Хоть ее беременность и протекала без особых осложнений, если не считать утренней тошноты в первые месяцы, объем ее тела увеличился точно так же, как когда она носила Джонни. Ей было тяжело двигаться. Элизабет особенно остро ощущала свою беспомощность, когда ей нужно было взобраться на лошадь или слезть с нее, хоть ее маленькую сивую кобылу и нельзя было сравнивать с громадным мерином, на котором ездила Деирдре. Плавать же было легко, ведь в воде вес тела уменьшался. Но это развлечение придется на время отложить. На самом деле весьма удачно, что вскоре ей предстояло совершить длительное морское путешествие: на «Элизе» все равно ничего не нужно будет делать. Элизабет будет просто сидеть и отдыхать.
Прежде чем войти в комнату к Фелисити, женщина постучала в дверь. Кузина стояла на коленях перед ящиками, которые необходимо было отправить на борт. Вокруг нее лежали предметы одежды – на табурете, кровати, комоде, полу. Когда Элизабет вошла, Фелисити тут же вскочила.
– Где ты так долго пропадала, Лиззи?! Я же волнуюсь…
Фелисити замерла. На ее лице застыли удивление и негодование, когда она заметила, что у кузины мокрые волосы. Девушка тут же уперла руки в упитанные бока.
– Ты плавала!..
Элизабет перебила кузину, прежде чем та успела осыпать ее своими скучными упреками:
– Фелисити, наши планы изменились. Нам нужно отплыть уже сегодня ночью.
Кузина уронила ночную сорочку на пол и застыла с открытым ртом, глядя на Элизабет. На округлом лице читалось лишь одно – испуганное недоумение.
– Что ты сказала?
– Мы отправимся в путь перед рассветом. Иначе Дункана могут арестовать.
– Арестовать?! – пронзительно крикнула Фелисити. – Но почему? Что он натворил?
Элизабет коротко ей все объяснила, однако Фелисити была слишком растеряна, чтобы осознать ее слова.
– Что же нам теперь делать? – причитала она.
– Собираться, – лаконично ответила Элизабет. – А потом отправляться на корабль.
Но эта фраза не смогла успокоить Фелисити.
– А если его все же арестуют? Как мы тогда отправимся в плаванье?
Девушка боялась, что они, чего доброго, еще останутся на Барбадосе. Фелисити так страстно мечтала о своем женихе, что вот уже несколько недель с нетерпением ждала вожделенного отплытия.
Никлас Вандемеер был капитаном голландского торгового судна. Он был родом из Амстердама. После того как «Охвостье»[2] во время правления Кромвеля издало закон о том, что Нидерландам запрещено торговать с английскими колониями, Никласу пришлось в спешке покинуть Барбадос. Английские военно-морские силы получили новое предписание, и некоторые голландские торговые суда оказались захваченными. Дункан даже высказал предположение, что в этом году может начаться война.
С тех пор Фелисити очень боялась, что больше никогда не увидит Никласа. Она получила от жениха письмо, которое тот передал для нее с капитаном невольничьего корабля. Никлас описал, в каком бедственном положении оказался, и сообщил, что в ближайшее время едва ли сможет вернуться на Барбадос.
Элизабет, ее кузина и Дункан хотели отплыть в Европу еще в начале года, но незадолго до отъезда у Фелисити случился выкидыш. Повивальная бабка, которую они пригласили, предрекала даже, что девушка может умереть, если отправится в утомительное путешествие. Поэтому поездку пришлось отложить. Прошло много времени, прежде чем Фелисити оправилась после кровотечения и избавилась от уныния. Теперь с ней снова все было хорошо. Она опять смогла решиться на морское путешествие, которое желательно было бы совершить до того, как начнется ежегодный сезон штормов, и до того, как Элизабет придет время рожать.
Узнав о том, что отъезд намечается раньше запланированного срока, Фелисити засуетилась. Она испуганно бегала по комнате, искала платья, уверяя, что недавно подготовила их и разложила, и снова вываливала из ящика все, что только что упаковала.
– Все не поместится! – жаловалась девушка. – Нам нужно больше одежды!
– Этого ящика вполне достаточно. Он и так огромный. Просто сложи все, что туда влезет, а остальное оставим здесь.
– Ты в своем уме? Такие хорошие вещи…
Элизабет словно перенеслась на три года назад, в то время, когда они отправлялись из Англии на Карибы.
– На Рейли-Манор у нас вдоволь вещей. Не преувеличивай.
– Ты снова хочешь оказаться на корабле без чистых рубашек? Забыла, как дурно от нас пахло, когда мы плыли сюда?
Фелисити считала делом чести взять все, что, по ее мнению, было необходимо в путешествии. Элизабет скрепя сердце принялась помогать кузине, но вскоре сдалась.
– Ты наверняка превосходно справишься с этим сама, – произнесла она. – А я пойду предупрежу Деирдре.
3
Раньше в усадьбе Данморов молодая ирландка жила в доме для прислуги, но после смерти хозяина девушка перебралась в бывшую комнату Марты Данмор – свекрови Элизабет. Деирдре совершенно не смущало, что Марта умерла в той постели, в которой она теперь спала.
– Это первая кровать, которая у меня вообще когда-либо была, – ответила ирландка на вопрос Элизабет, не пугает ли ее это. – Прежде я ночевала на циновках или вообще на голом полу.
Деирдре поправила подол темно-синего платья.
– Вот видите, миледи! Раньше это платье принадлежало старой женщине, матери одного надсмотрщика из Спейтстауна. Она в нем умерла. Собственно, ее и хоронить должны были в этом платье, но могильщики сняли с нее всю одежду. Они на всем зарабатывают деньги. Я купила у них это платье всего за два пенни. – Качая головой, ирландка добавила: – Неужели я настолько глупа, что откажусь от мягкого матраца и хороших пуховых подушек только потому, что на них лежал мертвец?
После этого разговора Элизабет отчетливо поняла, насколько отличалась их жизнь. Ее оберегали, растили в роскоши. У избалованной дочери виконта всегда была еда, она одевалась в лучшие наряды. В семье же Деирдре кроме нее было еще восемь братьев и сестер, трое из которых умерли, а остальные жили либо воровством, либо проституцией. Лишь Деирдре не выбрала ни того, ни другого: она заключила долговой контракт и на долгие семь лет отправилась в колонию, чтобы работать служанкой. Девушке исполнилось всего пятнадцать, когда она приплыла на Барбадос.
Между благополучием Рейли-Манор, господской жизнью, к которой привыкла Элизабет, и трущобами на краю дублинских доков, где провела юность Деирдре, пролегала пропасть. Ирландке едва исполнилось девятнадцать, она была всего на два года младше Элизабет, но иногда казалось, что Деирдре прожила вдвое больше, если только представить, что ей пришлось вынести.
Деирдре задремала и испугалась, когда Элизабет вошла в комнату.
