головах. Сейчас наша кавер-группа поет One Day More из мюзикла «Отверженные», и я восторгаюсь разносторонностью солиста.
На бис ребята исполняют кавер Personal Jesus от Depeche Mode, потом секретарь директора просит тишины и представляет короля и королеву красоты этого года. Беспредельная Дарлин вышагивает в розовом вечернем платье, частично прикрытом футбольным джерси. Дэйв Спрат, король красоты, буквально висит у нее на руке, он на добрых тринадцать дюймов[16] ниже нее, если считать каблуки.
Беспредельная Дарлин держит в руке микрофон, позаимствованный в минивэне у Зика, чтобы маршировать и одновременно объявлять номера. Когда школьная кавер-группа запевает ска-кор-версию We Are the Champions от Queen (победные традиции у нас таки есть), перед зрителями выстраивается футбольная команда: сейчас будут представлять их.
Я наклоняюсь к Джони. Она не сводит глаз с Чака.
Вот честно, я не понимаю ее. Чак – запасной квотербек, который запал на Беспредельную Дарлин и вконец расстроился, когда та не ответила ему взаимностью. Он тогда конкретно вышел из берегов; Тед таким не бывает, даже когда очень не в духе. Чувство юмора Тед не теряет, даже потеряв самообладание. Чак, боюсь, не такой. Жаль, Тони учится не в нашей школе, чтобы я вскинул брови и поинтересовался его мнением о ситуации.
Тед, похоже, не замечает, куда устремлены взгляды Джони. Сам он смотрит в другую сторону.
– Это он? – спрашивает Тед.
Верный себе, Тед не знает полумер и тычет пальцем в кого-то на противоположной стороне трибун. Я щурюсь, дабы разобрать лица в толпе. Сперва мне кажется, он тычет пальцем в Кайла, вяловато аплодирующего футболистам, которых представляет Беспредельная Дарлин. Потом до меня доходит, что Тед показывает на несколько рядов выше.
Я вижу свободное место. Потом рядом с ним я вижу Ноя.
Ной чувствует мой взгляд. Клянусь, чувствует! Он смотрит прямо на меня!
Или же он смотрит на Теда, который до сих пор тычет в него пальцем.
– Опусти палец! – цежу я сквозь зубы.
– Успокойся! – велит Тед и ведет пальцем по воздуху, словно и не показывал на Ноя. Я пытаюсь ему подыграть.
Когда наш цирк с пальцем заканчивается, я вижу Ноя там же, где секунду назад. Не пойму, с чего я решил, что он исчезнет. Наверное, я не верю, что подобные вещи получаются легко. С другой стороны, почему они должны даваться тяжело, я тоже не понимаю.
Джони отвлеклась от Чака, да так основательно, что просекла, в чем дело.
– Не сиди сложа руки! – велит она.
– Если сам не подойдешь к нему, подойду я и расскажу, как ты на него запал, – грозит Тед. Прикалывается он или нет, я не знаю. От эффекта группового давления до смелости маленький шажок. Понимая, что Джони и Тед с крючка меня не спустят, я направляюсь туда, где сидит Ной. Одна из училок зыркает на меня, куда, мол, собрался, но я лишь отмахиваюсь. Из динамиков льется хрустальный голос Беспредельной Дарлин: «А сейчас представляю квотербека… единственную… неповторимую… МЕНЯ!»
Я смотрю на зрителей. Аплодируют все, кроме самых заносчивых дрэг-квинов, которые изображают незаинтересованность.
Нагнувшись, я прячусь за трибунами, чтобы выбраться на лестницу. Что я скажу Ною? Вдруг я вот-вот дураком себя выставлю? Я чувствую лишь жар и пыл. Мой разум бьется в такт с сердцем. У моих шагов тот же ритм, что у надежд.
Я спускаюсь к основанию лестницы. Я потерял ориентацию в пространстве и теперь не вижу Ноя. Повернувшись к Джони и Теду, я умираю от смущения: они оба тычут пальцами в мою сторону. Представление футболистов окончено, их место готовится занять команда по квизбоулингу[17]. Беспредельная Дарлин наслаждается последним взрывом аплодисментов. Вот она смотрит в мою сторону и, клянусь, подмигивает.
Я фокусируюсь на сиденье рядом с Ноем. На его безумно крутых волосах не фокусируюсь, и на его туфлях из синей замши не фокусируюсь, и на пятнах краски на его кистях и предплечьях не фокусируюсь.
Вот я рядом с ним.
– Здесь свободно? – спрашиваю я.
Ной поднимает на меня глаза. Секунду спустя он расплывается в улыбке.
– Привет! – говорит он. – Я везде тебя искал.
Даже не знаю, что сказать. Я так счастлив и так напуган.
Трибуны взрываются: представляют команду по квизбоулингу. Ребята выбегают на корт, сбивают кегли, одновременно отвечая на вопросы о теории относительности Эйнштейна.
– Я тоже тебя искал, – наконец говорю я.
– Здорово, – отзывается Ной. И это впрямь здорово. Очень здорово.
Я усаживаюсь рядом с ним, а зрители громко приветствуют капитана команды по квизбоулингу, который только что выбил страйк, перечислив все произведения сестер Бронте.
Не хочу пугать Ноя, рассказывая обо всем, что пугает меня. Не хочу, чтобы Ной знал, как он важен. Свою важность пусть почувствует сам.
Так что я говорю: «Классные туфли», и мы болтаем о магазине, где Ной покупает себе шмотки. Мы болтаем, когда команда по бадминтону запускает в воздух свои воланы. Мы болтаем, когда у Клуба любителей французской кухни поднимается идеальное суфле. Мы смеемся, когда оно опадает.
Я высматриваю признаки того, что Ной мне созвучен. Я высматриваю признаки того, что мои надежды оправдаются.
– Это серендипность, да? – спрашивает Ной, и я чуть не падаю с сиденья. Я твердо верю в серендипность – в то, что в один великолепный миг разрозненные кусочки паззла складываются и ты видишь, в чем с самого начала скрывался их смысл.
Мы болтаем о музыке и выясняем, что любим одинаковую. Мы болтаем о фильмах и выясняем, что любим одинаковые.
– Ты впрямь существуешь? – выпаливаю я.
– Вот, кстати, нет, – с улыбкой отвечает Ной. – Я понял это в четыре года.
– Что случилось, когда тебе было четыре года?
– Я придумал себе теорию. Хотя, наверное, я был слишком мал, чтобы понять, что это теория. В общем, у меня была воображаемая подруга. Мы с ней не расставались: болтали без остановки, родители выделяли ей место за столом, и так далее по полной программе. Потом мне пришло в голову, что она не воображаемая подруга. Я понял, что воображаемый друг – это я, а она – настоящая. Мне это казалось совершенно логичным. Родители со мной не согласились. Но я до сих пор втайне чувствую, что прав.
– Как ее звали?
– Сарра.
– А тебя?
– Томм. С двойным «м».
– Может, сейчас они вместе.
– Ой, нет. Томма я оставил во Флориде. Путешествовать он не любил никогда.
Мы не воспринимаем друг друга слишком серьезно, в чем есть серьезный плюс. Краска у него на кистях не то бордовая, не то синяя, а на одном пальце пятно чистейшего красного цвета.
Секретарь директора снова у микрофона. Парад почти закончился.
– Я рад, что ты нашел меня, – говорит Ной.
– Я
