— Ну… — смешался я.
— Секс — это для детей! — вдруг заявила Шахзада.
— Ты так думаешь? — я выпучил глаза.
— А как же по-другому рожать детей?! — вскинула голову она. — Вот у меня — шестеро детей.
— Сколько?!
.— Шестеро.
— Ничего себе!!!
.— И все они — результат… — смутилась Шахзада.
— Чего? — спросил я.
— Секса.
— А-а-а…
— Вот так вот.
— Ясно.
— А что, у вас, в России, по-другому рожают детей?
— Да нет… так же.
Я слегка растерялся и, чтобы скрыть это, продолжал тереть руки щетками, хотя время «терки» уже кончилось.
— А все-таки, скажите мне, профессор Мулдашев, — как у вас вРоссии рожают детей — с помощью секса или любви? — настырно спросила Шахзада.
Я взглянул на нее и сказал, что мне пора идти оперировать. Когда очередная операция закончилась, и я, готовясь к следующей, снова начал тереть руки, Шахзада вновь подошла ко мне.
— Я поняла, — резко бросила она, — что в России секс — это любовь.
— Ну… как тебе сказать…
— И вы, — продолжала Шахзада, — можете с помощью любви рожать детей… в России.
— Ну… — промычал я.
— А мы в Пакистане не можем делать этого!
— Почему?
— А потому…
— Почему?
— Потому что у нас, в Пакистане — пакистанская любовь.
— А что это за любовь такая — пакистанская? — спросил я. Шахзада густо покраснела и, поправив свой платок, ушла, даже забыв подать мне очередную щетку.
Во время следующей «терки» Шахзада ко мне не подошла, а щетки мне подавала какая-то безликая девушка, которая все время прикрывала платком рот и нос. Я даже стал думать о том, что я чем-то обидел Шахзаду.
На следующий день Шахзада все же подошла ко мне во время «терки» и опять начала пристально смотреть на меня.
— Что, Шахзада? — спросил я.
— Да вот…
— Что — да вот?
— Да вот…
— Что?
— Скажите, профессор Мулдашев, Вы можете хранить…?
— Что?
— Нет, скажите, Вы можете хранить?
— Что, Шахзада?
— Вы можете хранить… секрет?
— Могу, — неуверенно ответил я.
— Это хорошо, — промолвила Шахзада и ушла.
После очередной операции, когда я опять тер руки, Шахзада вновь подошла ко мне и снова стала пристально смотреть на меня.
— Что, Шахзада? — опять спросил я.
— Скажите, так Вы умеете хранить секрет?
— Умею, — ответил я, уже более уверенно.
Шахзада вскинула на меня глаза и, резко развернувшись, снова ушла. Я остался в недоумении.
Когда я снова тер руки, Шахзада, подойдя ко мне, уже требовательным голосом задала мне вопрос:
— А Вы точно умеете хранить секрет?
— Да, умею! — почти раздраженно ответил я, сказав про себя «черт побери».
Тут, наконец, Шахзада, во время «терки рук», сказала конкретно:
— Профессор Мулдашев! Я Вам хочу открыть секрет! Но очень большой секрет!
— Ну что… давай!
— А Вы никому не скажете?
— Никому.
— Точно никому?
— Точно.
— Никому?
— Никому.
Ой… — проговорила Шахзада и опять ушла.
Но во время следующей «терки» Шахзада подошла ко мне и решительно, с вызовом, произнесла:
— Вы думаете, что только у Вас в России есть любовь?
— Нет, я так не думаю… — промямлил я.
— У нас тоже есть любовь!
— Это хорошо…
— Но у нас — другая любовь!
— Какая?
— А Вы, профессор, никому не скажете?
— Никому.
— Точно?
— Точно.
— Обещаете?
— Обещаю.
Шахзада сосредоточилась и… опять спросила:
— Точно никому не скажете?
— Точно.
— Никому?
— Никому.
Шахзада опять задумалась и с философскими оттенками в голосе проговорила:
— Вы об этом можете рассказать в России. Россия от нас далеко! Там, у вас, другие люди! Но у нас, в Пакистане, пожалуйста, никому не рассказывайте! Ладно?!
— Ладно.
— Вы, профессор, даже обязательно расскажите об этом в России, в вашей холодной стране. Обязательно! Обещаете?
— Обещаю.
— Потому… потому, что у нас тоже есть любовь.
— ?..
— Но другая любовь.
— Какая?
— Пакистанская.
Я перестал тереть руки, бросил щетку, ополоснул руки под краном, вытер их об полотенце, уселся на стул и, пригласив Шахзаду сесть, сказал:
— Расскажи, Шахзада, о пакистанской любви. Шахзада опустила глаза и с трудом выдавила из себя:
— В общем… у меня есть любовник.
— М-м-м…
— И знаете — кто он?
— Кто?
— А Вы точно никому не скажете? Точно?
— Точно, Шахзада, не скажу.
— Точно?
— Точно.
— Абсолютно точно?
— Абсолютно.
— Моим любовником является… — Шахзада осеклась.
— Кто?
— Вы точно никому не скажете?
— Сверхабсолютно точно!
— Правда?
— Правда!
— Моим любовником является…, - Шахзада опять осеклась.
— Ну кто?
— Моим любовником является… является… профессор Хаким.
— Кто?! — удивился я, представив профессора Хакима с обвислыми руками в возрасте… от 60 до 120 лет.
— Профессор Хаким, — гордо повторила Шахзада.
— Ну… а… разве он… извини, Шахзада… может?
— Что… может? — не поняла она.
— Ну… в плане секса… — проговорил я.
— О! воскликнула Шахзада. — У нас другая любовь!
— Какая?
— Пакистанская. Я заерзал на стуле.
— Так что же такое пакистанская любовь? — спросил я.
— Ну… — замешкалась Шахзада. — Ну… А точно никому не скажете?
— Точно не скажу. Абсолютно, сверхабсолютно и сверхсверх-абсолютно, никому не скажу!
Шахзада вздохнула, пристально посмотрела на меня и начала рассказывать.
Уже давно, когда у меня было всего четверо детей, — говорила она — я обратила внимание на то, что профессор Хаким смотрит на меня. Смотрит и смотрит, смотрит и смотрит! Сильно смотрит! Очень пристально смотрит! Каждую минуту смотрит! Ну я и… ну я и…
— Что?
— Ну я… тоже начала смотреть на него.
— Тоже пристально?
— Вначале робко смотрела, а потом смелее начала…
— Смотреть?
— Да. А потом… потом…
— Что?!
— А потом я вообще потеряла стыд и начала на него, профессора Хакима, смотреть во все глаза, беспрерывно. Смотрела и смотрела, прямо глаз с него не сводила!
— А он… тоже смотрел?
— Тоже. Да так смотрел, так смотрел!!!
— И… что же дальше? — перебил я.
— А дальше? — Шахзада смутилась. — А Вы точно никому не скажете?
— Точно, сто процентов!
— Точно?
— Точно.
— Абсолютно точно?
— Абсолютно.
— Дальше… — глаза Шахзады затуманились, — дальше… я решилась на такое… такое…
— На что решилась, Шахзада? — уже почти умолял я.
— А… Вы точно никому не скажете?
— Ну… — тут уже затуманились мои глаза, — никому и ни за что не скажу! Не-ска-жу!
— Я решилась на… — Шахзада сделал паузу, — на… А точно никому не скажете?
— Точно! — уже прорычал я.
— Я решилась, — лицо Шахзады заполыхало, — я решилась… написать ему записку.
— А я-то думал…
— Вы думали, что я не смогу сделать этого?
— Чего?
— Написать записку.
— И только?
— Но я написала такую записку… такую…
— Какую?
— А… точно никому?..
— Точно! — перебил я.
Глаза Шахзады вспыхнули ярким светом и… она, смутившись, тихо проговорила:
— Я написала записку о любви к нему — профессору Хакиму
— ?..
— Я, я… — продолжала она, — я положила эту записку в карман его хирургического костюма, в который он переодевается в… туалете.
— Где?
— В туалете…
— М-да… Хирургия…
— Так вот, — не умолкала Шахзада, — я положила записку в карман его хирургического костюма и… и…
— Что — и?
— И показала на карман глазами! — лицо Шахзады горело.
— А потом?
— А потом… профессор Хаким зашел в туалет…
— Для чего?
— Ну как — для чего? — Шахзада возмутилась, — для того, чтобы прочитать эту записку! А в ней было написано… ой… о любви к нему. Я долго ждала… около туалета и, наконец, он вышел…
— И?..
— Он, — голос Шахзады задрожал, — он… так посмотрел на меня, так посмотрел! А потом… потом…
— Что — потом?
— Потом он показал мне глазами на карман моего хирургического костюма, висевшего около туалета, и, скрытно положив в карман бумагу с ручкой, опять зашел в туалет. Там он… там он…
— Что делал?
— Он писал мне любовную записку.
— М-да…
А потом он, профессор Хаким, вышел… оттуда и… и… скрытно положил записку в карман моего хирургического костюма, многозначительно указав на него глазами. А я… я взяла свой хирургический костюм, зашла в туалет и… и… и…
— Что?
— И читала там записку!
