– Я мог это сделать во время боя, – насмешливо сказал рыцарь. – Просто и быстро.
– Почему не сделал?
– Не хотел тебя убивать. Когда пробиваешь щит, трудно рассчитать, насколько глубоко вонзится клинок и заденет ли противника. Железу достаточно впиться в тело на ширину ладони – и воина уже ничто не спасет! Я должен был тебя поцарапать, как договаривались, но ты слишком хорошо обороняешься. А вот убить тебя я мог легко.
– Я не знал, что меч пробивает щит.
– Смотря какой меч!
Роджер рывком вытащил клинок и поднес его к глазам Иоакима. На голубовато-серой поверхности прихотливо змеились линии многократно прокованных слоев металла. Лезвие меча пробило окованное железом дерево щита без всяких последствий для себя – ни искривлений, ни зазубрин.
– Настоящая дамасская сталь! – гордо сказал Роджер. – Когда-то это была сабля эмира. Я взял ее в бою и приказал кузнецу перековать в прямой меч. Смотри!
Роджер положил клинок на кольчужный капюшон, защищавший голову. Подскочивший Ги забрал у него щит, рыцарь взялся правой рукой за рукоять, а левой в кольчужной перчатке – за кончик лезвия. Резким движением рук согнул клинок в дугу. Затем отпустил левую руку. Клинок расправился с тихим звоном. Рыцарь поднес его к глазам Иоакима, чтобы тот оценил – лезвие даже на волос не искривилось.
– Я убил им добрый десяток сарацин! Тебе приходилось убивать мечом?
– Однажды.
– В турнире?
– На поле боя.
– Это был язычник?
– Христианин. Казнь. Я срубил ему голову.
– Ты был палачом?
– Нет. Виновный убил моего друга – в спину из арбалета. Мне выдали его головой.
– Больше убивать не приходилось?
– Я участвовал в нескольких битвах, убитых не считал. С десяток будет. Язычников.
– Чем убивал? Копьем, палицей?
– Кистенем.
– Страшное оружие! – согласился Роджер. – За щитом не укрыться – гирька на цепочке обходит край и бьет по руке. А то и по шлему. Я дам тебе кистень! Но и меч тоже. Никогда не знаешь, как все сложится.
Он обернулся к Козме.
– Мне вряд ли стоит биться с тобой, господин, – улыбнулся тот. – Если Иоаким не справился, то я и подавно. К тому же я не воин – лекарь.
– Мне не нужен лекарь! – нахмурился Роджер. – Я собираю отряд. Ты никогда не сражался?
– Было.
– Много убил?
– Двоих.
– Мечом? Копьем? Кистенем?
– Просто столкнул их в пропасть.
– Они это не ждали?
– Они напали первыми и хотели столкнуть меня. Но у меня получилось лучше.
Роджеру не понравилась интонация, с какой Козма произнес эти слова. Он в упор глянул в зеленые глаза собеседника, и тут же отвел взгляд.
– Убитые тобой были язычниками?
– Не знаю. Не успел спросить. Слишком быстро все произошло.
И снова Роджеру не понравилось интонация. Он спросил сердито:
– Так ты не владеешь оружием?
– Я стреляю из арбалета.
Рыцарь повернулся к Ги:
– Принеси!..
Козма принял из рук оруженосца арбалет и сначала приложил его к плечу, примериваясь. Затем ловко вставил ногу в стремя и оттащил крючком тугую тетиву стального лука. Вложил в канавку короткую стрелу-болт и зашарил глазами по залу в поисках цели. Вскинул оружие и нажал спуск. Звонко щелкнула тетива, и почти сразу же послышался глухой удар.
Роджер двинулся в противоположный конец зала, все устремились за ним.
Окованный железом щит, висевший на балке под потолком, был пробит насквозь. Стрела попала прямо в лоб быка, голова которого красовалась на красном поле. Снаружи осталось только оперение болта.
– Хороший выстрел! – заключил Роджер и добавил: – Щит де Берга. Граф много жертвовал на госпиталь, поэтому братья-иоанниты повесили здесь его герб – дабы паломники знали, чьей милости обязаны своей трапезой. Будь Берг здесь, он разрубил бы тебя до пояса, – насмешливо сказал рыцарь Козме. – За поношение чести. Рубить он умел…
– Где граф сейчас? – заинтересовался Козма.
– Лежит на берегу Тивериадского озера, – хмуро ответил Роджер. – Где и другие рыцари Иерусалимского королевства. Барону разбили голову, когда мы пробивались к воде…
Рыцарь замолчал, затем тряхнул головой, отгоняя воспоминания.
– Почему эмир отпустил вас без выкупа? – сурово спросил он Козму.
– Я помог появиться на свет его сыну.
– Для сарацина великая радость, – согласился Роджер. – Если у него нет потомства, то остальные считают, что Аллах проклял его. Особо ценят мальчиков. Настолько, что готовы растить наших детей, обращая их потом в свою веру. Но у них и своих много. Они рожают детей столько, что мы не успеваем убивать… Молиться умеете? – спросил Роджер внезапно. – Читай Господню молитву!
– Патер ностер… – затянул Козма. Иоаким вторил. Закончив молитву, оба перекрестились.
– Как греки креститесь, – вздохнул рыцарь, – справа налево. Но Отче Наш читаете правильно. Все-таки трудно поверить, что эмир за успешные роды отпустил сразу двоих.
– Я спас от смерти его любимую жену! – обиженно сказал Козма. – Он не только отпустил, но дал одежду и денег.
– Женщина погубила это королевство, может, то же случится и с сарацинами? – задумчиво произнес рыцарь и добавил: – Я беру вас. Дам оружие, коней. И золотой безант за каждые два дня службы – когда доберемся до места. Рыцарю платят больше, но рыцарь приходит со своим оружием, лошадьми и воинами…
– Нам нужно на побережье, в порт, – сказал Козма.
– На побережье везде сарацины. Путь туда – дорога в плен. До моря не доедете! Все шайки разбойников спустились с гор и движутся за войском Саладина в надежде на добычу. Мы направляемся в горы, в один из наших уцелевших замков. Оттуда ходят хорошо охраняемые караваны в Триполи и Тир. В любом из этих портов вы найдете корабль, который за один-два безанта отвезет вас в родную землю. Я подарю вам коней и оружие, вернетесь со славой. По-другому у вас не получится! – торопливо добавил Роджер, видя, как чужаки переглядываются.
– Путь нам предстоит долгий? – спросил Козма.
– В мирное время хватило б недели, – пожал плечами Роджер. – Но сейчас война, дороги не спокойны… Зачем же я вас нанимаю? Собирайтесь, скоро выступаем!
Сделав знак Ги остаться с чужаками, рыцарь направился к выходу. И только на лестнице хватился шпор. Но возвращаться не стал.
"Следовало их сразу снять! – думал Роджер, спускаясь во двор. – Рыцарей с золочеными шпорами здесь не любят, и есть за что… Я в Иерусалиме два дня, могли и заметить. Теперь не страшно, к полудню будем уже за стенами!"
От этой мысли Роджер повеселел и даже затянул вполголоса гимн деве Марии, чего не позволил себе ни разу, с тех пор как появился в отвоеванном сарацинами Иерусалиме.
* * *
Повозка подъехала к Дамасским воротам со стороны рынка. Остановилась, подчинясь знаку стражника. Десятник, не спеша, подошел ближе.
Повозка была обычной: крытый парусиной верх, два окошка по бокам, задернутые шторами из синего бархата. Крепкие колеса, пара рыжих в упряжке, средних лет возница на скамье за хвостами жеребцов. Два всадника сопровождения: один уже немолодой, с загорелым морщинистым лицом, другой – мужчина в самом соку, высокий плечистый. Молодой одет непритязательно, на пожилом – роскошный сюрко, местами, правда, потертый. У обоих на поясе мечи, на головах – шапки. У пожилого – из бархата в цвет сюрко, да еще с павлиньим пером. Франки!
Мысленно помянув шайтана, десятник подошел к повозке и резко отдернул шторку. И сразу же оказался лицом к лицу с молодой женщиной. Та ойкнула и торопливо прикрылась платком, оставив открытыми только глаза. Десятник от неожиданности тоже смутился.
"Какие грубые лица у женщин у франков! – недовольно подумал он, отступая. – Скуластое, кожа загорелая… Не сравнить с нашими. Гурия! Ей только полы мести…"
– Кто такие? – сурово спросил десятник у подъехавшего пожилого франка, безошибочно определив в нем старшего.
– Паломники, – коротко ответил тот на лингва-франка. Голос у франка оказался густым и зычным. – Поклонились святым местам города Иерусалима и возвращаемся домой.
– Скажи своей женщине, чтоб вышла, – потребовал десятник. – Надо осмотреть повозку.
– Выездную пошлину я могу заплатить и без осмотра. Мы спешим: уже полдень, а дорога долгая.
Франк наклонился к начальнику стражи и вложил ему в руку золотой безант.
– Что везете? – поинтересовался десятник, пряча монету в кошелек.
– Себя! – пожал плечами франк. – Что можно вывезти из города, который захватили славные воины султана? Что тут осталось, кроме камней?
Слова франка, и даже не столько сами слова, сколько тон, с каким они были произнесены, вернули десятника в прежнее настроение.
– Скажи пусть выходит! – процедил он сквозь зубы. – У меня повеление осматривать все повозки!
Франк вздохнул и полез в седельную сумку. Бережно достал завернутый в шелк пергаментный свиток, размотал ткань и протянул пергамент начальнику стражи. Тот развернул. Под арабской вязью текста, стояла знакомая каждому правоверному Сахеля подпись. Десятник осторожно взял в руки печать зеленого воска, висевшую на цветном шнурке.
