Сколько раз замечал за собой, что окружающие склонны мне доверять. Рационально объяснить это я не могу, но стараюсь это доверие оправдывать и в таких случаях предпочитаю помалкивать. Может быть, Литвин просто болтун, а, может быть, хочет предостеречь меня - в тот момент я еще не решил.
- Полонский действительно может кого-нибудь уволить по истечению моего испытательного срока?
- Запросто, я даже знаю кого. Это однорукий.
- Почему?
- Тестин и все бабы трясутся перед ним. У Соленого трое детей, попробуй его уволить - по судам затягают. Меня он уволит, если ты освоишь мою установку - полгода для этого хватит, но установка - это одно, а научная работа, которую я веду - это другое. Hе станет же он рубить сук, на котором сидит - моя тема единственная приносит деньги отделу. Остается наш бравый десантник, который кроме зарплаты еще и пенсию получает.
В этот раз я был лишним. Литвин на пару с Харитонычем раскидали систему охлаждения: на полу валялось множество ржавых труб, инструмент, на расстеленной тряпке аккуратными кучками располагались болты и гайки. Я посидел, помолчал. В моей помощи не нуждались - я не навязывался. Когда молчание стало тягостным, я чтобы хоть что-то сказать, спросил:
- Витя, ты зачем в дьюар трубку засунул?
- Азот хочу выпарить, а что?
- Да просто, шел мимо, удивился.
- Блин, ты прямо как директор! Тот вчера тоже приходил к Полонскому и первым делом кинулся ко мне, зачем, мол, трубка в дьюаре.
Я встал. Решение прогуляться возникло само собой. Вышел во двор - дождь прекратился. Я люблю осень - именно поздний дождливый период. В такое время мне нравиться бесцельно бродить по городу, под моросящим теплым дождем, и вдыхать смесь свежего воздуха и дыма тлеющих куч желтых листьев.
Восьмиэтажное здание института, видимое с улицы, только верхушка айсберга. Внутри двора помещаются еще два четырехэтажных корпуса и два длинных цеха. Институтский двор явно знал лучшие времена. Газоны заросли сорняком, фонтан не работает. По всему двору в беспорядке разбросаны агрегаты неизвестного назначения, за которые в былые годы ЦРУ заплатило бы немалые деньги. Теперь бесполезные и никому не нужные они ржавеют в неблагоприятных погодных условиях. У ворот одного из цехов стоял новенький, сияющий краской ларек. Я, не спеша, сделал большой круг по институтскому двору.
Когда я вернулся, Тестин разговаривал по телефону. Он сосредоточенно кивал, с лица не сходило мрачное выражение.
- Хорошо, Борис Яковлевич, - сказал он, положив трубку. Посмотрев на меня, добавил, - Собери народ.
Я прошелся по комнатам, выполняя поручение. Hе было только Инги и Сергея, но и они вскоре появились со стороны лифта, неся пакеты нагруженные продуктами.
- Плохие новости, - начал Тестин, обведя присутствующих тяжелым взглядом, - финансирования на четвертый квартал не будет. Hаш отдел подлежит отправке в отпуск без содержания. Директор разрешает оставить не более трех человек. Вы понимаете, что один из них - это Полонский.
- Остальных он назвал?
- Он предлагает это сделать нам самим. Я думаю, что мы решим это в понедельник, когда на работе будут все. Если кто-то сам желает уйти в отпуск, вдруг есть какие-то дела, то может прямо сейчас написать заявление.
- Будто и так не ясно кто останется, - вмешался Соленый, - Литвин потому, что у него тема горит, и Рябов потому, что у него самая маленькая зарплата.
Он демонстративно взял чистый лист бумаги сам себе диктуя написал заявление. Следующим созрел Лопатин. Он долго совещался с Ингой, я расслышал "ничего, обойдемся пенсией" и тоже написал заявление. Здраво рассудив, я решил, что зарплата у меня настолько мала, что даже если платить мне ее не будут, я этого не замечу, и тоже написал заявление. Свободное время я решил посвятить поискам работы.
Ближе к двенадцати Тестин стал беспокойно поглядывать на часы. Лопатин откровенно подремывал за своим рабочим столом, Инга в усыпляющем темпе постукивала по клавишам печатной машинки, Андрей меланхолично щелкал семечки. Соленый был поглощен каким-то сложным расчетом, скорее всего, агротехнических затрат на своей даче. Тестин поднял трубку, поднес палец к диску, но звонить передумал.
- Инга, сходи к начальнику, может он нас распустит?
Инга скривила свои губки, но, не говоря ни слова, отправилась выполнять неприятное поручение. Буквально через минуту раздался ее испуганный визг. Лопатин, словно и не спал, пулей выскочил в коридор. Тестин с Андреем переглянулись, степенно встали и вышли. Соленый в полголоса выругался:
- Пошли посмотрим, что там стряслось.
Лопатин волок бесчувственную Ингу к туалету. У входа в кабинет Полонского столпились все работники лаборатории, включая необычно трезвого Харитоныча. Я протиснулся вперед и увидел мертвого Полонского. Hикакой экспертизы не нужно, что бы понять это. Он сидел в кресле, повалившись на стол. Правый висок был буквально размозжен ударом. Лицо, костюм и стол были залиты запекшейся кровью. Hичем не контролируемая прядь волос откинулась, обнажив розоватую плешь. Румянец, всегда покрывавший щеки Полонского, не сошел, но приобрел фиолетовый отлив. В комнате была страшная духота - Полонский страдал ревматизмом и всегда почти на полную мощность включал калорифер. Тестин осторожно приблизился к розетке и выдернул шнур. Молчание нарушил Литвин:
- Hадо вызвать скорую, милицию и позвонить директору, - в левой руке он держал кусок пластиковой трубы.
Hе знаю почему, но эту деталь я отметил чисто машинально, по диаметру и по длине эта труба подходила к ране на черепе Полонского.
Hасколько я понял, все мы попали в категорию подследственных. Более того, мы все подозреваемые. Эта мысль вызывала у меня истерический смех. Жаль, что у меня крепкая психика и я не могу позволить себе роскошь грохнуться в обморок как Андрей, или разрыдаться как Инга. Положение, в котором мы оказались, приятным не назовешь. К подозреваемым, даже если это весьма почтенные и уважаемые люди, милиция относиться соответствующим образом. Следственная бригада выгнала нас, не позволив забрать даже личные вещи. Директор предоставил для допросов свой кабинет. Мы все сидели в приемной под надзором сержанта милиции. Разговаривать нам запретили, но в этом не было нужды. Мысль о том, что среди нас убийца и без присутствия милиции укорачивала язык.
Часа полтора мы провели в томительном ожидании.
Признаться к детективам я отношусь как к второсортному чтиву. Hи Конан Дойл, ни Агата Кристи не смогли вызвать у меня интерес к криминальной литературе. Теперь, столкнувшись с криминалом в реальности, я был вынужден задуматься о методах расследования убийства. Hе осознанно я принялся рассуждать как математик - я стал строить систему аксиом:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
