4) английский посол (с 1788 года) в России лорд Витворт, через свое правительство, несомненно, финансировавший заговорщиков и поощрявший развитие заговора вширь.
Итак, в зародыше заговора двое из четверых имеют явную «проанглийскую ориентацию». Посла, Витворта, понять легко: он действует в интересах своей родины и желает любой ценой предотвратить катастрофу, могущую произойти вследствие объединения Франции с Россией. Тем более что и российский государь высказывался весьма определенно, что не удовлетворен Англией как союзницей и, более того, горит решимостью положить конец корыстолюбивой эгоистической политике и несправедливостям великобританского правительства. То, что Англия в преследовании своих интересов двоедушна и корыстолюбива, – общее место любой политики вообще. Англичане, разумеется, старались не лезть в пекло и не переходили Альпы, но упрекнуть их как недостаточно рьяных союзников в борьбе с Францией нелегко. Для этого нужен какой-то особенный повод. Что-то «интимное», глубоко личное в хрупкой внутренней структуре российского самодержца должно быть болезненно затронуто, что-то должно было глубоко оскорбить его…
Что же?
Осмелимся предположить, что этой интимной, сугубо личной причиной, повлекшей за собой грандиозную внешнеполитическую перестройку, был захват англичанами Мальты в том же роковом 1800 году. Ведь Мальта – пустынный островок в Средиземном море неподалеку от французских берегов – с 1525 года была прибежищем мальтийского ордена св. Иоанна Иерусалимского. Когда, после захвата Мальты англичанами, мальтийские рыцари, разыграв совершенно театральное действо, в пропыленных каретах и одеждах прибыли к Павлу и попросили у него крова, обещав сделать его Великим Магистром ордена, с одной стороны, Павел был необычайно польщен, с другой – его рыцарское чувство было оскорблено в самой своей глубине.
Драгоценные детские мечтания императора были грубо растоптаны.
Еще в детстве юному Павлу зачитывались истории про орден мальтийских кавалеров. «Изволил он потом забавляться и, привязав к кавалерии свой флаг адмиральский, представлять себя кавалером Мальтийским», – писал в дневнике учитель юного Павла С. А. Порошин. И далее: «Представлял себя послом Мальтийским и говорил перед маленьким князем Куракиным речь» [13]. Учителю не откажешь в проницательности, во всяком случае, он совершенно верно делает вывод, что угнетенность и униженность будущего царя, обида на мать во многом компенсировались воображением, в котором немалое место занимали рыцари, объединенные в некий «дворянский корпус»…
Сами того не ведая, захватив Мальту, англичане попрали самые драгоценные детские мечты русского императора. Но опа-а-асно так грубо тревожить сокровенное сильных мира сего!
III
В марте 1800 года Павел высылает из России лорда Витворта. Отношения с Англией разорваны. Таким образом, выбор – либо война с Францией, либо война с Англией – одназначно решен в пользу французов против Англии. Павла как будто и не волнует, что Наполеон в это время – всего только Первый Консул, а не император. «Он делает дела, и с ним можно иметь дело» [14], – решительно заявляет царь. Отныне тот, кто выиграет время, решит судьбу России. Павел не понимает этого. При всей своей подозрительности он не догадывается о заговоре против себя до самых последних своих дней. Все лето 1800-го заговорщики без устали плетут смертельную паутину, а заграничные курьеры того времени так медлительны!
Однако после «летних каникул» император приступает к решительным действиям.
Едва вернувшись в Петербург, царь объявляет эмбарго на все английские товары, тем самым предвосхищая политику «континентальной блокады», при помощи которой позднее будет пытаться удушить английскую экономику Наполеон.
Ростопчин расписывает Павлу блистательные перспективы от союза с Францией.
Война с Англией неумолимо приближается.
13 ноября 1800 года составлены две «инспекции» для грядущей кампании. Предполагаемым полем военных действий избирается Германия, часть которой придерживалась антифранцузской (и следовательно, проанглийской) линии. Русская армия по этому плану делится на три части и изначально занимает позиции в Брест-Литовске (главнокомандующий – Пален), Луцке (М. И. Кутузов) и Витебске (Н. И. Салтыков) [15].
4 декабря – заключен военный союз со Швецией.
16 декабря – оформляется союз всех Скандинавских стран против Англии. В поощрение союзникам Дании обещан Гамбург, Швеции – Любек, Пруссии будет предложено занять Ганновер (вассально связанный с Англией), а в случае ее отказа эта область отходит Франции.
18(30) декабря происходит разрыв с эмигрантским двором Людовика XVIII и высылка его из страны, в этот же день Павел со специальным дипломатическим представителем царя Спренгпортеном отсылает свое первое послание Наполеону. Наполеон, не дождавшись письма Павла и не зная о нем (что за век? Ни телефона, ни телеграфа, на худой конец!), на несколько дней раньше, 10 (21) декабря, сам пишет послание русскому царю, предлагая ему союз, «при котором оружие выпадет из рук Англии, Германии или других держав», и делает первые намеки относительно совместного раздела Азии.
Как только письмо русского царя доставлено в Париж, при дворе Наполеона мгновенно оценивают ситуацию: «Раздел мира между Дон Кихотом и Цезарем!» [16].
Павел, получив депешу от Первого Консула, тоже не скрывает радости: пробил, пробил час его, императора Павла I, торжества! Осталось уладить лишь кое-какие мелочи – вопрос о Мальте (которую Наполеон хотел оставить за собой), Египте, целостности Неаполитанского, Баварского и Вюртембергского королевств (дорогих Павлу), – и пред Россией преклонят голову и двоедушная Англия, и Австрия, которую в запальчивости Павел называет «слепой курицей». Идея же азиатского похода вдруг взрывается таким количеством точных, выверенных подробностей, как будто она давно созрела у Павла в голове и только ждала часа, чтобы явиться во всех деталях: во всяком случае Наполеон явно не ожидал, что Россия примет идею азиатского похода так близко к сердцу, а главное, поставит ее исполнение в разряд технических вопросов, которые все будут решены к маю 1801 года…
Наполеон не знает (он только может догадываться по донесениям посланных в Санкт-Петербург шпионок), сколь шатко положение Павла. Для того чтобы составить военный союз между Россией и Францией, нужны по крайней мере месяцы. Для того чтобы созрел и «сработал» заговор, – мы знаем
точно – нужны ровно два месяца и 11 дней. Как писал Н. Я. Эйдельман: «Каждый день все опаснее для монарха. И все рискованнее для заговорщиков» [17]. В столице империи идет игра на время, ставки в которой предельно высоки. Заговорщики вовсю вербуют сторонников. Вербовка осенью 1800-го – зимой 1801-го обычно совершалась на званых обедах: оттого угрюмый, безлюдный павловский Петербург на переломе века вдруг озаряется огнями празднеств. Вербовали «участников», «исполнителей», «посвященных» – узкий круг генералов, офицеров гвардии, сенаторов; гораздо шире – необходимый круг «сочувствующих» – тех же гвардейцев и просто военных, «вольнолюбцев» из штатских; наконец, точно так же вербовали и еще одно немаловажное лицо во всей этой истории – престолонаследника, сына Павла, будущего императора Александра I…
В конце 1800 года планы заговорщиков чуть не разрушила «госпожа Бонейль», шпионка Наполеона, которой удалось скомпрометировать и выбить из рядов заговорщиков одну из заглавных фигур, стоящих у колыбели заговора, – англофила графа Панина. 17 ноября разжалованный Панин выслан из Петербурга, но его удаление – всего лишь одна из «опал» государя: заговор так законспирирован, что даже шпионки Бонапарта о нем не догадываются…
В то же время другая шпионка Наполеона, госпожа Шевалье, добившаяся больших высот (благорасположение знатного вельможи Кутайсова и самого Павла), угодила в сети Палена, которому через нее удалось-таки то, что не удавалось напрямую: оклеветать Ростопчина, представив его царю как «обманщика, ведущего двойную игру». В решающий момент переговоров между Павлом и Бонапартом – 20 февраля – Ростопчин, больше всего сделавший для этого союза, внезапно уволен от всех дел, а его должность в Коллегии иностранных дел с сохранением должности санкт-петербургского генерал-губернатора перешла в руки главной фигуры заговора, «ферзя»: графа П. А. Палена. «Ростопчин проиграл – себя и своего императора» [18] – так расценивает эту комбинацию Эйдельман. Последнее серьезное препятствие на пути заговора было устранено.
IV
Однако дело еще не было кончено: из очередного письма Павла Наполеон узнает подробности своего плана «раздела Азии», который в переработанном императором Павлом виде оказывался не чем иным… как планом похода на Индию, отправленным для согласования и «апробирования» в Париж.
