«Хватит ограничиваться пестиками и тычинками!» – говорила тогда Ольга. – Биология фактически – это наука будущего, а в наших школах она заканчивается теорией эволюции. Генетика, можно считать, не изучается. Хватит делать из того же Дарвина истину в последней инстанции. В биологии открытия происходят каждый день".
Практически то же самое говорили физики, химики, компьютерщики.
Предполагалось также, что эти науки будут изучаться комплексно, ведь основные открытия сейчас происходят именно в смежных областях.
Поэтому одновременно с растущими как грибы школами с гуманитарным уклоном была основана единственная в своем роде естественно-научная гимназия имени академика Вернадского. Директором стал Леня (он же Леонид Яковлевич) Казанцев, ушедший в школу из Физтеха.
Первые года два никто не вмешивался в учебный процесс, однако вскоре начальство спохватилось и стало потихоньку вмешиваться. Приходилось писать необходимые отчеты, ввести требуемые «науки» вроде «обеспечения жизнедеятельности», за которым скрывался старый как мир «гроб», то есть гражданская оборона. Все это естественно-научная гимназия проделывала, понимая, что единственный способ выжить в данных условиях – это принимать правила игры. Так что до поры до времени удавалось отделаться «гробом» и необходимыми бумажками. На суть гимназии никто не посягал, и всем казалось, что эта педагогическая лафа продлится вечно.
Но вот РОНО решило взяться за школьное образование и провести самую строгую проверку всяких новоиспеченных школ. Не напрасно ли им выданы лицензии на выдачу аттестатов зрелости. Первая же проверка выявила серьезные нарушения в преподавании биологии. РОНО немедленно отреагировал и через три дня поставил условие естественно-научной гимназии: директор должен быть назначен самим ГУНО, иначе школа перестанет финансироваться из бюджета. Кроме того, всем учителям гимназии предлагалось скорректировать свои программы в соответствии с утвержденными, в противном случае гимназия лишится права выдачи своим ученикам аттестатов зрелости установленного образца.
Это прозвучало как гром среди ясного неба. Звонок исходил от главы ГУНО, но получасом позже в гимназию самолично явилась Нина Евгеньевна. Все преподаватели были собраны в учительской (для чего пришлось отменить их уроки, но это меньше всего волновало главного методиста). Госпожа Кредина (хотя, по существу, она была, разумеется, «товарищ Кредина») объявила присутствующим о решении, которое принял Городской отдел народного образования, и добавила:
– Вы понимаете, я надеюсь, – она обвела взглядом учителей, чуть дольше других задержавшись на Ольге, – что в прежнем качестве ваша гимназия больше не может существовать.
Нина Евгеньевна произнесла свою сакраментальную фразу и удалилась, оставив коллектив учителей в позе героев гоголевского «Ревизора».
Когда все пришли в себя, Алик Поливанов, он же Александр Ильич, учитель информатики, сказал:
– Богу – Богово, кесарю – кесарево. Я не вижу выхода из сложившейся ситуации, который в равной степени удовлетворил бы все стороны.
– Это немыслимо! Просто бред! Какой-то кретин из РОНО будет мне указывать, как преподавать мой предмет! – кричал Леня Казанцев, еще пять минут назад считавший себя директором. – Я над собой никакого кретина из РОНО не потерплю.
– И что ты предлагаешь? – спросила Ольга, у которой начало панически биться сердце.
– Отказаться.
– Ты понимаешь, что тогда нас перестанут финансировать из бюджета и нам придется вводить плату за обучение? – сказала учительница английского языка.
– Размеры каковой будут очень неутешительны для большинства учеников, – добавил Алик.
– Тогда с лучшими из них придется расстаться, – сказала Ольга с дрожью в голосе.
– А набирать новых будем уже по признаку родительских возможностей. И то, если мы изменим программы, иначе мы не сможем выдавать аттестаты.
– Но если мы не сможем выдавать аттестат, кто вообще пойдет к нам учиться?!
Естественно-научная, или, как ее называли для простоты, естественная, гимназия гордилась тем, что с самого ее основания ученики набирались в пятый класс исключительно по результатам анонимного тестирования. С гордостью рассказывалось о том, как не приняли сына депутата мэрии, советника по культуре, который мог быть для гимназии очень полезным (сын, впрочем, доступил на следующий год и оказался довольно толковым).
Но теперь вольнице приходил конец.
– Либо назад в социализм в лице славного РОНО, – коротко сформулировал возможные пути Алик, – либо вперед к капитализму без человеческого лица. В первом случае мы учим кого хотим, но не так, как хотим. Во втором случае – обратная ситуация. Возвращение в исходную позицию, когда мы учили кого и как хотели, по-видимому, невозможно, и мы можем лишь успокаивать себя тем, что еще не сложилось положение, при котором мы учим не того, кого хотим, не тому и не так. Это вводное.
– А меня это не устраивает! – сказал Леня Казанцев, он же теперь уже бывший директор Леонид Яковлевич. – Я не желаю так работать. Для чего тогда было огород городить? Шли бы работать в простые школы, с уклоном, стали бы учителями-новаторами. Фигня все это!
– Леонид Яковлевич, вы в школе!
– Учеников нет, Алла Александровна, и не стройте из себя кисейную барышню! Вы сейчас превращаетесь в советскую училку. Если вам это нравится, пожалуйста, но мне не надо. Это меня не устраивает, понимаете? Я не затем сюда пришел.
– Умение идти на компромиссы при работе в группе входит в подготовку специалистов в Америке, – заметила «англичанка» Алла Александровна.
– Ну и ехала бы к себе в Америку.
– Мне там скучно, там нечего делать, – ответила Алла.
– Небось в Америке не навязывают школам тупых директоров, – засмеялся математик Виктор Викторович.
– Там есть свои тараканы, уж поверь мне, – ответила Аллочка, которая была из «возвращенцев» и вернулась, прожив в США два года. – Но если тут все рухнет, придется возвращаться. Спасибо вам, Леонид Яковлевич.
– Но, ребята, как же мы… Так ведь нельзя… Куда же пойдут наши дети? Мы не можем их взять и бросить! – крикнула Ольга.
– Эх, Ольга Васильевна, что после драки кулаками махать? – сказал молчавший до сих пор историк Петр Иванович, в миру Петя Сосновский. – Что ж вы не распознали в скромном методисте классового врага, который теперь ополчится на нас со всей своей классовой ненавистью, а классовая, извините за повторение, ненависть – она страшнее пистолета, как говаривал еще Александр Сергеич Грибоедов.
Все посмотрели на Ольгу, и она покраснела, как будто была действительно в чем-то виновата. Да пришла бы эта Нина Евгеньевна на урок к тому же Лене Казанцеву, который рассказывает о возможной обратимости времени, о физической непротиворечивости существования параллельных миров, о черных дырах и еще о многом таком, что не у всякого фантаста прочтешь! Результат был бы тот же. Но она почему-то выбрала Ольгу, и теперь получается, что именно она накликала на гимназию эту беду.
– Вы хотите сказать, что это я во всем виновата? – Лицо Ольги, как это бывало в минуты сильного волнения, покрылось красными пятнами.
– Да нет, конечно, – сказал Алик. – Ты просто попала в случайную выборку. Кроме того, это все равно случилось бы рано или поздно. Все к тому шло.
– Не знаю, шло или нет, но я бы предпочел, чтобы это случилось позднее, – сурово заметил Леня.
Все остальные пожали плечами, но Ольга все равно чувствовала себя как оплеванная. К горлу подкатил горький комок. Ольга поняла, что еще секунда – и она расплачется.
– Так вот, Ольга Васильевна, – повернулся к ней Леня Казанцев, – подвели вы нас. Ольгу затрясло.
– Если бы пришли на урок к вам, Леонид Яковлевич, было бы то же самое, если не хуже, – сказала она и добавила уже совсем лишнее:
– Вам просто очень не хочется оставлять директорское место, как мне кажется.
– Что?! – крикнул Леня. – Да как вы смеете!? Вы, вы, из-за которой мы сейчас сидим здесь и ломаем голову, как выбраться из этой ямы, куда вы нас затащили! Вы еще обвиняете в чем-то меня!
– Я? Это я вас затащила?! – начиналась истерика. Ольга изо всех сил старалась сдержаться. Еще не хватало, чтобы в учительскую зашел кто-нибудь из учеников. Ольга по опыту знала, что в таких случаях лучший способ успокоиться – это выкурить пару сигарет. Она никогда всерьез не курила, только по молодости и в компаниях, теперь же это было средство на самый крайний случай.
– Извините, – сказала она коллегам. – Я сейчас приду.
Удивительный сосед
Ольга вышла из школы, тут же в первом же ларьке купила пачку «Петра Первого» и спички, вышла на бульвар и села на скамейку, надеясь, что ее не увидит никто из учеников.
Хотя пусть видят, что уж такого страшного, а сыновья здесь вряд ли могут появиться. Вот это было бы совсем некстати. Мальчики видели, как мать курит, дважды в жизни. В первый раз 17 августа девяносто первого года, когда по радио объявили воззвания ГКЧП, и второй раз в сентябре 1998 года, когда их отец (Ольгин муж), который уже несколько дней боялся появиться дома, позвонил и сообщил, что уезжает за границу на неопределенный срок, а ей велел ни в коем случае не подходить к двери, потому что могут стрелять, не выпускать детей из дому и не выходить самой, а также немедленно вызывать милицию, если начнут ломать дверь.
