Это объясняет, почему у нас есть так называемые циклы гегемонов, значительно более длинные, чем циклы Кондратьева. Под гегемонией в мировой экономике понимается способность одного государства навязывать ряд правил всем остальным государствам, в результате чего в мировой системе поддерживается относительный порядок. На важности «относительного» порядка настаивал в своих теориях Шумпетер. Беспорядки — внешние и внутренние (гражданские) войны, мафиозный рэкет, обширная коррупция среди чиновников и институтов, ползучая мелкая преступность — прибыльны для небольших секторов мирового населения. Но они мешают глобальному стремлению к максимизации накопления капитала. Действительно, они несут с собой разрушение большей части инфраструктуры, необходимой для поддержания и экспансии капиталистического накопления.
Отсюда следует, что навязывание относительного порядка державой-гегемоном благоприятствует «нормальному» функционированию капиталистической системы в целом. Еще больше оно выгодно для самой державы-гегемона — ее государства, предпринимателей и обычных граждан. Есть основания усомниться в том, что выгоды для системы в целом (и для державы-гегемона) также несут за собой выгоды для других государств и их предпринимателей и граждан. В этом состоит конфликт, а также объяснение того, почему достичь и сохранить такую гегемонию так трудно и почему это так редко случается.
Закономерность циклов-гегемонов до сих пор была такова, что после очень деструктивной «тридцатилетней войны» между двумя державами, которые находились в наиболее выгодном положении, чтобы стремиться к господству в мировой системе, одна одерживает решающую победу. В этот момент одно государство в рамках своих экономических процессов получает значительное преимущество одновременно во всех трех формах экономической деятельности — производстве, коммерции и финансах. Такое государство в дальнейшем получает в результате наличия сильной экономической базы и успешной победы в предшествующей войне значительное военное преимущество. И в довершении к своему общему положению оно утверждает культурное господство, включая определяющий вариант геокультуры (концепция гегемонии Грамши).
Обладая превосходством во всех сферах мировой системы, оно может добиваться своих целей и навязывать свою волю в большинстве случае и самыми разными способами. Мы можем рассматривать это как квазимонополию геополитической власти. В начале эта гегемония действительно создает относительный порядок в мировой системе и относительную стабильность. Проблема здесь, как и в случае квазимонополии ведущей отрасли, в том, что квазимонополии геополитической власти являются самоликвидирующимися по нескольким причинам.
Во-первых, в ситуации относительной стабильности всегда есть проигравшие. Они начинают бунтовать в разных формах. Чтобы не дать их бунту распространиться, держава-гегемон может заняться их подавлением, даже перейти к военным действиям. Репрессивные действия часто могут быть весьма успешны в непосредственной перспективе. Но использование силы всегда несет с собой два негативных последствия. Военные действия часто не достигают полного успеха, тем самым накладывая определенные ограничения на репрессивную власть державы-гегемона. В будущем это может вдохновить на новые проявления непокорности.
Во-вторых, применение репрессивной силы дорого обходится армии и другим институтам державы-гегемона. Людские потери (смерть и разрушенные жизни) постоянно растут. Постепенно начинают аккумулировать и финансовые затраты. Медленно, но, верно, это подрывает народную поддержку этих действий по мере того, как у населения складывается более ясная картина приобретений (обычно несоизмеримо высоких для одной подгруппы населения державы-гегемона) и потерь (обычно касающихся более широкой подгруппы). В результате державы-гегемона начинают чувствовать внутренние ограничения своей способности навязывать мировой порядок.
В-третьих, другие государства, сильно отстававшие от державы-гегемона в геополитической силе в начале периода гегемонии, постепенно восстанавливаются и начинают претендовать на более важную геополитическую роль. Мировая система начинает сдвигаться от ситуации неоспоримой гегемонии к ситуации равновесия власти. Поскольку это циклический процесс, другие тоже могут начать стремиться к тому, чтобы стать следующей державой-гегемоном. Но это сложный и напряженный процесс, объясняющий, почему циклы гегемонов гораздо длиннее циклов Кондратьева[2]. Вследствие всего этого держава-гегемон начинает медленно приходить в упадок.
Осталось подчеркнуть один последний элемент в этом описании текущих процессов в современной мировой системе. И циклы Кондратьева, и циклы гегемонов — это циклы. Но они никогда не бывают идеальными циклами, потому что никогда не возвращаются в конце к исходной точке. Это происходит из-за того, что А-фазы этих двух циклов предполагают рост — реальной стоимости, географического охвата, глубины проникновения товарных отношений. На Б-фазе никогда не бывает возможности искоренить этот рост полностью. Скорее, возврат к равновесию, который представляет собой Б-фаза, будет в лучшем случае частичной регрессией системы, которую, возможно, следует описывать как «стагнацию» системы, а не как полную ее регрессию к предшествующим позициям, какими бы критериями мы ее ни измеряли.
Мы можем представить это как инерционный эффект, два шага вперед и один шаг назад. Так, циклические ритмы исторической системы создают подвижное равновесие, преобразующееся в долговременные тренды вверх ее кривых. Если мы представим этот процесс на графике, где по оси ординат будет откладываться процент какого-то явления, а по оси абсцисс — время, мы получим кривые, которые медленно движутся к асимптотам (100 % того, что откладывается по оси ординат). По мере приближения к этим асимптотам система неуклонно сдвигается в сторону от равновесия, потому что асимптоту пересечь невозможно. По-видимому, как только эти кривые достигают точки приблизительно 80 %, система начинает быстрые и многократные колебания, становится «хаотичной» и разветвляется. Мы можем сказать, что это точка, в которой система пришла к началу своего структурного кризиса. Теперь мы попытаемся привести конкретные доказательства того, как это происходило с нашей собственной исторической системой.
Современная мировая система с 1945 года по приблизительно 1970 год
В последней раз большая борьба за гегемонию шла между Германией и Соединенными Штатами. Ее начало можно приурочить к приблизительно к 1873 году, а ее кульминацией можно считать «тридцатилетнюю войну» (1914–1945). После «безоговорочной капитуляции» Германии в 1945 году Соединенные Штаты стали очевидным и признанным победителем в этой борьбе.
Соединенные Штаты вышли из того, что мы называем Второй мировой войной, будучи наделенными невероятной экономической мощью. Их экономические возможности и конкурентоспособность были очень высоки, еще когда началась война. Война укрепила эту их сильную сторону двумя путями. С одной стороны, материальной базе всех остальных индустриальных держав в мировой системе — от Великобритании и европейских стран до Союза Советских Социалистических Республик (СССР) и Японии — был нанесен тяжелый ущерб. Вдобавок из-за перебоев в сельскохозяйственном производстве в военное время большинство из этих стран страдало вследствие серьезной нехватки продовольствия в период непосредственно после войны. С другой стороны, Соединенные Штаты, защищенные от физического ущерба, имели возможность далее развивать свою промышленную и сельскохозяйственную базу во время войны. Не только побежденные страны «оси», но даже военные союзники США обратились к ним за помощью и поддержкой в ходе восстановления.
Мы можем измерить степень исходного преимущества очень простым способом. В любом крупном секторе производства в течение первых десять-пятнадцать лет после 1945 года Соединенные Штаты были способны продавать продукцию во все остальные промышленно развитые страны по более низкой стоимости (включая транспортные расходы), чем местные производители.
