— Начнем с того, что они и так бы не приняли Джулиану. Мы не можем изменить тот факт, что происхождение ее отца оставляет желать лучшего.
— Возможно, проще выдать ее за дальнюю родственницу и не упоминать о том, что Джулия наша сводная сестра.
Ралстон отрицательно мотнул головой:
— Абсолютно исключено. Она наша сестра. Именно так мы ее и представим, а уж потом будем разбираться с последствиями.
— С последствиями придется разбираться ей. — Ник твердо встретил взгляд брата; его слова тяжелым грузом повисли в воздухе. — Скоро самый разгар сезона.
Если мы хотим добиться успеха, наше поведение должно быть безупречным. Ее репутация зависит от нашей.
Ралстон понял. Ему придется прекратить встречи с Настасией — оперной певичкой, известной своей неосмотрительностью.
— Я сегодня же поговорю с Настасией.
Ник согласно кивнул и добавил:
— Джулиану необходимо представить обществу, и это должен сделать человек с безупречной репутацией.
— Я и сам об этом подумал.
— Мы можем обратиться к тетушке Филлидии.
Голос Ника дрогнул при упоминании имени сестры отца. Вдовствующей герцогине была присуща манера высказывать весьма резкие замечания и давать безапелляционные наставления. Тем не менее пожилая дама являлась признанным столпом общества.
— Нет, — поспешно возразил Ралстон. Филлидия не справится с такой деликатной ситуацией — загадочная неизвестная сестра прибывает к дверям Ралстон-Хауса в разгар сезона. — Для этого не подойдет ни одна из наших родственниц.
— Тогда кто же?
Взгляды близнецов встретились. Задержались. В решимости они нисколько не уступали друг другу, но слово маркиза было решающим.
— Я найду такого человека.
Глава 2
«И, разразившись слезами, она бросилась к нему, и обняла Одиссея, и поцеловала его в голову, и проговорила: «О, ты смог убедить мое сердце, каким бы несгибаемым оно ни было». И в его Сердце пробудилось еще более сильное желание горестных стенаний; и он пролил слезы, держа в объятиях свою дорогую преданную жену».
Калли отложила чтение, откинувшись на спинку высокого мягкого стула, и глубоко вдохнула запах любимых книг, вообразив себя героиней именно этой истории — любящей женой, все двадцать лет разлуки своей любовью вдохновлявшей мужа на героические подвиги.
Схватка с Циклопом, противостояние сиренам — Одиссей готов был одолеть все испытания ради одной-единственной цели — вновь оказаться рядом со своей Пенелопой.
Каково быть такой женщиной? Женщиной, чья несравненная красота была вознаграждена любовью величайшего героя своего времени. Каково это — открыть свое сердце такому мужчине? Впустить его в свою жизнь? В свою постель?
Калли хихикнула. Не дай Бог, кто-нибудь узнает, что леди Кальпурния Хартуэлл, вполне добропорядочная незамужняя девица, тешит себя совершенно неподходящими для леди тайными помыслами о вымышленных героях. Калли отдавала себе отчет, что ведет себя очень глупо, мечтая о героях своих любимых книг. Это, конечно же, дурная привычка, но она слишком давно у нее появилась.
Вот и сейчас воображение с готовностью нарисовало замечательную картину: она сидит за ткацким станком, а он, сильный и мужественный, замер в дверном проеме. Калли без труда представила его внешность — это был тот же самый образ, который в течение последних десяти лет вновь и вновь возникал в ее фантазиях.
Высокий, широкоплечий, с густыми темными волосами, пробуждавшими у женщин желание прикоснуться к ним, и ярко-голубыми глазами — цвета того моря, которое Одиссей бороздил в течение двадцати лет. Резко очерченные скулы, ямочка, появлявшаяся, когда он улыбался — той самой улыбкой, которая в равной степени обещала и грех, и наслаждение.
Да... все ее герои обладали внешностью единственного мужчины, о котором она когда-либо мечтала, — Гейбриела Сент-Джона, маркиза Ралстона. Можно было подумать, что после целых десяти лет, в течение которых она носила в душе этот образ, Калли могла бы отказаться от бесплодных мечтаний... но оказалось, что этот повеса настолько прочно укоренился в ее сердце, что теперь она была просто обречена провести остаток своей жизни, представляя себя Клеопатрой, а Гейбриела Ралстона — Антонием.
Калли громко рассмеялась, поймав себя на этом сравнении. Было абсолютным безумием считать, что только благодаря тому, что ее назвали в честь императрицы, можно было сравнивать леди Кальпурнию Хартуэлл с Клеопатрой. Во-первых, мужчины никогда не склонялись перед красотой Калли, что легко заставляла их делать великая царица. У Клеопатры не было таких совершенно заурядных каштановых волос и карих глаз, как у Калли. Да и пухленькой царицу Египта никогда не называл ни один из современников. И Калли также не могла себе представить, чтобы Клеопатра в течение целого вечера скромно оставалась в уголке бального зала. Кроме того, царица Египта никогда не надела бы обычный кружевной чепец.
— Калли!
Девушка вздрогнула и выронила книгу: пронзительный возглас, раздавшийся за дверью библиотеки, застал ее врасплох. Калли смущенно кашлянула, прочищая горло, и постаралась успокоить сильно забившееся сердце. Мысленно она взмолилась, чтобы тот, кто нарушил ее уединение, как можно скорее ушел и позволил ей вновь погрузиться в свои мечты. Однако эта мысль быстро сменилась печальным вздохом — Калли Хартуэлл была слишком хорошо воспитана, чтобы отказать даже незваному визитеру.
Дверь распахнулась, и в библиотеку влетела сестра Калли, энергичная и возбужденная.
— Калли! Вот ты где! А я тебя повсюду ищу!
Едва бросив взгляд на живое доброе лицо сестры, Калли не смогла сдержать улыбки. В свои восемнадцать лет Марианна стала первой красавицей сезона — дебютанткой, которая, завоевав внимание всего общества, очень скоро получила прозвище Ангел Аллендейл.
Сейчас она, с удовольствием красуясь в тонком шифоновом платье желтого цвета, купалась в проникающем в библиотеку размытом солнечном свете. Великолепные каштановые локоны служили идеальным обрамлением для ее прелестной улыбки. Калли прекрасно понимала, почему лондонское общество обожает ее сестру. Марианну трудно было не любить, даже несмотря на то что ее совершенство порой несколько утомляло старшую и не столь совершенную сестру.
Лукаво улыбнувшись, Калли спросила:
— И зачем же я тебе понадобилась? Думаю, ты вполне могла бы без меня обойтись, Мари!
Прелестный румянец разлился по фарфоровой коже девушки — такой нежный и ровный, что Калли могла бы ему только позавидовать, если бы его вид не стал ей давно привычен.
