Ни один из секретов военно-инженерного дела не укрылся от хитроумного повелителя ассасинов. Синан знал, из чего строятся и как работают «джарк», «занбарак», «коз алзияр» и даже ужасная «маниджаник» — смертоносная машина, которую люди прозвали «Длинноволосой невестой». При помощи и под руководством блемми Синан соорудил огромные, страшные арбалеты, тетивы которых были сделаны из перекрученных шелковых волокон и конского волоса. Эти орудия могли стрелять массивными железными балками, гранитными глыбами, раскаленными докрасна кирпичами и глиняными бомбами, извергающими при падении алхимический огонь.
Не укрылись от Синана ни тайна китайских ракет, что издают вопли и изрыгают пламя, ни секрет византийского котла, из которого рвется наружу неугасимый «греческий огонь». Эти гигантские орудия уничтожения было трудно перевозить и прятать от посторонних глаз, зато они представляли небывалую, пугающую военную мощь. Под чутким руководством умных людей они определили судьбу не одного восточного государства, раздираемого войнами. И падение Иерусалима свершилось не без их участия.
Непрестанно путешествуя, блемми всюду выискивал редкие растения, которыми увил теперь свои живописные беседки. Он тщательно собирал их пыльцу, а лепестки отжимал и процеживал сок, из которого затем готовил восхитительные эликсиры. Были у блемми и кузницы, и мастерские, в которых хранились диковинные приспособления из стекла и металла. Долгие годы ушли у него на то, чтобы вывести необыкновенную породу верблюдов, которые могли бы доставлять его товары в» самые дальние страны. В конце концов он создал удивительный вид чудных зверей с пятнистой шеей и чешуйчатой безшерстной шкурой — эдаких верблюдолеопардов.
Но самой удивительной достопримечательностью Парадиза блемми были бани. Синан ввел пришедших с ним людей под мраморные своды, громко благодаря своего бога за то, что тот защитил их в пути и невредимыми доставил на место. Затем он объявил, что препоручает их души Аллаху и впустил грязных, мучимых жаждой воинов в восхитительные мраморные пределы бань.
А здесь поистине был рай. Из множества широких медных труб хлестала чистейшая вода. Люди радостно снимали кольчуги и сбрасывали заскорузлую одежду. Со смехом и песнями омывали они свои руки и ноги, покрытые татуировками, в очищающих, освежающих струях пресной воды. А нежный аромат фимиама тем временем возносил их души на небеса.
Тихо, ласково, совсем незаметно покидали они свои тела.
Слуги блемми сложили свежевымытые трупы на носилки и убрали их прочь. Слуги эти были евнухами, и у всех были вырезаны языки.
Бережливая Хильдегарт, по своей давней привычке, аккуратно разобрала пожитки мертвецов. Женщины, бродившие по усыпанным трупами полям Святой земли, с тем чтобы подбирать раненых и хоронить погибших, — и мусульманки, и христианки, — наживались за счет мертвецов гораздо больше, нежели за счет своих вполне живых покровителей и защитников. Часто случалось так, что женщины разных вероисповеданий, шедшие за враждебными друг другу войсками, встречались вдруг на одном поле, только накануне усыпанном мужскими трупами. Жестикулируя, они принимались торговаться и обмениваться одеждой мертвецов, их медальонами, кинжалами, дубинками и безделушками.
Синан вошел в тот момент, когда Хильдегарт только-только закончила разбирать и аккуратно раскладывать по кучкам грязные сапоги мертвецов. Вид у него был расстроенный.
— Тихий Господин написал нам, что делать, — сказал Синан. Нахмурившись, он разглядывал еще не высохшие каракули. — Евнухи должны сбросить тела в шахту, как обычно. Но он хочет, чтобы потом мы загнали в баню и лошадей. Всех до единой! — Ассасин мрачно взглянул на аббатису. — По-моему, здесь скоро вообще никого не останется. Что-то я не вижу ни садовников, ни секретарей… Людей явно не хватает, они не справляются. Ведь не нам же с тобой заниматься этой грязной работой! Ничего не понимаю.
Хильдегарт была потрясена этой новостью.
— Избавление от грязных и злобных турок, конечно, того стоило, но разве же можно ставить лошадей в такой роскошной зале, облицованной мрамором?
— Ставить лошадей, говоришь? Дорогая моя, мы должны их убить и сбросить в шахту. По крайней мере, так пишет Господин. Если хочешь, посмотри сама, уж не ошибся ли я? Ведь ты всегда была прекрасной переводчицей!
Хильдегарт внимательно изучила пергамент, покрытый чернильными брызгами. Но странные каракули блемми читались совершенно однозначно, ошибки быть не могло; к тому же с годами его арабский стал гораздо лучше.
— Все именно так, как ты говоришь, но эти указания бессмысленны. Если у нас не останется лошадей — как я вернусь в Тир? А ты как вернешься в Аламут?
Синан в ужасе поднял на нее взгляд:
— Что такое ты говоришь? Как смеешь ты подвергать сомнению повеления Тихого Господина?!
— Ну нет. Ведь это ты мужчина, — поспешно ответила Хильдегарт. — Подвергать сомнению приказы — твоя привилегия.
Хильдегарт не видела блемми уже около восьми лет. Они сообщались исключительно через курьеров или, чаще всего, при помощи почтовых птиц.
В самом начале, когда записки блемми гораздо сложнее было переводить, она сопровождала его почти всегда и всюду. Она подавала ему чернила, подносила ему виноград, хлеб и мед и даже провожала его ко сну, коему блемми предавался на кровати странной конструкции, скрытой занавесью от посторонних глаз. Но потом он перебрался в свой Парадиз, а Хильдегарт уехала и жила с тех пор за много лиг от своего господина. Тем не менее они продолжали переписываться, но он ни разу не упомянул о том, что скучает без своей верной служанки.
Блемми посмотрел на нее таким знакомым, всезнающим взглядом. Глаза его, круглые, черные и мудрые, располагались на груди на расстоянии ладони друг от друга. На нем были мешковатые штаны из цветастого синего шелка, нарядные кожаные сапоги и — разумеется — никакого головного убора. Он сидел скрестив ноги на бархатной подушке, на полу своего кабинета. Перед ним стояли баночки с тушью, рядом лежали восковые печати, расходные книги, листы пергамента и тщательно прорисованные карты. Огромные ручищи блемми с годами похудели, и пестрое одеяние казалось блеклым. Его пальцы, прежде столь ловкие и не знавшие устали, мелко дрожали.
— Должно быть, господин нездоров, — прошептала Хильдегарт Синану. В присутствии блемми они всегда старались перешептываться, потому что почти не сомневались: он не слышит и не понимает человеческого шепота. Правда, у блемми имелись уши или по крайней мере какие-то выросты по бокам тела, но он никогда не реагировал на речь, даже если к нему обращались на тех языках, на которых он умел писать и читать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
