чтобы накрыть мне ноги меховой накидкой. И уже через несколько минут нашей увлекательной поездки, я была ему за это безмерно благодарна.
Звенели бубенцы. Из-под копыт четверки лошадей поднималась снежная буря. А каждый поворот грозил вылетом в сугроб.
Легкая, четырёхколёсная коляска резво неслась по людной улице. Лихой извозчик, не жалея сил, с криком «поберегись», расчищал дорогу от зазевавшихся пешеходов.
Где-то в отдалении гудели колокола. Ярко светило солнце. Небо не омрачало ни единой тучки. Солнечные зайчики скакали по крышам деревянных домов, заглядывали в окна и заставляли весело щурится.
В воздухе витало ощущение праздника, которое я списывала на собственное приподнятое настроение. Пока мы не выехали на главную площадь, которую Бабишев, не знаю за какие такие заслуги, назвал площадью «Трех Карманов».
По кругу были разложены костры. А рядом с ними люд от мало до велика. В лотках раскладывали товар для продажи. Дети хвастали друг перед другом сахарными петушками и смотрели кукольное представление. Женщины примеряли шерстяные шарфы. Мужчины тянули канаты. И все это под дружный смех и песни.
На мой вопрос, что здесь происходит, Сергей сначала нахмурился. Потом, видимо, вспомнил о мой «болезни», расслабился и улыбнулся.
— Так к ярмарке новогодней готовятся, Софья Алексевна. Недолго, почитай, осталось.
Если это подготовка к ярмарке, то что же тут будет в Рождество? Обязательно проверю. Если, конечно, сверхъестественные силы, притащившие меня сюда, не откатят все обратно.
Вскоре дорога вышла в парк. Тот был как бы общим, но принадлежал живущим в столице князьям Перемейским. От них и получил свое название.
Шумный. Красивый.
Белые ели стояли, словно в пуху. Снегири, перелетая с ветки на ветку, смахивали крыльями снег. Такие же, как у нас, коляски с запряженными в них тройками и четверками лошадей катались вдоль и поперек.
Некоторые из пассажиров, как будто знакомые с графом или моим, почившим в бозе, двойником, махали и здоровались, проезжая мимо. Не желая прослыть невежей, я отвечала им милой улыбкой, а особенно дружелюбным — кивком.
Но все равно вздохнула с облегчением, стоило нам с графом заехать в самую глушь. Скрывшую от посторонних глаз и предоставившую мне отличный шанс начать «допрос».
— Сергей Данилович, — добавив в голос томно-капризных ноток, я повернулась к своему жениху. — А как вы смотрите на то, чтобы оставить вашу… пролетку и немного здесь прогуляться? Ноги размять? Свежим воздухом подышать?
— Ежели на то ваша воля.
Он прикрикнул и махнул рукой извозчику, подавая тому знак остановить коляску. Затем помог мне выбраться на снег и, придерживая за ручку, повел за собой по узкой дорожке.
— Прекрасная погода. Как раз для романических прогулок, не находите? Наверное, у нас с вами их было не мало? — вышло немного топорно, ну так и я не мастер словесности.
Сергей замялся. Крепко сжал трость. Опустил глаза в землю. Цвет лица сделался бордовым, как переспелый помидор. Рот долго не открывал. Видимо, подбирал слова. Но я уже поняла, что романтикой в этом союзе не пахло.
— Вынужден признаться, Софья Алексевна, это первая наша с вами прогулка. Не поймите превратно, я не всегда бываю предоставлен сам себе. Дела семейные отнимают большую часть моего личного времени.
— Конечно, я все понимаю, — улыбнувшись, кивнула я, ничего, толком, не понимая. — А почему сегодня вдруг изменили своим планам?
Граф тяжело вздохнул.
— После вчерашнего происшествия, когда я нашел вас без сознания, на холодном полу… Я всю ночь не мог уснуть, на сердце было неспокойно. А к утру осознал, насколько непостоянной бывает судьба. Последствия могли быть плачевными, а мы даже не знаем друг друга так, как положено будущим супругам.
В глубине его глаз блеснули яркие искры, заставившие меня напрячься и отступить. Незаметно. Сделав вид, будто поправляю юбку.
— О чем вы, Сергей Данилович?
— Простите, ежели напугал вас, Софья Алексевна, — нахмурился он, явно заметив мое замешательство и настороженный взгляд. — Я не мастер подбирать слова. А порой и вовсе бываю косноязычен. Министерская служба, понимаете ли, не для романтиков и поэтов. Я всего лишь хотел бы узнать вас получше. Ваши вкусы и предпочтения. Те две встречи, что имели место в вашем доме, под присмотром вашей дражайшей тетушки, были изрядно коротки и малосодержательны.
— О чем же мы с вами говорили?
— О мечтах, — он поднял голову к небу и смущенно улыбнулся. — Вы, обычно тихая и спокойная, тогда так увлеченно и страстно рассказывали о своем желании путешествовать. Увидеть окружающий нас мир…
Звучит напыщенно, будто девиз для благотворительного бала по сбору средств для больных чахоткой.
Что же ей мешало при таких деньгах? Вряд ли Инесса Ивановна была бы против.
— Сергей… Данилович, простите за нескромный вопрос, а почему вы вдруг решили сделать мне предложение? Я уверена, выбор у вас большой. Любая была бы рада выйти замуж за графа.
Когда Бабишев удивленно захлопал глазами, я поняла, что перегнула. Но сказанного назад не воротишь, а потому потупилась, как приличествует скромной барышне и продолжила ждать ответа.
С небольшой паузой, но он последовал.
— Признаться, вы застали меня врасплох, — нахмурился мужчина. — Знаете, я всегда полагал, что куда проще быть одному. Забот никаких. Делай, что твоей душеньке угодно, не перед кем держать ответ. Жил бобылем. Домой приходил, дабы поспать, переодеться в чистое, чаю попить в выходной день, когда министерский дом бывал закрыт. А потом в один момент осознал — довольно. Уволился со службы, вернулся в родной Китеж и попросил маменьку помочь найти невесту достойную. У ней сомнений не было, кого выбирать.
Произнося последнюю фразу, он окинул меня многозначительным взглядом, и так хитро прищурился, что не уловить намек было невозможно.
Смутить, видно, хотел. И та, другая Сонечка, однозначно бы смутилась. Но не я…
— Как резко вы изменили жизнь. Не страшно было?
Бабишев устало улыбнулся и пожал плечами.
— Что может напугать современного человека, живущего в столице в конце просвещенного девятнадцатого века?
Хм, не знаю. Знакомство с человеком из двадцать первого?
— Ага, понятно. Выходит, союз наш не по любви… — захотелось издать горестный вздох, для полноты картины «барышня в унынии», но решила не борщить. Графу и так не по себе. Идет рядом, руки заламывает. На лице вся скорбь мира отражается.
— Вы не подумайте, Софья Алексевна. Я проникся к вам с первого взгляда. Вы прекрасная, нежная, милая барышня. Не чета взбалмошным ровесницам. У тех лишь побрякушки да тряпки в голове. А вы о высоком мечтаете. К небушку тянетесь…
Спасибо, дотянулась. Теперь бы еще злодея найти, который ее в это самое небушко…
Продолжая петь мне оды, Бабишев вывел
