– Не угодно ли полюбоваться на эту кефаль! – шиканул он яркой метафорой, вытаскивая из-под кимоно хирургический шедевр.
Антонелла, которой недоставало многих диоптрий, водрузила на нос очки.
– Ого, ну, громадина! – воскликнула она с сильным умбро-маркийским акцентом.
Режиссер схватил ее за волосы, как Персей Медузу, и потянул на себя.
В этот деликатный момент в тридцати метрах от них раздался звонок в дверь.
– Кого там еще несет?
Если это была Грация, костюмерша, то дело принимало интересный оборот. Можно было бы заняться кое-чем втроем.
– Подожди… у меня сюрприз.
Открыв дверь, он был разочарован.
Там стоял мужчина.
– Зря стараетесь, я ничего не куплю. И вообще, кто вас впустил? – На следующем заседании товарищества собственников он привратнику голову оторвет.
– Микеле! Неужели ты меня не узнаешь?
Режиссер быстро обшарил свою знаменитую фотографическую память, но это лицо ничего ему не говорило. Должно быть, это один из тех актеришек, что ходят и выпрашивают снять их в эпизоде.
– Нет. Извините, я занят… – И попытался закрыть дверь.
Но мужчина просунул в щель старый мокасин фирмы «Феррагамо»:
– Микеле, как уверенно ты стал разговаривать. Значит, преодолел психологический барьер? – И он покосился на член, который свисал из-под кимоно, как язык соборного колокола.
Микеле нервно одернул кимоно:
– Да что вам нужно?! Уходите!
– Это – мой шедевр! – сказал незнакомец, указывая на лобок режиссера.
Мозг Морина спроецировался в прошлое, на пять лет назад, когда в клинике Сан-Беллармино он познакомился… как же его звали… Бо… Бокки! Паоло Бокки! Они находились в кабинете у хирурга, который взвешивал на руке его причиндалы.
– Прибавить четыре-пять сантиметров – и у тебя не будет проблем…
– Нет, доктор, я хочу превзойти всех.
Если уж светило обеспокоилось, то, наверное, выявились какие-нибудь противопоказания, затруднения или, чего доброго, начнется отторжение…
– Профессор, простите меня! Я вас не узнал. Пожалуйста, входите! – И он провел Бокки в кабинет.
Антонелла подождет.
– Скажите, доктор, что-нибудь случилось?
Бокки уселся и закурил сигарету.
– Да, кое-какая проблема есть.
– Ради бога, доктор, не заставляйте меня сидеть как на иголках! – Безотчетно он потрогал пах.
– Представьте себе, что вы сняли фильм… шедевр… ну, я не знаю… «Апокалипсис наших дней», но никому не можете его показать. Как бы вы себя ощущали?
Куда это он клонит?
– Плохо бы ощущал…
– Вот и я говорю. Это, – он снова указал на режиссерский член, – мой шедевр. Что вы скажете на то, чтобы мне начать его немножко рекламировать?
Микеле Морин побелел:
– Что… что это значит?
– Вам известно, что есть фотодокументация объекта до и после операции? Убежден, что многие журналы дорого заплатят за такой материал! И прежде всего потому, что дело идет о знаменитом режиссере.
В голове Морина промелькнуло видение: сотни женщин перемигиваются у него за спиной… его высмеивают в убийственных репризах… и сам он, с веревкой на шее. Ретроспектива его работ на канале RAI-3 в два часа ночи…
Этот гаденыш его шантажирует.
– Вы не имеете права, – захныкал он, – это противоречит законам Эскулапа. Вы меня губите. Вы подписали контракт о секретности, и я…
– И что вы мне сделаете? Вычеркнете меня из сословия медиков? – развязно заявил Бокки. – Без вас вычеркнули. Посадите в тюрьму? Уже отсидел. Подадите в суд? А я неимущий, с меня взять нечего, значит, и терять мне тоже нечего. А вот вам… В хорошенькое дерьмо вы вляпались, а?
– Я понял. Вы – бессердечный злодей, вы пользуетесь слабостью другого…
– Браво!
Делать было нечего. Этот сукин сын припер его, как «рейндж-ровер» в узком переулке.
Морин бессильно опустился на диван в стиле Людовика XVI.
– Сколько вы хотите?
Бокки помотал головой:
– «Чего вы хотите?» Вот это будет правильный вопрос.
– Ладно. Чего вы хотите?
Бокки погасил сигарету.
– Вы приступили к съемке сериала «Доктор Кри». Сценарий третьей серии напишу я.
Морин не понял:
– Зачем?
– Затем. В этой серии бедняжка доктор Кри обнаружит у себя в левой груди узелок и ее прооперируют. Из врача она станет пациенткой. Драматургической шероховатости в этом нет. Для операции пригласят знаменитого хирурга из Штатов. Меня. В сопровождении афро-американского ассистента Мбумы Бованды-младшего.
Морин спросил себя, не переборщил ли он с ксанаксом[22] прошлой ночью.
– Но зачем вам это, профессор? Вы хотите стать актером?
– Нет.
– Но я не могу… Меня ни в грош не ставят. Все решает дирекция канала. И Сомаини будет против. Я…
– Синьор Морин, я не буду с вами препираться. Дело обстоит так: через два дня у вас будет сценарий. Или третья серия, или «Новелла-2000»! Спешу откланяться.
Бокки поднялся и вышел из дома.
Сцена 12. Операционная. День
Доктор Кри лежит под наркозом на операционном столе. Операционная бригада с нетерпением ждет прибытия знаменитого хирурга Джона Престона.
Клаудио. Но когда же он приедет?
Линда. Его автомобиль уже ждет в аэропорту. Не понимаю…
В этот момент открываются двери операционной. Входит доктор Престон в сопровождении своей правой руки, ассистента Мбумы Бованды-младшего. Бригада робеет: перед ними легенда современной медицины. Женщины глазам своим не верят: так красив этот мастер скальпеля.
Доктор Престон, это большая честь…
Доктор Престон. Во-первых, зовите меня Джон. Во-вторых, мы одна бригада и здесь мы все равны. Для доктора Кри я хочу получить от вас лучшее, на что вы способны.
Клаудио. Профессор, я бы хотел, чтобы вы меня освободили. Для меня доктор Кри…
Доктор Престон (останавливает ассистента жестом). Клаудио, не расслабляйся. Ты будешь мне ассистировать. Эта женщина…
– Эта женщина?.. – Бокки поднял голову от листка.
– Эта женщина?.. – спросил Мбума, который поджаривал хлеб на костре возле отмели. Негр глядел куда-то вдаль, в сторону острова Тиберина. Низкое солнце красило оранжевым крыши домов, а по небу плыли лиловые облака. Медленно и торжественно Мбума произнес: – Эта женщина будет матерью твоих детей, Клаудио, и поведет твоих овечек к большой реке!
– Мбума, ты велик! – И Бокки снова застрочил огрызком карандаша.
На третьем этаже дома, что на проспекте Мандзини, вот уже третий час шло экстренное совещание. Вокруг длинного стола сидели Эцио Моши, руководитель секции RAI, режиссер Микеле Морин, продюсер RAI Франческа Витоколонна, актриса Симона Сомаини, агент Елена Палеолог-Росси-Строцци и президент секции художественной литературы Уго Мария Рисполи.
Только что закончилось чтение сценария третьей серии.
Все молчали.
Молчание прервал Моши:
– Симона, ты уверена, что расположена показывать грудь? Можно, например, придумать какую-нибудь почечную колику или кисту, на худой конец…
Симона Сомаини вытирала слезы:
– Нет! Это так прекрасно… Наконец-то в сценарии появились сердце, душа. Это лучшая из серий. Для такой серии я на все согласна, даже обнажить грудь, которая для многих женщин создает такие проблемы.
Опытная профессионалка Елена Палеолог-Росси-Строцци тут же подхватила мяч на лету:
– Это должно отразиться на гонораре моей клиентки!
– Конечно, конечно, – раздраженно остановил ее Уго Мария Рисполи. – Но не слишком ли жестока сцена в операционной, когда докторша при смерти? Вся эта кровь, дефибрилляторы… Подумайте о публике.
– Нет, доктор. Пусть все в этом месте подумают, что наша героиня умрет. Это будет обжигающая сцена.
– Правильно! – загорелась Сомаини. – Это ключевая сцена. И пусть будет кровь. Публика должна понять, что докторша такая же, как все, и может умереть под скальпелем, как любая другая. Пусть в этой сцене узнают себя!
Уго Мария Рисполи с сомнением покачал головой:
– Ну-ну… Будем надеяться, что нам не заморочат головы разные ассоциации…
– Не волнуйтесь. Много мы показывать не будем. Я хочу вызвать эмоции, а не устраивать бойню, – вмешался режиссер.
– Морин, вы висите на волоске. Если облажаетесь, можете забыть про мини-сериал о Пертини.
Воздух в комнате похолодел, как будто заработали все кондиционеры разом.
Режиссер провел рукой по волосам и подумал: «Ладно, здесь я рискую задницей, зато спасаю свои двадцать пять сантиметров». Он взглянул на Уго Марию Рисполи и безмятежно покачал головой:
– Не беспокойтесь. Все будет отлично.
– А кого вы прочите на роль Джона Престона и этого… как его… Мбумы? – спросила Франческа Витоколонна, которая делала какие-то заметки в блокноте.
