра уедете?

— Да, вполне возможно.

— До свидания, ваше превосходительство, — говорит Маргит, думая при этом, что первого числа его превосходительство получит две тысячи пенге, а ей положено всего лишь четыреста пятьдесят. Правда, если только обнаружится какое-нибудь безобразие, то его превосходительству господину генеральному директору Карлсдорферу придется отсидеть в тюрьме лет десять.

Господин доктор Аладар Ремер, дядя Гезы Ремера, профессор-пенсионер, ученый-юрист, администратор и юрисконсульт акционерного общества, был маленьким, тщедушного вида человечком с лысой, похожей на футбольный мяч головой, на самой макушке которой торчал один-единственный волосок. Кому приходилось стоять против доктора, у того появлялось непреодолимое желание нагнуться и вырвать этот волосок. Между собой чиновники называют его Императором, так как он как две капли воды похож на экс-короля и императора Виктора Эмануила III, только без усов. Доктор восседал в кабинете, который прежде принадлежал Андришу Хофхаузеру, и работал за его же столом. Из комнаты бывшего генерального директора сюда перенесли только одну вещь: большой сейф. На дверях кабинета Карлсдорфера красовалась медная табличка, а на дверях докторского кабинета никаких вывесок не было. При встрече с его превосходительством Карлсдсрфером он был так любезен, так учтив, будто первого числа ему предстояло получать из рук Карлсдорфера две тысячи пенге, а не наоборот.

Подписанные бумаги Маргит принесла доктору.

— Его превосходительство завтра собирается ехать в Шомошбаню, — доложила она доктору. Ремер оторвал взгляд от кипы бумаг, сдвинул на нос очки и поверх них посмотрел на Маргит.

— Слава богу. Вероятно, понадобилось сто пенге.

Маргит почтительно ухмыльнулась, но смолчала. Она твердо усвоила правила приличия в разговоре между начальником и подчиненным, которому первый выдает свои мысли. Ее ухмылка означала, что она находит весьма забавной реплику господина директора: я, дескать, тоже заметила, что его превосходительство господин Карлсдорфер передергивает с дорожными счетами. Делать свои замечания вслух — значит разрешать себе недопустимую фамильярность.

— Все подписал? — спросил господин доктор.

— Все.

— И прошение о валютной отсрочке?

— Подписал.

— И что-нибудь сказал при этом?

— Даже не заметил.

На сей раз ухмыльнулся господин доктор.

— Ладно, Маргитка. Позвоните Тибору Кеменешу и сообщите, чтобы они прислали человека за прошением. Почту я просмотрю после обеда. Вы очень проголодались?

Этот вопрос он задавал всегда в полдень. И он означал: мне не хочется, чтобы вы шли обедать вместе со всеми, ведь другим не обязательно знать о лондонской переписке. И неизменно следовал один и тот же ответ: «Диктуйте, господин доктор, я пообедаю позже». Маргит тут же брала тетрадь для стенограмм, несколькими значками помечала знакомый адрес: Г. Ремер и А. Хофхаузер, Лондон, Гемпштедт Сквер 4. И, как будто в этом была надобность, исключительно для порядка приписывала рядом: через Стокгольм. Но, прежде чем приступить к стенографированию, она выходила в среднюю комнату и проверяла, все ли ушли обедать.

Каждый день ровно в два часа большая комната действительно становилась пустой, только по оставшимся на письменных столах вещам можно было определить, кому принадлежало то или иное место.

Здесь стояли пять письменных столов, два у окна, три посередине. Один из столов возле окна принадлежал некогда Дюси Вайсу, умершему еще в тридцать восьмом году во время операции почек. Ныне этот стол по наследству перешел к новому главному бухгалтеру Миклошу Кету, тридцатишестилетнему шатену в очках, дальнему родственнику Ремеров. Кет был не в меру педантичен. Он мог замучить любого практиканта за какой-нибудь смятый лист бумаги. На его черном резном письменном столе были искусно расставлены в ряд красные карандаши, стояла картотека. К чернильному прибору была прикреплена большая визитная карточка, на которой значилось: «Главный бухгалтер фирмы, начальник отдела сбыта Миклош Кет».

У второго окна за светлым, в модном стиле письменным столом сидел Дердь Татар. На его столе никогда ничего не лежало, кроме серой папки с надписью крупными печатными буквами: «Начальник отдела материального снабжения, референт по вопросам государственной мобилизации, начальник ПВО Дердь Татар».

В каких-нибудь полутора метрах от начальников скромно стояли сдвинутые столы молодых чиновников. За расшатанным столом, покрытым зеленым сукном, восседал молодой практикант Эмиль Паланкаи. Паланкаи не обращал внимания на свое рабочее место, равно как и на всю контору. Почетная обязанность вносить в особую книгу входящие и исходящие счета совсем не вдохновляла его.

Являясь утром в контору, Паланкаи сразу же садился за стол, доставал учебник японского языка и с усердием погружался в учебу. Он твердо верил, что в скором времени будет установлена венгерско-японская граница и тогда он будет по меньшей мере послан в Токио, если не станет министром иностранных дел. Паланкаи носил форму, причем придуманную им самим особую форму командира бойскаутов, из черного сукна, с многочисленными золотыми кисточками, звездами и нашивками, а на петлице — символом победы «V». Дополняли этот наряд сапоги и шапка «Турул». Как-то раз он явился в контору с нарукавной повязкой ннлашистов[6], но по обоюдному требованию Карлсдорфера и Ремера вынужден был спрятать ее в карман. Он затягивал поясной ремень до такой степени, что, казалось, вот-вот тонкая талия сломается и верхняя часть туловища отделится от нижней. Худое лицо этого тщедушного юноши было усыпано множеством прыщей, над которыми возвышался большой горбатый нос. Раньше у него был прямой, красивый римский нос, но как-то раз во время лыжной прогулки в Семмеринге он налетел на дерево, сломал себе левую ногу и разбил нос. Эта трагедия — что касается, конечно, носа — потрясла его до глубины души. Он любой ценой хотел доказать, что за его не совсем арийской внешностью скрывается пламенное сердце расиста. Начиная с пятого класса гимназии Паланкаи работал над грандиозной монографией под названием «Венгры — самая благородная раса». Этим трудом он собирался доказать, что господствующая прослойка англичан, французов, голландцев и всех других культурных наций произошла от венгров. В английском языке он уже нашел доказательства этому. Английское слово «элевен»[7] которое, правда, вырождающиеся альбионцы произносят как «илевн», несомненно, венгерского происхождения. Этимология проста. Примерно тысячу лет назад, во время великого переселения народов, сто венгерских всадников отправились в путь с намерением завоевать Англию. После тяжелых и героических сражений из ста человек одиннадцать попали на английскую землю живыми. Они положили начало английским королевским фамилиям, поэтому память о них хранится в слове «элевен», и поэтому на языке англичан это слово означает «одиннадцать»… Или кто стал бы оспаривать, что члены династии Тюдоров, то есть Тюдоры, по всей вероятности, находятся в родстве с венгерскими «тудорами»?[8] Во французском и голландском языках он пока еще не выискал доказательств своей теории, но ведь сейчас, в тысяча девятьсот сорок четвертом году, Паланкаи всего лишь девятнадцать лет! У него еще хватит времени продолжать свои изыскания, пока он станет дедушкой!

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 100

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Море - Клара Фехер бесплатно.

Похожие на Море - Клара Фехер книги

Райские псы - Абель Поссе - Историческая проза
Ленинградская зима. Советская контрразведка в блокадном Ленинграде - Василий Иванович Ардаматский - Историческая проза / О войне
Непокорные - Александр Богданов - Историческая проза
Оберегатель - Александр Красницкий - Историческая проза
Рабиндранат Тагор - Крипалани Кришна - Историческая проза
Интимные места Фортуны - Фредерик Мэннинг - Историческая проза / О войне
Рубикон. Триумф и трагедия Римской республики - Том Холланд - Историческая проза
История моей жизни - Джованни Казанова - Историческая проза
Марш - Эдгар Доктороу - Историческая проза
Очерк истории Особого комитета по устройству в Москве Музея 1812 года - Лада Вадимовна Митрошенкова - Историческая проза

Оставить комментарий