— Ты убил их вождя, — мягко проговорил Бедир. — Если я правильно понял, только тот, кто победил хеф-Улана, достоин быть голосом Королевств. Так они считают.
— Говорить! — Кедрин словно выплюнул это слово. Его пальцы сжали ножку кубка, который он держал, словно хотели ее переломить. — Похоже, ни на что другое я больше не гожусь.
— Ты еще на многое способен, — тихо возразила Уинетт. — Тебе дана редкая возможность, неужели ты не понимаешь?
— Какая? — Кедрин повернул голову, словно заколдованный меч лишил его не только зрения, но и слуха. — Слепой, ведущий переговоры… да это просто смешно! И что я смогу им сказать? Я не краснобай, а воин… был воином, — горько поправился он.
— Ты воин, который убил Нилока Яррума.
Слава Госпоже, она не пытается его жалеть. Это было бы слишком унизительно.
— Они это помнят. И уважают тебя. Ты бы стал презирать воина, искалеченного в бою? Варвары прислушаются к твоим словам. То, что ты можешь сделать, будет благом для всех Королевств. И никто, кроме тебя, не справится с этой задачей.
Кедрин буркнул что-то неразборчивое и устремил невидящий взор на Бедира.
— Что скажешь, отец?
— Сестра Уинетт права, — ответил правитель Тамура. — Нам представился редкий случай. Мы можем постепенно установить прочный мир с лесным народом. И я верю: успех зависит от тебя.
— Опять пророчество? — проворчал Кедрин.
— Можно сказать и так. По крайней мере, Госпожа не оставит Своей милостью того, кто послужит миру между Королевствами и Белтреваном.
— Только за это тоже придется платить, правда? Например, отдать еще какую-то часть себя, чтобы обеспечить… еще одну победу?
Бедир раскрыл было рот, чтобы ответить, но Уинетт подняла руку, призывая его к молчанию.
— Загляни в свое сердце, Кедрин. Там ты найдешь ответы.
— Мне нужен один ответ — что делать с этой треклятой слепотой. Пусть Госпожа вернет мне зрение — и я снова с радостью стану служить Ей.
— Она сделает это, — убежденно ответила Уинетт. — Я в этом не сомневаюсь. Возможно, тебе придется поехать в Эстреван, — но ты получишь исцеление.
Кедрин опустил кубок на стол и запустил пальцы в свои темные волосы. С его губ сорвался тяжелый вздох, уголки рта опустились.
— Простите меня… Уинетт, отец… Эта проклятая тьма меня с ума сводит. Мне надо подумать. Оставьте меня ненадолго.
— Конечно.
Бедир встал. Может быть, и к лучшему, что сын не видит сейчас его лица. Жалость его только оскорбит. Сын пошел в него — такой же высокий и широкоплечий… и, по счастью, сходство не только внешнее. Тамурцы — гордый народ. Они умеют переносить страдания молча, раскрываясь лишь наедине с собой.
Правитель вышел в коридор, выложенный квадратными плитами, который вел в глубину Высокой Крепости, Уинетт последовала за ним. Когда дверь за ними закрылась, Сестра вздохнула.
— Средство найдется, — твердо произнесла она. — Должно найтись. Не могу поверить, что Госпоже угодна его слепота.
Голос молодой Сестры говорил больше, чем слова, — и явно больше, чем ей хотелось сказать. С тех пор, как окончились сражения, Бедир постоянно наблюдал за ней и сыном. То, что он видел, наводило на серьезные размышления. Чувства Кедрина к юной Сестре все больше напоминали влюбленность. Уинетт начинала отвечать… пока что лишь привязанностью, но вряд ли обет безбрачия допускал даже подобные чувства. Это было нечто большее, чем взаимная привязанность больного и Сестры-Целительницы, — даже если учитывать, что Уинетт постоянно находилась при нем. Возможно, они бы никогда так не сблизились — если бы Кедрин не нуждался в лечении. Что же касается Уинетт… И взгляды, и голос выдавали чувство, которое расцветало в ней… и порождало мучительные противоречия. Дочь короля Дарра избрала для себя путь Сестры-Целительницы и дала обет безбрачия, посвятив себя служению Госпоже. Нарушив обет, она утрачивала свой дар. Бедир не осмеливался строить догадки, чем все это кончится, но боялся, что у его сына появится еще один источник страданий — не менее мучительных, нежели из-за слепоты.
— Как только здесь все уладится, он должен отправиться в Эстреван.
«Уверен, Кедрин захочет, чтобы ты его сопровождала». Бедир постарался, чтобы эта мысль не прозвучала в его словах.
— Безусловно, — кивнула Уинетт. — В Эстреване найдут способ исцелить его.
— Уповаю на это, — буркнул Бедир.
В это время Кедрин сидел, погруженный во тьму и молчание, и боролся со страхом. Этот страх иногда покидал его — но лишь ненадолго. Возможно, он в безопасности; он чувствовал это, пока рядом была Уинетт, пока он ощущал прикосновение ее руки или аромат солнца в ее волосах. Он никому бы в этом не признался… но страх, точно зверь, затаился в засаде где-то на краю его сознания. Этот зверь выжидал, чтобы овладеть его разумом и утащить в спасительное безумие. Он едва ли решался признаться в этом даже себе самому. Это означало осознать, что он ослеп навсегда. Он отгонял от себя эту мысль, и вместе с ней отступал страх. Значит, он на что-то способен — один, без чьей-то помощи. Но… как он предстанет перед вождями Орды и будет вести переговоры? Слепой?
— Госпожа, — прошептал он, — сколько еще Ты от меня потребуешь?
Кедрин протянул руку, пока не наткнулся на край стола, потом ощупал пальцами гладкую полированную поверхность и наконец обнаружил кувшин с вином. Осторожно подняв кувшин, юноша наполнил кубок. Вино перелилось через край; Кедрин почувствовал, как липкая жидкость потекла по руке, и выругался, потом поднес кубок к губам и сделал несколько глотков.
Неожиданная мысль осенила его. Это было любимое вино Сестры Грании. Сестры Грании, которая отдала жизнь, чтобы не осуществился замысел Эшера. Она поддерживала попутный ветер, чтобы «Вашти» быстрее доплыла до Высокой Крепости. Она знала, сколько сил потрачено, — и все же бросила вызов чарам Посланца… и погибла. Такова была цена победы. Она просто сделала это, не задаваясь никакими вопросами. Кедрин вспомнил, как слышал голос Сестры в миг ее смерти. Теперь юноше показалось, что Грании снова говорит с ним — не словами, которые можно было записать или повторить, но передает ему некое чувство. И он уже знал, что нужно делать.
Кедрин поднял кубок, словно провозглашая тост. Потом отставил его в сторону, поднялся и осторожно двинулся через комнату, останавливаясь всякий раз, когда его вытянутые руки натыкались на холодный камень стены. Поворачивая то вправо, то влево, он наконец нащупал дверь, толкнул ее и шагнул в коридор.
— Принц Кедрин!
Стоящий неподалеку стражник приблизился, его рука сжала локоть юноши.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
