– А вы? – спросил я, – что с вами?
– Ах, это! Пустяк, пуля попала между локтем и плечом. Присядем на минутку, и давайте поговорим о наших бедных товарищах и молодой испанке, нашей маркитантке.
Вот что он мне рассказал:
– Мы бились с семи утра, и тут ранило генерала Кампана, нашего командира. Офицер, занявший его место, был также ранен, а потом и третий. Пришёл четвёртый. Из Гвардии. Тут же, приняв командование, он приказал барабанщикам бить сигнал к атаке. Вот как наш полк (61-й) был уничтожен картечью, вот как погибли наши друзья, редут взят, а генерал ранен. Это был генерал Анабер. Во время боя я получил пулю в руку, но тогда не заметил этого.
Вскоре моя рана так разболелась, что я пошёл к врачам, чтобы извлечь пулю. Я прошёл совсем немного и встретил молодую испанку, нашу маркитантку: она плакала. Ей сказали, что почти все барабанщики полка убиты или ранены. Она сказала, что хочет увидеть их, чтобы помочь им, чем может. И потому, несмотря на сильную боль в руке, я решил сопровождать её. Мы пошли туда, где было больше всего раненых: одни шли, страдая, медленно и с трудом, других несли на носилках.
Дойдя до большого редута, места этой бойни, она зарыдала. Но, увидев разбитые полковые барабаны, засыпанные землёй, просто обезумела. «Вот, друг мой, здесь! – воскликнула она, – они здесь!» Да, это были они, с переломанными руками и ногами, тела, разорванные картечью. Обезумев от горя, она ходила от одного к другому, нежно разговаривая с ними, но никто из них не слышал её. Некоторые, однако, до сих пор подавали признаки жизни – тамбурмажор, которого она называла отцом. Она остановилась возле него, стала на колени и приподняла его голову, чтобы дать ему немного коньяка. Именно в этот момент, желая вернуть себе редут, русские пошли в атаку, и снова началась стрельба. Вдруг испанка закричала от боли – пуля попала ей в левую руку, раздробила ей большой палец и вошла в плечо умирающего, которого она поддерживала. Она потеряла сознание. Я попытался поднять её и отнести к обозу и врачам. Но только с одной здоровой рукой у меня не хватало достаточно сил. К счастью мимо пробегал кирасир. Он ни о чем не спросил, сказал только: «Быстрее, надо спешить – это опасное место». И, правда, вокруг нас свистели пули. Без всяких церемоний он поднял молодую испанку и понёс, как ребёнка. Она по-прежнему была без сознания. Через 10 минут, мы были в лесочке, где находились палатки медицинской службы гвардейской артиллерии. Здесь Флоренция пришла в себя.
Ларрей, Императорский хирург, ампутировал ей большой палец и очень ловко извлёк пулю из моей руки, так что я снова чувствую себя хорошо.
Вот что я узнал от Дюмона из Конде, капрала – вольтижёра 61-го полка. Я взял с него обещание встретиться со мной в Москве, если мы там остановимся, но я больше никогда ничего о нем не слышал.
Так погибло двенадцать молодых людей из Конде в знаменитом сражении под Москвой 7-го сентября 1812года.
Конец небольшого обзора о нашем марше из Португалии в Москву.
Бургонь,[20]
Экс-гренадер Императорской Гвардии, кавалер ордена Почётного легиона.
ГЛАВА II
ПОЖАР МОСКВЫ
14-го сентября, примерно в час дня, пройдя через большой лес, мы увидали вдали возвышенность, и через полчаса достигли её. Авангард, уже взобравшийся на холм, махал руками знаки отставшим, крича им: «Москва! Москва!» Действительно, впереди показался огромный город – в нем мы рассчитывали отдохнуть от утомительного похода, так как мы, Императорская Гвардия, прошли, по сути, без отдыха более 1200 лье.[21]
Это был прекрасный, по-летнему тёплый день: солнце играло на куполах, колокольнях, позолоченном убранстве дворцов. Многие, виденные мною столицы, Париж, Берлин, Варшава, Вена и Мадрид, произвели на меня впечатление заурядное, здесь же другое дело: в этом зрелище, для меня, как и для всех других, заключалось что-то магическое.
Забылось всё – опасности, труды, усталость, лишения, и думалось только об удовольствии вступить в Москву, устроиться на удобных квартирах на зиму и заняться победами другого рода – таков уж характер французского воина: от сражения к любви, от любви к сражению. Тем временем, пока мы любовались городом, пришло распоряжение одеться в парадную форму.
В этот день я был в авангарде ещё с пятнадцатью товарищами и мне поручили стеречь нескольких офицеров, попавших в плен после Великой битвы под Москвой. Многие из них говорили по-французски. Среди них, между прочим, и православный поп, вероятно полковой священник, также очень хорошо говоривший по-французски; он казался более печальным и озабоченным, чем все его товарищи по несчастью. Я заметил, как и многие другие, что когда мы взобрались на холм, все пленные склонили головы и несколько раз набожно осенили себя крестным знамением. Я подошёл к священнику и осведомился, что это значит.
– Сударь, отвечал он, – гора, на которой мы находимся, называется «Поклонной» и всякий добрый москвич, при виде святынь города, обязан здесь перекреститься.
Через минуту мы уже спускались с горы, а ещё через четверть часа очутились у ворот города.
Император уже находился там со своим генеральным штабом. Мы сделали привал; тем временем я заметил, что под самым городом, по левой руке раскинулось обширное кладбище. Немного погодя, маршал Дюрок, незадолго перед тем вступивший в город, вернулся и представился Императору вместе с несколькими жителями, говорившими по-французски. Император обратился к ним с вопросами; затем маршал доложил Императору, что в Кремле собралось множество вооружённых людей – большей частью преступников, выпущенных из тюрем, и что они стреляют в кавалерию Мюрата, составлявшую авангард. Несмотря на многократные требования, они отказывались отпереть ворота.
– Эти негодяи пьяны, – добавил маршал, – и не хотят прислушаться к голосу разума.
– Пусть выбьют ворота пушками! – отвечал Император, – и выгонят оттуда всех, кто там есть.
Так и сделали – король Мюрат взял на себя эту обязанность: два пушечных выстрела – и весь этот сброд разбежался. Потом король Мюрат двинулся дальше по городу, преследуя русский арьергард.
Послышался барабанный бой, затем раздалась команда: «Garde а vous!» То был сигнал вступления в город. В половине четвёртого пополудни мы вступили колонной, построенной повзводно. Авангард, в состав которого входил и я, состоял из тридцати человек, командовал им Серрарис, лейтенант нашей роты.
Только мы вошли в предместье, как увидали идущих на нас тех самых негодяев, которых выгнали из Кремля: у всех были злобные лица и вооружены они были ружьями, пиками и вилами. Едва мы перешли через мост, отделявший предместье от города, как из-под моста выскочил какой-то субъект и направился навстречу войскам: одетый в овчинный полушубок, стянутый ремнём, с развевающимися, длинными, седыми, до плеч волосами, густая белая борода спускалась по пояс. Он вооружился трёхзубыми вилами и был похож на Нептуна, вышедшего из моря. Он гордо двинулся на тамбурмажора, видя, что тот в парадном мундире, в галунах, он, вероятно, принял его за генерала. Он нанёс ему удар своими вилами, но тамбурмажор успел уклониться и, вырвав у него оружие, взял его за плечи и столкнул с моста в воду. «Нептун» скрылся в воде и уже не появлялся, его унесло течением, больше мы его и не видали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
