Въ 1892 году, по окончаніи мною курса въ Университетѣ, родители мои поселились въ Головкинѣ, гдѣ у отца было все то же кровное хозяйское дѣло, которому онъ продолжалъ съ той же энергіей цѣликомъ отдаваться. Мы, сыновья, навѣщали довольно часто нашихъ стариковъ и все шло сравнительно по-хорошему, какъ вдругъ въ 1897 году стряслась въ нашей семьѣ лихая бѣда: братъ Димитрій смертельно захворалъ сердечной болѣзнью, а съ братомъ Николаемъ случилось тоже немалое горе. На почвѣ холостецкаго легкомысленнаго поведенія, онъ совершилъ преступленіе, которое было тотчасъ же искусственно раздуто въ крупный скандалъ его личными недоброжелателями. Эти мелкіе завистники поспѣшили бросить грязью въ незапятнанное до того времени имя Наумовыхъ! Отецъ не выдержалъ и весной 1897 года его разбилъ нервный ударъ и у него отнялась вся правая половина туловища.
Повезли его въ Москву, гдѣ, благодаря помощи и вниманію семьи моей невѣсты — Ушковыхъ, — удалось положеніе отца настолько улучшить, что послѣ моей свадьбы въ 1898 году, онъ съ моей матерью вновь переѣхалъ въ Головкино, и тамъ былъ установленъ за нимъ постоянный медицинскій присмотръ.
Въ этомъ же году, 19-го августа, скончался братъ Димитрій, имѣніе же при с.Головкинѣ путемъ двухъ, одновременно совершенныхъ, крѣпостныхъ актовъ (дарственной отца и раздѣльной между братьями) перешло въ мою собственность.
Конечно, первое время все шло, какъ и ранѣе: поддерживались тѣ же порядки, оставались тѣ же люди. Былъ только приставленъ къ больному отцу, лишенному возможности владѣть рукой, въ качествѣ его секретаря и конторщика, нѣкій Павелъ Петровичъ Бажминъ, лично хорошо мнѣ извѣстный молодой человѣкъ, честный, исполнительный и знавшій конторское дѣло.
Отцу было пріятно продолжать свое исконное дѣло хозяйничанья въ Головкинѣ, угодья коего онъ наизусть зналъ, такъ что заглазно могъ давать свои привычныя распоряженія старому и давнему своему сотруднику — приказчику Ѳедору Афанасьевичу Ключникову.
Состояніе отца, сначала подававшее надежду на быстрое возстановленіе, все же полному излеченію не поддалось, и хотя въ болѣе легкой формѣ, но параличное состояніе оставалось. При немъ безсмѣнно были моя мать и, въ качествѣ хожалки, старинная прислуга, дочь еще крѣпостного — Авдотья Всеволодовна (Дуняша). Кромѣ того, постоянное наблюденіе за отцомъ имѣлъ мѣстный врачъ, собственно фельдшеръ по цензу, Дмитрій Николаевичъ Гальченко, но за свои 30 лѣтъ безукоризненной практики издавна признанный всѣмъ окружающимъ населеніемъ за популярнаго и авторитетнаго доктора.
Съ 1901 года отецъ, видимо, сталъ слабѣть, ничѣмъ особенно не страдая, а въ 1903 году, 24 іюля ночью, позвали меня къ нему и подъ утро онъ тихо, на моихъ рукахъ, отошелъ въ иной, лучшій міръ.
Какъ, казалось бы, ни были мы, въ частности я лично, въ теченіе долгаго времени готовы встрѣтить этотъ конецъ неизлѣчимой многолѣтней болѣзни, но когда совершилось это, когда застыли глаза и холодная голова безжизненно склонилась мнѣ на плечо, непередаваемое чувство боли отъ роковой вѣчной разлуки прожгло все мое нутро и лишь въ эту минуту я осозналъ, что значитъ потеря родного отца.
Похоронили мы его въ церковной оградѣ около Головкинскаго храма. Отдать ему послѣдній долгъ съѣхалось много родныхъ и сосѣдей. Отцовскія обѣ комнаты, расположенныя въ каменномъ корпусѣ, я послѣ его кончины сохранялъ всегда въ томъ видѣ, какъ онѣ были при немъ, и это было моимъ любимымъ помѣщеніемъ, гдѣ я впослѣдствіи жилъ и работалъ. Миръ праху твоему, дорогой папа!
4
Моя мать Прасковья Николаевна родилась въ с. Восломѣ Рыбинскаго уѣзда Ярославской губерніи, 20-го октября 1840 г. Отцомъ ея былъ князь Николай Васильевичъ Ухтомскій, прямой потомокъ Рюриковичей, а матерью — княгиня Елизавета Алексѣевна, урожденная Наумова, дочь Алексѣя Михайловича Наумова, родного брата прадѣда моего Михаила Михайловича.
Князь Николай Васильевичъ жилъ безвыѣздно въ своей родовой вотчинѣ, пользовался всеобщимъ уваженіемъ и почетомъ всего окрестнаго населенія, начиная съ дворянъ, кончая своими крѣпостными; былъ онъ удивительнымъ хлѣбосоломъ и слылъ за рѣдкаго по уму человѣка.
Дошедшіе до меня портреты и дагерротипы изображали его въ ополченскомъ кафтанѣ, временъ Отечественной Войны, когда онъ возглавлялъ все Ярославское ополченіе. Княгиня-бабушка была, говорятъ, удивительно красива и добра; по крайней мѣрѣ, моя мать всегда вспоминала объ ней съ чувствомъ особаго благоговѣнія. Семья ихъ была очень многочисленна, и мать моя была младшей дочерью и общей ихъ любимицей.
Судя по воспоминаніямъ ея, жизнь въ Восломѣ была необычайно людная и оживленная — масса сосѣдей, постоянные съѣзды и разъѣзды по гостямъ — и все это отличалось здоровымъ деревенскимъ весельемъ, причемъ наряду съ гуляньемъ и катаньемъ на лонѣ природы, не забывались музыка, пѣніе, поэзія, литература и пр.
Надо думать, что у младшей княжны „Полины” (такъ звали маму въ семьѣ) немало было вздыхателей и претендентовъ, но выборъ родителей и ея самой палъ на троюроднаго ея брата — Николая Михайловича Наумова — моего отца, безъ ума ее полюбившаго и остававшагося вѣрнымъ ея спутникомъ до самой своей смерти.
Моя мать была въ настоящемъ смыслѣ этого слова — красавица. Высокая, статная, она обладала классически-правильнымъ оваломъ лица и изумительно красивыми внѣшними его очертаніями, большими темно-голубыми глазами и великолѣпными отъ природы вьющимися каштановыми волосами. При всемъ этомъ она была чрезвычайно одаренной и чуткой ко всему художественному, будучи прекрасной музыкантшей (фортепіано) и обладая выдающимися способностями къ рисованію.
Выйдя замужъ, она покинула свой отчій домъ и попала въ Головкинскую среду семей Наумовыхъ. Разница для нея была весьма ощутительна, ибо въ Головкинѣ и настроенія, и вся окружавшая ее атмосфера казались совершенно иными, чѣмъ въ ея родномъ Восломѣ. Со своей стороны, отецъ все дѣлалъ, чтобы сгладить эту рѣзкую перемѣну въ жизненной обстановкѣ, и вскорѣ же моя мать перезнакомилась съ обитателями сосѣдняго съ Головкинымъ города Симбирска, отличавшагося въ 60-хъ годахъ исключительнымъ оживленіемъ своего многочисленнаго дворянскаго общества.
Наѣзжая нерѣдко въ Симбирскъ, мои родители сблизились съ музыкальной семьей жившаго въ то время въ Симбирскѣ князя Ивана Петровича Трубецкого, коему принадлежали, какъ я ранѣе имѣлъ случай упомянуть, большія имѣнія въ Ставропольскомъ уѣздѣ Самарской губерніи (противъ Симбирска) — Мулловка и Новый Буянъ.
Симбирскъ описываемыхъ временъ доживалъ свои крѣпостные дни и достатки — пріемы, охоты, пикники, домашніе театры, оркестры и пр. Во всемъ этомъ сказывались еще ширь и барство былыхъ помѣщичьихъ временъ.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
