Дженна покачала головой, готовясь произнести очередную ложь о себе. Казалось, теперь лжи не будет конца.
– Они оба уже умерли.
– О, извините.
– Довольно давно.
Дженна надеялась, что на этом вопросы закончатся.
– Уверена, что боль от утраты еще не прошла. Моя мама умерла пятнадцать лет назад, но мне так ее не хватает. Мне иногда хочется с ней поговорить. Каждый год на День благодарения, когда я фарширую индейку по ее рецепту, я всегда вижу ее лицо и как будто слышу, как она укоряет меня за то, что кладу слишком много масла. – Стелла смахнула слезу. – Светлая печаль. Ну, вот сейчас я расплачусь.
– Я тоже очень тоскую по своей матери, – призналась Дженна. – Она погибла в канун Рождества. Ехала в нашу церковь, чтобы играть там на пианино. Ей нужно было прибыть туда пораньше, поэтому мы не поехали вместе.
Дженна замолчала, события той жуткой ночи вновь ожили в ее памяти. Поначалу ей показалось, что за окном вспыхнули рождественские огни, но потом она поняла, что это фары полицейских машин и кареты «Скорой помощи». Потом она услышала крик отца – страшный вопль, который до сих пор часто слышит во сне. Дженна смущенно закашлялась, заметив в глазах Стеллы сочувствие.
– Но…
– Я понимаю. Я должна идти. Спасибо, Дженна.
– Я всегда рада вас видеть.
Дженна встала и тут же оказалась в горячих объятиях Стеллы. Инстинктивно она напряглась. После смерти матери все эти объятия и поцелуи ушли для нее в прошлое, да и вообще она никогда не отличалась излишней чувствительностью. У нее никогда не было особенно тесных и доверительных отношений с подружками, да и большим числом знакомых мужчин она тоже не могла похвастаться. На протяжении же последних нескольких месяцев она не позволяла никому, кроме Лекси, прикасаться к ней.
Однако прикосновение Стеллы впервые за долгое время не вызвало у нее отвращения.
– Какая же вы худая! Вы, наверное, мало едите. Я знаю, что это меня не касается, но ничего не могу с собой поделать. Ну, что ж, до свидания.
Она схватила свою сумочку со стола, помахала Дженне рукой и направилась к двери, что-то при этом напевая.
Когда дверь за великовозрастной ученицей закрылась, Дженна взглянула на часы. До следующего урока оставалось еще несколько минут, и она уселась за старый рояль. Он достался ей с мебелью в доме, который она снимала. Впервые увидев дом и фортепьяно, Дженна мгновенно поняла: они с Лекси попали туда, куда нужно. С музыкой она могла пережить любые невзгоды. Роялю было, по крайней мере, лет семьдесят, и ему было далеко до тех роскошных музыкальных инструментов, на которых ей приходилось играть, но в данный момент он ее вполне устраивал. И даже лучше, потому что этот рояль напоминал ей о том, что значит играть без особых претензий и амбиций или какого-то внешнего давления. Музыка для Дженны была одновременно и лучшим другом, и злейшим врагом, и сейчас Дженне очень хотелось, чтобы она оставалась ее другом.
И вот теперь, когда она смотрела на ряд клавиш перед собой, давнее искушение овладело ею. Она понимала, что должна изо всех сил противиться ему. Ей ни в коем случае нельзя ему сейчас поддаваться. Если она начнет играть что-нибудь большее, нежели простые ноты и примитивные мелодии, она не сможет остановиться, а она должна будет остановиться. Теперь она жила совсем другой жизнью. Она не могла себе позволить того, что позволяла раньше.
Но искушение клавиш неумолимо влекло ее. Ну, всего несколько аккордов, просто в качестве лекарства для слуха после мучительно нескладной игры Стеллы. Она понимала, что только ищет предлог, но не могла удержаться от прикосновения к клавишам. Ее сразу же пронзило ощущение неотвратимого восторга, которое она всегда испытывала перед тем, как пальцы извлекут из клавиш первую ноту. И, как только она коснулась их гладкой поверхности, она сразу же утратила контроль над собой и оказалась совершенно в другом мире. Сначала она играла мелодии, памятные ей с раннего детства. Родители научили Дженну играть на пианино раньше, чем читать.
Теперь музыка переполняла ее, мелодии следовали одна за другой. К ней возвращались полузабытые чувства, всплывали воспоминания о прошлом, когда музыка вела ее по жизни…
Толпа поклонников замирала, когда она шла по залу Айзека Штерна в Карнеги-Холл.
Сколько же времени ушло на то, чтобы взойти на этот олимп… целая вечность… Бесконечные часы упражнений, полные неверия в собственные силы. И все-таки она победила. Когда она начинала играть, страх уходил. Дженна как будто превращалась в кого-то другого, расставалась со своим обыденным «я». Она становилась частью музыки, и не только той, которую играла сама, но и той, которую на протяжении многих десятилетий исполняли в этом великолепном зале прославленные музыканты. Теперь она была одной из них, а музыка превращалась в то связующее звено, которое соединяло ее с гениями прошлого.
Когда она завершила свое сольное выступление, наступила гробовая тишина. Затем зал взорвался громом аплодисментов. А она ведь почти забыла, что играла для кого-то еще, кроме себя самой.
Встав, Дженна долго кланялась. Внезапно ее взгляд упал на мужчину в первом ряду. У него было мрачное лицо. И он не аплодировал.
Может быть, ему не понравилась ее игра. Но, черт возьми, сегодня на этой сцене стоит она, а не он. И Дженна отвернулась от него.
За тот ничтожный бунт позже ей пришлось жестоко расплачиваться…
Но сегодня она могла наслаждаться доставшимся ей мгновением, которое принадлежало только ей.
* * *
Рид Таннер притормозил у одноэтажного дома в самом конце Элмвуд-лейн. Дом Дженны Дэвис располагался на краю рощи секвой, на значительном отдалении от соседних домов. Между ним и ближайшим коттеджем раскинулась обширная пустошь. По другую сторону от дома Дженны полоса деревьев спускалась по крутому склону прямо к океану.
Элмвуд-лейн находилась на расстоянии нескольких кварталов от гавани, в довольно тихом районе города, однако до оживленного центра оттуда было не более десяти минут ходьбы. Домик выглядел довольно скромно, рядом – аккуратно подстриженная лужайка, несколько кустов у веранды, но ничего яркого, разноцветного и особенно привлекательного. Окна занавешены шторами и закрыты жалюзи, как будто специально для того, чтобы защититься от яркого полуденного солнца.
Дом производил впечатление одинокого, намеренно отделенного от всех соседних строений, и этим он, наверно, был похож на свою владелицу. Нет, она же не владелица, она всего лишь его арендует, вспомнил Рид. Из местных сплетен Рид узнал, что Дженна Дэвис приехала сюда два месяца назад и уже заслужила репутацию приятной, дружелюбной, но уж слишком замкнутой женщины.
