Капышинский презрительно выдохнул из себя ароматный дымок.
– Некоторые деятели, – начал он, – почему-то уверены, что стоит им натянуть короткую юбку и каблуки с ромашками, и мир будет у их ног. Так вот – это неправда.
Я в очередной раз подумала, что заниматься сексом с этим человеком, наверное, то же самое, что читать словарь технических терминов на немецком языке.
– Ну хорошо, мы лодыри. А ты что делаешь?
– Читаю обзор местных материалов, в которых фигурировал наш кандидат за последние три месяца. Надо же хоть кому-то понимать, какой у Петрова здесь сложился имидж.
– А где ты это взял? – удивилась Васька.
Оказалось, у Андреса, которому было просто лень тащиться с большой папкой до нашего кабинета. Вот что бесит больше всего на кампаниях – все считают себя творческими личностями и не хотят работать командой. Как заметил однажды Гарик: «Кругом гении, некому даже телефонную трубку поднять!»
Мы все-таки договорились с Капышинским встретиться вечером за ужином и обсудить дальнейшие действия. Из соседнего кабинета доносились повизгивания неугомонного Митьки.
– Зайдем на минуточку, – предложила я, – заодно поговорим с Андресом.
– Давай, – быстро согласилась Васька, – все равно день потерян.
Митя встретил нас неуместным вопросом:
– Ну, как продвигается медиа-план?
– Потихоньку, – призналась Василиса.
– А знаете, почему? – захихикал Митька. – Потому что...
Ни строительство дома,Ни путь капитанаНе получатся, если их делать без «плана»!
Угощайтесь!
– Теперь у нас появился свой дилер, – забурчала Васька, но трубочку из рук Мити приняла без колебаний, запыхтела и вскоре стала похожа на маленького симпатичного дракончика.
Первый рабочий день подходил к концу.
* * *
По правилам политического консалтинга отвезти нас в роскошный северский особняк полагалось централизованно, всех вместе. Хотя бы на первый раз. То есть – нас с Васькой, Гарика, Николая, Тимура и Капышинского. И, естественно, Митю. Иначе, как любит говорить Гарик, возникает «атмосфера нездоровой свободы», консультанты идут вразнос, кто-то стремительно выпадает в запой, кто-то пытается подраться со стриптизершей в клубе, кто-то просыпается в чужих трусах в неизвестном подъезде – одним словом, летят графики, срываются сроки выпуска агитматериалов, и возникает столь нелюбимая Капышинским буза и беготня...
Да что там говорить, если однажды в теплом приморском городе Гарик сам звонил нам и нетвердым голосом шептал:
– Аоооо... Даша... я на шестьдесят седьмом километре, пришлите за мной, пожалуйста, машину.
– Гарик... какой шестьдесят седьмой километр? Какая трасса? Как ты туда попал в шесть утра?
– Тихо, Даш, не ори, голова раскалывается, и телефон разряжается... Ничего не знаю. Проснулся – рядом дорога и столбик: «67 км».
Одним словом, ехать полагалось вместе. Дело осложнялось тем, что Тимур и Капышинский люто ненавидели друг друга. Прямо-таки органически не переносили. Что-то такое у них в свое время произошло – то ли не поделили девушку, то ли разошлись во взглядах на концепцию государственной политики. А может, это была инстинктивная ненависть Капышинского, рафинированного интеллектуала, к плебеям-маргиналам в лице Тимура.
У консультантов вообще сложные отношения с народом. Потому что большинство политконсультантов – так уж складывается – принадлежит к породе экзальтированных эгоистов, и сложнее всего для них думать о ком-то, кроме себя. Волей-неволей приходится думать о клиенте, потому что клиент платит. Но от избирателя консультанты страшно далеки. Они не всегда помнят, чем живет народ, сколько зарабатывает, что читает и что смотрит вечерами. Политтехнологи компенсируют это буйной фантазией.
Порой фантазия дает сбои. Тогда в политических листовках появляются обороты «как мы помним, еще у философа Лосева» или рассуждения о плюсах и минусах японской кухни по сравнению с итальянской. Потому что, объясняют политтехнологи, «все эти рассуждения о коммуналке и нищете людям уже осточертели, им хочется свежей экзотики»...
Неправда. Людям никогда не надоедает жаловаться на сантехников, как женщинам – перебирать воспоминания о беременности, как старикам – оживлять свою молодость, как сантехникам – пить. Смешно сказать, но под веселенькую политическую или коммунальную интригу великий русский народ способен сожрать любой мусор – то есть, простите, нашего кандидата. Судимого за групповое изнасилование или вора в законе, циркового клоуна или опасного психопата.
У Тимура, потомственного люмпен-пролетария, есть свои плюсы. Например, он почти всегда нюхом чует, какими сериалами, ток-шоу, ночными клубами и прочими именинами сердца живет электорат в любом городе. Но есть и минусы. Много. Перечислять все нет смысла, достаточно вспомнить, что у Тимура передние зубы золотые, и его несколько раз жестоко били за воровство на предвыборных кампаниях. Сама не видела, но с удовольствием бы посмотрела. К тому же Тимур раза четыре за вечер озвучил похабные шутки в наш с Васькой адрес.
Поэтому Гарик поспешил выпроводить нас обеих из офиса вместе с Капышинским, глупо хихикающих, вручив бумажку с адресом дома, ключи и велев найти во дворе серебристый «ниссан» с водителем.
«Ниссан» оказался привозным «сэконд-хэндом» с правым рулем (в Сибири такого японского старья много). На месте водителя расселась Блондинка – на руле лежали ее двухсантиметровые ногти с рисуночком в сиропном духе.
– Да, это я вас повезу, – голосом резиновой игрушки сообщила Блондинка, – я – Виолетта.
Мы икнули в унисон.
– Осторожно, не сядьте на масика!
На сидении лежал плюшевый заяц. Синего цвета.
– Вы уверены, – шепнул Капышинский, – что она настоящая?..
– Надо ее потрогать.
– Иголочкой потыкать! – радостно заржала Васька.
Тимур, как выяснилось, встретил Виолетту в ночном клубе. Там она искала свое истинное «я». Тимур сообщил, что президент Путин лично поручил ему найти в Северске заблудшие души, пока он, Путин, слишком занят вступлением в ВТО и другими проблемами. Виолетта ответила, что, в общем-то, Путин ей нравится – у него сексуальные уши. Тимур обещал устроить ее на веселую работу – и вот в результате она весь августовский день проторчала в пыли, не сделала маску для ногтей, пропустила «Сашу и Машу», а сам Тимур так и не объяснил, в чем будет состоять ее новая работа.
– Не может быть, чтоб настоящая, – резюмировала я.
Город Виолетта знала плохо, водила еще хуже, к дому мы прибыли сквозь тернии, но дом заново впечатлил всех.
В комнате, которую Васька припасла для меня, все сияло крахмальным светом, как в раю: недвусмысленных размеров кровать, необъятное зеркало и золоченый иконостас в углу. Солидный Господь для солидных господ. (Привет В. О. Пелевину!)
– Ох, Вась, а чего тут так много Боженьки? Мне перед ним даже переодеваться неудобно.
– Привыкай. Тут в каждой комнате так духоподъемно. И даже в бильярдной. Хозяин, как ты понимаешь, грешил без меры. Еще скажи спасибо, что иконы, а не лица невинно убиенных и ограбленных. И мальчики кровавые в глазах... Бог с ними, Дашка, побежали лучше смотреть камин с инкрустацией!
– В виде лика Божьего? – мрачно ухмыльнулась я.
– Не богохульствуй.
Камин тихо сиял – судя по всему, в доме было кому разжечь камин, позаботиться о туалетной бумаге и даже выстирать носочки усталым политтехнологам. Он был великолепен, как Лувр, как Шанхай, как лосось-гриль под мятным соусом. Мы зарылись пузиками в ковер и смотрели на огонь. Васькина кожа казалась темно-персиковой от огня, а глаза были цвета вишневого варенья.
– Ты думаешь о том же, о чем и я?
– О чем? – вяло уточнила Василиса.
– В каких словах обрисовать электорату радужные дали. Как дать им понять, что Петров любит их безмерно и придет, как добрый царь-батюшка.
– Ага... только я совершенно об этом не думала. Я думала – интересно, сколько лет Перцелю?
– Тридцать семь? Тридцать четыре? Тридцать пять?
– Баба ягодка опять...
– Он заказчик.
– Но ведь не кандидат.
– Еще не хватало – соблазнить будущего президента России!
– А что, – мечтательно потянулась Вася, – это было бы... роскошно.
У нас есть один-единственный нравственный принцип – не заводить романов с заказчиками и кандидатами. Юной женщине немыслимо сложно иметь достойную репутацию в политическом закулисье, а о какой репутации можно говорить, если за тобой тянется амурный шлейф?
Страшно сказать, когда я была почти ребенком и организовывала встречи с народом для своего первого в жизни кандидата в Облдуму, меня несколько раз настойчиво просили надеть юбку подлиннее. По мере того, как обретались длинные юбки, опыт и репутация, наш с Васькой нравственный принцип стал накрепко въевшимся атавизмом – вроде детской привычки не наступать на собачьи какашки и трещины в асфальте.
