– Взгляни, кстати, – промолвил он, любуясь алмазом, – видел ли ты что-нибудь подобное? «Карбонадо» – вот как я решил назвать его.
– Имя пристало иметь бриллианту, но не алмазу. Чтобы полностью проявилось достоинство камня, его, прежде чем называть нужно обработать.
– Да, разумеется. Бенвенутто завтра же займется этим.
Я промолчал, сневыразимой горечью глядя на герцога. Он посмотрел на меня и, видимо, понял.
– Но ведь, сколько я знаю о тебе, ты не прославлен огранкой камней, а Бенвенутто признанный мастер.
– Мастер? – в справедливом гневе вскричал я, – Как, как вы сказали? Мастер? О, сколько выиграло бы искусство и весь род людской, если бы этот мастер ничем, кроме поножовщины не занимался! Легко же ныне стало называться мастером, если уж и Челлини так величают! Но бывают моменты, – нахмурив брови продолжал я, – следует проявить высокий вкус и вспомнить, что этот Карбонадо, как вы его назвали, чуть не попал в руки Бенвенуто.
Я ощущал себя бесконечно правым и речь моя лилась свободно и убедительно. Глаза герцога увлажнились; не говоря ни слова, он поймал мою руку и вложил в нее алмаз.
– Сколько времени тебе понадобиться на работу?
– Три дня, мой государь!
– Иди же и не мешкай. В инструментах, полагаю, у тебя недостатка нет, а деньги ты получишь сполна по окончании работы.
Несколько раздосадованный последней фразой герцога, я вышел в глубокой задумчивости.
Вот так и получается, что чем больше жажду покоя, тем дальше оно от меня бежит.
События жизни замесились так круто, заплелись в такой узел, что распутать их можно было только одним способом, уже не раз испытанным мною – рубануть и все разорвать.
Речь моя перед герцогом была вполне искренна – уж что-что, а алмаз я смогу обработать лучше, чем Челлини, было бесспорно, а стало быть, искусство не осталось бы в накладе, что главное, ибо жизнь коротка, а искусство вечно.
В выигрыше, можно сказать, будет и герцог – ведь ему останется мой картон с изображением святой Терезы, вероятно не менее ценной, чем Карбонадо…
Звучит лютневая музыка и фигура в плаще исчезает в черноте улиц Флоренции. Титр:
КОНЕЦ ВТОРОЙ СЕРИИ
Любопытно, что Валера Марус связан с алмазами покрепче, чем персонажи телефильма, он ведь умрет из-за алмазов. Поэтому даже ничтожных исторических познаний Валеры случайно хватило, уловить анахронизм в изображаемых событиях. Слыхом не слыхивая о знаменитых ювелирах Ренессанса, он тем не менее знает, что само слово «бриллиант» появилось только в конце XVII века, а до этого обрабатывать алмазы не умели, что Валера знал, лщгда ходил на курсы повышения квалификации заточников, желая сдать на пятый разряд. Это был один из периодов его жизни, когда он твердо начинал новую жизнь: купил брюки, тетрадку, шариковую ручку и записал что успел из вводной лекции – вот именно о бриллиантах. Потом он записывал ещё меньше и потом уже ничего не записывал, да так и перестал ходить, поняв, что на пятый разряд сдавать лучше не пробовать, а то и четвертого лишат. А теперь уже поздно, да и что сдавать на пятый разряд теперь? Валере скоро сорок лет, а до пенсии дожить не надеется, потому что такая вредная специальность – алмазный заточник. На работе все вроде хорошо и чисто – занавесочки, цветочки, а на самом деле невидимая алмазная пыль копится и они каменеют.
Недавно Валере делали операцию на легких и хирург потом ругал его за то, что то его легких все скальпели теперь в зазубринах.
Алмазному заточнику полагается работать сорок минут, потом на двадцать минут покидать помещение, а куда идти, на улице стоять? Валера остается на месте – курит или кемарит, а иногда идет в котельную к приятелю Ивану, но в котельной всегда так пахнет газом, что Валера за двадцать минут начинает задыхаться.
Валера достал из платяного шкафа сохранившуюся от курсов повышения квалификации тетрадку и стал разгдядывать грубые, прилежные строки, ему сделалось очень тяжело, кажеться, что лучше и не жить больше. Он резко выключает телевизор, бубнящий про нефтепроводы, подходит к окну – там снег, темно, идти некуда.
Валера понимает, что брага, которую он поставил, будет готова только через три, но, конечно, там уже сейчас есть кой-какие градусы. И ему делается легче.
Глава третья. Смерть незнакомого джентельмена.
Только на третий день после этого Валера вновь включает телевизор. То есть Валеры небыло дома, а там, куда он ходил в гости, даже телевизора небыло. А может был, но Валера не помнит ничего.
На экране та же столовая в палаццо Лорда Хроня. Хоть спектакль ставь по этому авантюрному телефильму. В столовой все те же и двое новых, видимо представленных зрителям в предыдущей серии. Только веселого Капитана нет – может его ликвидировали за осведомленность?
Персонаж Джон Виторган, поверенный Лорда Хроня в делах, с лицом, резким, как топор, с трудом подавляет раздражение:
– Видит Бог, Лорд, я не понимаю, зачем нам нужно посвящать в цель экспидиции хоть кого-нибудь?
– Черт меня подери! – взорвался весь красный Мак-Дункель, напыжившись в своем отделанном костюме, – тысяча чертей! Он не понимает! Он не понимает, что без вождя шотландец не воин!
Мак-Дункель слегка картавит и у него чертыхаться получается как-то не страшно:«Чорт меня подери!».
– Видит Бог, функции лидера вполне может взять на себя сам Лорд Хронь, – со спокойным, благородным раздражением ответил Виторган, двигая жевалками на скулах.
– Лорд Хронь будет неформальным лидером экспидиции, – устало сказала Фрау Маргрет Фон Моргенштерн, – но необходим и формальный.
– А, чтоб меня черти побрали! Тысяча чертей! Тысяча диких кабанов! Какой ещё, к чертям собачьим, неформальный лидер? – с лютым бешенством закричал на Фрау Маргрет Мак-Дункель.
– Ну ты и ярыга, видит Бог, – спокойно сказал ему Виторган, – что ты ореш на всех? Ты-то чего хотел?
– Я, я, черт меня подери? Тысяча чертей! Тысяча залпов мне в задницу! Я хочу, чтобы вы все, черт вас разорви, заткнули свои пасти и слушали меня!
– Ну, говори, мы тебя слушаем, видит Бог.
Мак-Дункель, немного порычав и похрипев, стукнул по столу и сказал:
– Нам нужно, черт вас побери, чтоб всех разорвало… то есть, черт возми, я говорю, чтоб тысяча чертей, тысяча залпов вам в задницу… Черт! – сбившись с мысли он грохнул кулаком по столу.
– Если бы вы, сэр, поменьше чертыхались, вам бы удалось более связно изложить свои соображения, – заметила Фрау Моргенштерн.
– А? Черт! Учить меня, куропатка, вздумала? «Если бы, да кабы»? Накоси, выкуси, чтоб у тебя повылазило! Морген Фри – нос утри! Молчи, пока зубы торчат! Слушай все! Нам нужно Мак-драммондов… Да, черт! Нам нужно пустить гонцов по всей горной Шотландии и созвать всех Мак-драммондов и чтобы собрались все О'Брайены, О'Паньки, распустили знамена и с грозными песнями спустились с горы, чтобы за ними ехали поэты вроде О'Хапкина и воспевали их, чтобы, черт побери, они шли, свирепо печатая шаг, по равнине, выжигая каменным железом гнезда вигамудов, чтоб, черт побери… – в восторге вдохновения Мак-Дункель стукнул кулаком по столу с такой силой, что у Лрода Хроня из тарелки выплеснулся весь суп жульен.
– Все это очень поучительно, сэр, – горько сказала Фрау Маргрет, – но намечаемая вами резня в кланах горной Шотландии не поможет вам в поисках алмаза.
– Да, вернемся к вопросу об экспидиции к острову, – по-деловому начал Виторган.
– Давайте пригласим главным Джакоба Кулакина, – неожиданно для всех сказала славная, но молчаливая и некрасивая леди Елизабет Хронь.
Все недоуменно оглянулись на нее, прикидывая свои изображения. В наступившей тишине было слышно только, как Лорд Хронь, с аппетитом чавкая, хлебает суп жульен.
– Влюбилась? – истончила Фрау Моргенштерн, сузив глаза.
Славная девушка зарделась как маковый цвет.
