русичей, поганые неудержимо теснят дружинников к мосту! Тысячи мужей уже пали с обеих сторон, и каждая пядь земли завалена трупами убитых, лежащих вперемешку… Однако все чаще проникают тургауды в прорыв между большим полком и отступающими гридями, готовы уже они зайти в тыл орусутам, окружая хоть пеших, хоть конных ратников…
Но ведь не зря воевода Еремей приказал тысяче владимирских витязей выйти из сечи, переждать, набраться сил, дать отдохнуть скакунам! И вот настал черед свежих ратников — полетели они навстречу прорвавшимся гвардейцам нойона, склонив копья и разгоняясь для таранного удара! Только гремит над полем яростное:
— НЕ ЖА-Л-Е-Е-Е-ТЬ!!!
И вторит владимирскому кличу монгольский:
— ХУР-Р-Р-Р-А-А-А!!!
Сотни тургаудов смело поскакали навстречу орусутам, держа обеими руками чжиды или стреляя на скаку, целя в лошадей врага. И многих ратников им удалось таким образом спешить! Но большинство дружинников доскакали до поганых — и буквально втоптали их в землю! Вышибая рогатинами из седел урянхаев, не закрывшихся щитами, да опрокидывая их на снег вместе с низкорослыми, не очень тяжелыми лошадьми… На короткое мгновение могло показаться, что этот таран вновь качнул чашу весов боя в пользу русичей, что им удастся опрокинуть тяжелую конницу татар! Но нет — смяв первые ряды гвардейцев, кулак владимирских гридей вскоре завяз в плотных рядах нехристей… Впрочем, намертво заперев брешь между полком правой руки и большим полком. И в эти же мгновения новгородская тысяча вступила, наконец, на мост! Вперед побежали ратники с самострелами — быстрее подняться на стену и уже с высоты городней да облама Глебовской башни бить по врагу, прикрывая отступление своих!
И тут же воевода Еремей отправил гонцов к тысяцким большого полка — пришел ныне их черед отступать к мосту, покуда конные гриди вытянутым полукольцом сдерживают натиск тургаудов и хасс-гулямов… К слову, разбитые ополченцы весей, а после и москвичи давно уже укрылись в детинце, приходя в себя после сечи и разом усилив защитников Переяславля. Есть теперь кому встретить ворога, коли случится внезапный прорыв!
…Но прорыва не случилось: в густеющих вечерних сумерках бой закончился — как воевода Еремей и предполагал. Несмотря на мощное давление врага, гриди не дрогнули, сумели удержать натиск лучших нукеров Субэдэя — а большой полк уцелел благодаря жертве отряда берендеев. Начисто опустошив свои колчаны, отгоняя от пешцев «хороводы» поганых, они ударили навстречу половцам — своим давним ворогам еще со времен степных войн! Впрочем, пришлось скрестить сабли обрусевшим, нашедшим новую Родину огузам и с соплеменниками, служившими до того хорезмшахам, а ныне подчинившимся монгольскому господину… Крещеные тюрки сражались храбро и умело! И все до единого легли в утоптанный, окровавленный снег, так и не дав татарам обойти большой полк с крыльев, зайти владимирским ратникам в тыл и отрезать их от Переяславля, безнаказанно расстреливая в спину…
Последними отступили княжеские гриди — вымотанные, отдавшие сече все силы, на столь же уставших жеребцах. Израненные, в посеченных доспехах, большую часть битвы сражавшиеся с двукратно превосходящим ворогом… Уцелело всего полторы тысячи ратников! Но они вышли из смертельной схватки неспешным шагом, с высоко поднятыми головами и все так же гордо реющими над ними стягами — стягами с ликами Спасителя, Богородицы и золотым Владимирским львом! Вышли непобежденными и несломленными, явив врагу всю мощь и стойкость тяжелой конницы русичей!
От большого полка осталось три тысячи дружинников, а от ополчения — и богатого городского, и бедного весей — около двух тысяч воев. А вот новгородский полк понес наименьшие потери, сохранив в своих рядах семь сотен панцирных ратников! Словенам повезло — они даже не пытались догнать бегущих поганых в бронях, а лишь метали им в спины сулицы, топоры, стреляли из самострелов… И отступали они также первыми — а широколезвийные наконечники срезней, даже находя бреши между щитами, не могли пробить новгородскую «чешую»!
Выжил княжич, выжил опытный воевода, не сумевший победить, и не сумевший помочь рязанцам… Но сколь бы не корил себя Еремей, в наступившей ночи Субэдэй-багатур корил себя гораздо страшнее, роняя скупые слезы перед телом сына Кукуджу! Смелый кюган лично повел тысячу тургаудов на помощь соратникам — и сумел прорваться с гвардейцами сквозь ряды орусутов, отрезая их конницу от пешцев! Сумел прорваться, чтобы тут же угодить под встречный таран батыров врага… Помутневшие от слез глаза нойона снова и снова возвращались к бескровному лицу погибшего сына, чью спину рассек на излете страшный удар чекана… И черной ненавистью исполнилось сердце нойона! В припадке незнакомой багатуру ярости приказал он казнить всех пленных — в большинстве своем схваченных ранее беженцев-хашар, да раненых, взятых на поле боя…
Лишь когда Субэдэю вернулась способность трезво мыслить, он понял, что совершил ошибку. Ведь нукеры должны были гнать хашар перед собой во время будущего штурма! Чтобы женщины, старики да дети орусутов послужили покоренным и монголам живым щитом, чтобы первыми закидали они ров вязанками хвороста, чтобы из-за их спин стреляли лубчитен по защитникам стен… Но нет теперь живого щита.
Нет ныне и половины нукеров в туменах, выделенных нойону Бату-ханом! Сложили головы в яростной сече под три с половиной тысячи хасс-гулямов и около полутора тысяч тургаудов, чуть позже вступивших в бой. Погибло также и две тысячи монгольских лучников, прижатых орусутами к ледяному обрыву и сумевших отступить лишь после удара ханской гвардии! Легкая же конница покоренных и вовсе сократилась более чем на семь тысяч… Впрочем, большая часть их потерь пришлась на ту часть боя, когда спешенные всадники пытались пробиться сквозь надолбы и потягаться с орусутами в ближней схватке… А учитывая, что к началу сражения в трех туменах нойона было под двадцать шесть тысяч нукеров, пало более половины — и сражаясь с кем?! С ратью врага, меньшей их едва ли не вдвое! Да монголы на Калке понесли меньшие потери, сойдясь с объединенной ратью четырех князей и половецкой ордой впридачу!
Да уж… Субэдэй теперь никуда не уйдет от деревянных стен неизвестного ему града. Ибо багатур орусутов, столь умело проведший бой, применив против степняков их же прием с ложным отступлением и последующим за ним внезапным ударом, должен умереть. Обязательно умереть! Ибо слишком опасен…
Впрочем, желая принести Бату-хану голову талантливого воеводы орусутов, и понимая, что никак нельзя оставлять в тылу крепость, в коей укрылась семитысячная рать врага, в душе нойон более всего хотел отомстить за смерть сына, за своего любимца… А потому он приказал разбить лагерь и выслал десятки разъездов, окруживших город и внимательно следящих за тремя воротами Переяславля. Утром же нойон повелит обвести детинец линией надолбов на случай вылазки противника, разошлет по округе небольшие
