— Простите, — бормочет это сусальное создание и отступает.
Я иду мимо, ухожу прочь, но лопатками чувствую её взгляд. Он жжёт. Он тревожит. Не даёт покоя. Напугать её, что ли? Обернуться и рыкнуть, чтобы отскочила, как испуганный зайчик? Ладно, пусть живёт. Сегодня я почти добрый: детей забрала мать, и у меня впереди целый день, наполненный тишиной и одиночеством.
Я был бы счастлив, вдыхая свежий воздух и наслаждаясь прекрасными видами, если бы никого не встретил по пути. Но, видимо, фортуна отвернулась от меня сразу же, как только я вышел из дома и наткнулся на эту девочку с небом в глазах.
— Видели, Андрей Ильич? — выныривает как чёрт из табакерки старик Козючиц. — Новая хозяйка Кудрявцева приехала.
У старика в руках — военный бинокль. Это его любимое хобби — подглядывать. Старый Козёл — так называют его за глаза. Или Старик Козлодоев. Кому как больше нравится.
Думаю, он в курсе всех обидных прозвищ и сплетен, что о нём ходят. Козючицу на них плевать. Он похож на трухлявый пень, ему уже за восемьдесят, он знает, какой толщины тараканы бегают в его голове, и на каждого из нас у старого шпиона — досье. Папочки, которые он ведёт от руки, любовно записывая всё, что удаётся подсмотреть, подслушать, а то и сфотографировать. Навороченный фотоаппарат у него тоже при себе.
— Не видел, Герман Иосифович, — стараюсь быть вежливым и пытаюсь обойти старого хрыча стороной, но тот цепко хватает меня за руку. Вздрагиваю. Да что ж это такое? Второй раз за день.
Козючиц знает о моей особенности, поэтому его посягательство граничит с хамством и перебором полномочий. Но как культурный человек я молчу, хоть руку из его скрюченных пальцев вырвал почти тут же.
— Как же не видели, дражайший? Вы ж поздоровались? Знаками внимания обменялись? Понравилась девочка? Чу̀дная, правда? Блондиночка, свежая, интересная! Так бы и съел как булочку!
Козючиц плотоядно облизывает сухие губы. Язык у него в трещинах, как и положено такому древнему ящеру, как он. Новая хозяйка соседнего дома? Эту историю в общих чертах, кажется, знают все окрестности. Что Кудрявцев оставил странное завещание. Что помер скоропостижно.
О его дочери никто и слыхом не слыхивал. Невольно вспоминается её хрупкость и талия, что в двух ладонях помещается. Какая она булочка? У старика явно поворот на еде. Или он не завтракал с утра?
Мы не здоровались. Она чуть не сбила меня с ног. Так спешила посмотреть, что ей досталось? Саркастическая усмешка касается моих губ. Ну, вот же! Вот оно! Алчная маленькая сучка. Ещё не познакомились, а диагноз уже есть. Впрочем, мне нет дела, какова она — моя соседка. Лишь бы поменьше сталкиваться.
— Думаю, черства ваша булочка. Смотрите, как бы последние зубы не обломали, — бросаю я старому козлу и спешу прочь, чтобы не застрять надолго: Герману Иосифовичу нравится разговаривать. Дай волю — до вечера не остановится, вываливая на меня собранные сплетни. Я не готов сегодня быть помойным ведром. Пусть уж лучше кто-то другой.
— Вы не переживайте, Андрей Ильич! — кричит Козючиц и, нелепо подпрыгивая, как одноногая собачка, пытается успеть за моим широким шагом. Жалеть его я не собираюсь. Останавливаться тоже. — У меня отличные вставные челюсти!
Как замечательно. Значит и сухари перемолотит. Флаг ему в руки.
— Так бегите, попробуйте на зуб, — кидаю на старика взгляд, и тот останавливается, призадумавшись. Кажется, я только что отдал на заклание девушку с обликом голубоглазого ангелочка снаружи и с меркантильной душонкой внутри.
Все женщины любят сплетни. По-моему, они споются.
Ива
— Вы не ушиблись? — Самохин участливо смотрит, как я невольно растираю рукой грудь. Да, я ударилась о каменную твёрдость мужчины и, кажется, сбита с толку.
Чем он привлёк меня? Не знаю. Возможно, это последствия моего невольного заточения, когда внешний мир оторван, как осенний лист, и дрейфует за дуновением ветра, а я остаюсь неизменной, высушенной мумией, что сидит в своём саркофаге и не пытается выбраться наружу. А жизнь, оказывается, бурлит. В темноте гроба не увидишь и не узнаешь. Впрочем, я догадывалась, но никогда не ощущала свою обособленность так остро, как сейчас.
— Всё хорошо, — наконец-то нашла в себе силы посмотреть на нотариуса. — Вы покажете мне дом?
Он был мне не нужен — мой спутник. Но пусть находится рядом, может, я тогда перестану волноваться.
Дом большой, двухэтажный, со множеством комнат, открытой верандой, мезонином, балкончиком и круглыми колоннами. А ещё — клумбы с цветами и фруктовый сад. Всё ухожено, чисто, как отглаженный парадный костюмчик, что висит и ждёт торжества.
— Это, можно сказать, родовое гнездо. Дом достаточно старый, но в отличном состоянии. Сергей перестраивал его немного, всегда заботился, хоть и бывал здесь нечасто.
Самохин двигается по дому легко, знает расположение комнат, ориентируется так, что сразу видно: он бывал в этом доме и не раз.
— Здесь всё готово, Ива, — останавливается он возле спальни, где виднеется кровать под кремовым покрывалом. — Ждёт хозяйку. Всё продумано, есть мебель, утварь, необходимые вещи. Два раза в неделю приходит женщина, делает уборку. Есть отличная кухарка, что с удовольствием будет готовить для вас — только позовите. Есть разнорабочий и садовник. Все они получают хорошие зарплаты и готовы служить вам, как делали это и для Сергея.
Меня передёрнуло от слова «служить». Я не могу представить, как целая армия людей увивается вокруг меня. Что-то делает за меня. Не привыкла. Но после коммуналки здесь… слишком легко дышится. Много пространства. Хочется разуться и пройтись по деревянным половицам босиком. Да, здесь деревянные, очень хорошие полы.
Дом… располагает. Пахнет смолой, чистым бельём, неуловимо — лимоном. Нет запаха пыли и запустения. Кажется, здесь никогда не останавливалась жизнь. Чисто, уютно, свободно. Так и тянет присесть, прилечь, посмотреть в потолок. Заварить чая с травами и выйти на веранду или в сад. Наверное, мне будет замечательно здесь вязать. Спокойно, тихо, нет людей, что будут доставать, скандалить за место у плиты. Никто не будет колотить кулаком в душ или туалет, если ты немного задумаешься.
Я невольно провожу ладонями по деревянным проёмам. И это всё может стать моим?..
— Вам нравится, — он не спрашивает. Он видит, что я очарована этим местом. Да что там. Я приняла его ещё там, в машине, когда только увидела балкончик издали и крышу. Он мог оказаться чужим, но по каким-то причинам я не ошиблась.
Я не склонна верить всякой мистической чепухе — слишком для этого рациональна. Я прожила такую жизнь, что не очень верю в чудеса. Для меня есть лишь одно чудо — кружевные мотивы, которые я сочиняю и соединяю, чтобы каждый раз получить новое платье или скатерть. Я не люблю повторяться. Избегаю шаблонов. И только в своей работе я верю в сказки, добрых фей, во что-то потустороннее, что помогает мне создавать необычайно красивые вещи.
Этот дом как окно в мир, которого у меня никогда не было. Я могу гордиться и лгать, но здесь… мне дышалось. Я не чувствовала себя чужой, хоть всегда ощущала дискомфорт, попадая в незнакомые здания. Здесь этого не было. Может, потому что всё, что окружало меня, дышало любовью?..
Той любовью, которую я никогда не знала?.. Не чувствовала в полной мере даже от единственного близкого человека?..
— Да, мне здесь нравится, — зачем скрывать правду? Её не спрячешь.
У Самохина довольно блеснули глаза из-под стёкол. Он был уверен, что дом возьмёт меня в плен, а я не буду сопротивляться.
— Когда переезжаем? — он давил на меня, и я понимала: это его цель, задача — заманить сюда и навязать, всучить, если нужно будет. Но приз сам падал в руки, потому что не хотелось бороться. Я жаждала войти в пасть льву и ждать, пока за мной захлопнутся челюсти.
Если бы кому-то нужен был дом, нет смысла искать меня и вручать ключи с бантиком на подносе. Этому дому зачем-то нужна хозяйка. Не лишь бы кто, а я. Почему? Спрашивать бесполезно.
