Девицы с удивлением уставились на незнакомую девушку:
– Кирка-то? Какой «того», ты рехнулась? Жив-здоров и рассекает по всей Европе! В порядке наш Кирка. А может, ты о другом?
Верка обрисовала «своего» Иванова – врач, спортсмен, музыкант, играет в металлической группе. Русые волосы, серые, с прищуром глаза. Жена, с которой он вроде развелся.
Кажется, все сходится?
– Жена? – рассмеялись девицы. – Какая жена, окстись! Сроду он не был женат, никому в загс утащить Кирку не довелось! А баб – да, по всей России! В каждом городе и в каждом селе. Никого не пропускает, о чем ты! Но наш Кирка не врач, какой Кирка врач? Пару месяцев работал фельдшером на «Скорой», ящик таскал. А потом ушел, надоело. Говорит, что он вольная птица и служить ему не пристало. А что, все правильно. Папашка-то у него в Думе заседает. Не знала? А откуда у него такой крутой «Харлей»? Сам заработал? Сейчас вроде пересел на «Ямаху». Ир, ты не знаешь? – Рассказчица обратилась к соседке.
«Харлей», «Ямаха» – какая разница? Врал. Все время врал. Врач, пашет, чтобы прокормить семью. Делает сложные операции, торакальная хирургия. Скандальная, поддающая и неуправляемая жена, несчастье его жизни.
Господи, как она на это попалась? Но главное, что и в голову не пришло хоть что-то проверить! А ведь могла.
А зачем – ей хотелось ему верить.
Похоронила, ага. Свечки ставила за упокой души. Не верила, что он так запросто и легко мог ее бросить.
Дура, дура! Но самое главное – с того дня боль ушла, как не было. И ситуация, которую она считала все это время трагической, за полчаса стала комической. Классика жанра – поспал с симпатичной влюбленной дурочкой и послал. Прошла любовь, завяли помидоры.
Самое обидное было то, что она так долго страдала.
Ведь знай она это раньше – ну пострадала бы, да. Поплакала. Написала бы еще наивные детские стихи о любви.
А потом бы его возненавидела. А когда ненавидишь – перестаешь страдать.
Три года слез, бессонных ночей и терзаний. Три года страданий и боли. Три года беспрерывной тоски. И три года одиночества.
Три года она избегала компаний, дней рождений и прочих увеселений. Она была в трауре. Ну где еще найти такую дуру?
Услышав все это, Верка закатилась в истерике:
– Получила? Смешно, да? Сейчас тебе смешно, а что было до того? Ох, Катька… – посерьезнела Верка. – Весь мой жизненный опыт говорит об одном: не верь этим козлинам! Встречайся, спи в свое удовольствие, принимай подарки – и все! Используй по полной. Выжимай все, что нужно! И – досвидос, чао-какао! В прерию, к таким же диким козлам. Усвоила?
Катя пожала плечами. Боль ушла, а стыд за себя и злость на него остались.
В общем, пережила.
Через полгода встретила Майка, американца. «Ничего себе женишок! – повторяла Веруня. – Вот этого, Кать, упустить невозможно!»
Он очень нравился ей, этот высокий, светловолосый, голубоглазый очкарик с умным и немного растерянным лицом. Майк неплохо говорил по-русски – еще бы, специалист по Достоевскому, осторожно пробовал русскую еду, морщился от холодца и винегрета, обожал блины и кислые щи, прекрасно знал русскую классику и обожал Чайковского.
Вместе они исходили все музеи и облазили все переулки и закоулки Москвы, пару раз смотались в Петербург, в Кострому и Суздаль. Майк окончательно влюбился в Россию и, внимательно глядя на Катю, говорил, что готов здесь остаться.
Так продолжалось почти восемь месяцев.
А потом Майк уехал в Нью-Йорк, как он шутил, на побывку.
Он звонил каждый день и заваливал Катю фотографиями. Докладывал каждый свой шаг: Майк завтракает, Майк идет за газетами, Майк в магазине – перечень покупок прилагался. Майк на вечеринке у старых друзей, Майк в клетчатой пижаме отходит ко сну.
Катя почти не спала – когда у нее был день, в Нью-Йорке ночь, вот и болтали ночь напролет.
Майк обещал через два месяца приехать в Москву: «За тобой, Катрина! И с документами!»
Катя позвонила в Грибоедовский загс и спросила, на какое число есть свободные места.
Майк не приехал через два месяца. И через три не приехал. И через пять. Катя звонила и писала, но он не отвечал ни на звонки, ни на письма и сообщения.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Что-то случилось? Она сходила с ума.
Наконец ответил: «Катрина, прости, я имел небольшие проблемы».
Жив! Слава богу! Ну да, все в жизни бывает! Самое главное, что он объявился.
Катя верила только в хорошее. Потому что таких отношений у нее никогда не было – таких близких, доверительных, откровенных. Майку она могла рассказать все. Ну или почти все, а это уже очень много. Например, про развод родителей, про отношения с отцом, про ее роман с Кириллом, про работу, про свои мечты.
Он умел слушать, этот интеллигентный американский мужчина. Он умел посочувствовать. Он мог заплакать! Мог просто обнять и погладить Катю по волосам, как маленького ребенка.
И тут же, мгновенно, ее отпускало. Она видела в нем надежного старшего брата, заботливого отца, ко всему прочему Майк был прекрасным любовником. Именно с ним, а не с мачеобразным Кириллом в Кате проснулась женщина.
А сколько было совпадений – уму непостижимо! У людей, выросших в разных культурах и говорящих на разных языках.
Они часами бродили по Третьяковке. Могли подолгу сидеть возле любимых картин. Сидеть и молчать, взявшись за руки.
Они понимали друг друга без слов, по глазам.
Они были близки, как неразделенные сиамские близнецы. Вот вам и разность культур! Майк подружился с Ольгой Евгеньевной.
Однажды, во время прогулки по центру, он остановился возле салона свадебных платьев.
– Зайдем? – лукаво улыбнулся он.
Катя кивнула. Значит, он принял решение? И совсем скоро, возможно, сегодня, он сделает ей предложение?
Он молча бродил по салону.
Продавщица с удивлением смотрела на молчащую, скромно стоявшую в стороне Катю.
Наконец он выбрал.
– Это? – Он повернулся к Кате.
Катя кивнула.
И здесь – надо же! – и здесь они совпали! Если бы Катю спросили, она бы без сомнений указала именно на это платье! Узкое, изящное, безо всяких лишних деталей и украшений, в меру скромное и при этом нарядное. Словом, именно то, что и нужно!
– Окей! – улыбнулся Майк, и они вышли на улицу.
Платье не купили, но Катя ничего не спросила.
Решила так – наверное, он привезет что-то похожее из Америки, возможно, так будет дешевле, потому что цены в салоне были заоблачными.
Итак, он жив, и у него были небольшие проблемы. Катя пришла в себя, а вот мама и Верка были настроены весьма скептически – неужели он не мог написать? Пусть пару слов, но написать: «Жив, не волнуйся, решаю проблемы».
– А если он попал в тюрьму? – сказала Катя.
Мама охнула, а Верка рассмеялась мефистофельским смехом:
– Ну ты даешь, Катька! Сейчас здесь, в России, можно звонить из тюрьмы! А уж там, в демократической Америчке! Как всегда, хочешь выгородить и оправдать! Но я тебе не поддержка.
– Да, Катюш… – осторожно вставила мама. – Как-то странно, Вера права.
Катя махнула рукой: с вами не о чем говорить.
А спустя какое-то время Майк прислал фотографии. Со свадьбы.
Все как положено: жених в черном фраке с бабочкой, невеста в белом платье и фате, алтарь в католическом храме, гости со счастливыми улыбками. И очень обстоятельные подписи: «Это мои мама и папа, это – родители моей невесты Джессики. Это моя сестра Николлета, а это кузен Джордж».
Ну чтобы Катя была в курсе.
И коротенькая приписка: «Катрина, дорогая! Так получилось, что я встретил Джесс. Джесс – моя первая любовь и первая женщина. Наши родители большие друзья. Катрина, ты сможешь меня простить и порадоваться за меня? Я очень счастлив».
– Идиот! – орала Верка. – Он конченый идиот! Катька, какое счастье, что у вас ничего не получилось! А представь, если бы ты вышла за этого идиота и уехала с ним в его сраный Нью-Йорк? Кать, у него точно диагноз! Он шизофреник, я тебе отвечаю! А что ты, подруга, ревешь? Тебя же просили порадоваться! Вот и радуйся, – хмуро добавила Верка. – Радуйся, что пронесло.
