Мы подобрались к полуразрушенной лестнице, ведущей в глубь земли. Хороший знак. В большинстве руин ничего такого не обнаружишь. Я подмигнул Гомесу.
– Эта лесенка сделает нас богатыми, партнер.
Гомес пожал плечами:
– Не очень-то надейся. Исследователям уже приходилось разочаровываться.
– У меня есть предчувствие насчет этой дырочки, – сказал я ему.
Ступеньки, уходившие глубоко под землю, привели нас в большой зал. Это было мрачноватое место: низкий сводчатый потолок, выступающие из стен камни отбрасывали причудливые тени. На земле были разбросаны какие-то металлические предметы. Я поднял парочку и показал Гомесу. Он покачал головой: «Эти штуки не выглядят достаточно инопланетными».
В этом-то вся проблема нашей работы. У людей сложились достаточно четкие представления о том, как, по их мнению, должно выглядеть все инопланетное. Инопланетное должно выглядеть как нечто такое, чего на Земле не сыскать. Такое, что никому и в голову не придет сделать. Такое, что отдает тайной. В то же время это должно быть что-то вроде горшка или стула. Почти все, найденное на других планетах, было инопланетным только по определению. Дело в том, что многие горшки и чашки, привезенные оттуда, вполне могли быть найдены на Земле. И даже документ, с указанием того, где и когда предмет был обнаружен, не придавал ему ценности. Вещи, за которые люди платили наличностью, должны были выглядеть по-инопланетному, а не просто быть инопланетными. Они должны были соответствовать людскому представлению об инопланетных вещах. И в этом была вся загвоздка.
За первой подземной камерой была еще одна. Мы вошли в нее, обшаривая помещение белыми лучами своих фонарей. Там-то мы его и увидели. Предмет, который позже стали называть Эриксом.
Только не надо слишком восхищаться нашим красивым, но безрассудным поступком. На Земле каждый слышал об Эриксе. Ты тоже должна была слышать о нем. Возможно, в твоем кругу его называли инопланетной штукенцией. Но какое это имеет значение?
Он покоился на куске блестящей ткани, покрытой какими-то значками. Все это было водружено на невысокую каменную колонну с рифлеными гранями. Сам предмет казался сделанным из сверкающего металла, хотя никто никогда не исследовал этот материал. Размером он был с детскую голову и был вырезан, или отлит, или выкован в формах, которые ни мне, ни Гомесу видеть не приходилось. Сначала эти формы выглядели хаотическими, но, если присесть и присмотреться повнимательнее, в них можно было увидеть свою логику.
Эта штука светилась. Мерцала. Ее поверхности были изогнуты, но невозможно было определить, выпуклые они или вогнутые. Иногда она напоминала что-то одно, через минуту – другое. Грани не были идентичны. Оптический эффект, триумф глаза. Смотреть на нее было все равно, что смотреть на кубистскую свечу, поверхности и грани которой непривычны, но притягательны, которая с каждой минутой все сильнее приковывает к себе взгляд.
– Слушай, парень, мы нашли его, – сказал Гомес. – И пребольшой. Это станет находкой века. Но черт меня побери, если я могу определить, как это возникло – сделали его, или вырастили, или это природная форма.
Мы разговаривали недолго. Но мысли нас обуревали одни и те же. По крайней мере мне так кажется. А думал я так: вот она, здоровенная штуковина, горшок, из которого растет радуга. Мама всех инопланетных объектов. Не похожа ни на что, виденное раньше, и вместе с тем достаточно компактная, чтобы украсить каминную полку богатейшего человека в мире. Самый желанный предмет во Вселенной. Хорошая работа, парни, лучше не бывает.
Поглазев на нее немного, мы отправились на корабль и принесли в пещеру оборудование, предназначенное для переноски ценных предметов. Мы не касались находки руками. Нейтрально-поверхностный манипулятор поднял ее и поместил в мягкий контейнер. Мы не знали, хрупкая она или нет. Мы знали одно: надо довезти наше золотое яичко до рынка целеньким. Гомес даже пошутил по этому поводу.
– Мы кладем все наши яйца в одну корзину, – сказал он, когда мы размещали контейнер в грузовом отсеке. После этого Гомесу долго не хотелось шутить.
Мы решили не терять больше время на Алкемаре. Одна эта находка могла обеспечить наше будущее, и мы решили доставить ее в лучшем виде. Я стал приводить в действие двигатели, и тут-то нам был дан знак того, что все идет не так просто, как мы рассчитывали.
Двигатели молчали.
Джули, поверь мне, если двигатели твоего космического корабля молчат, тут мало сменить свечи или подбавить газу. Эти двигатели не рассчитаны на то, чтобы люди вроде нас с Гомесом фамильярничали с ними. Чтобы привести их в порядок, нужна целая команда техников и заводское оборудование. Все, что мы могли предпринять, это сделать диагностику. Но приборы показали нам только то, что двигатели не работают. Это мы и сами отлично знали. Чего мы не знали, так это почему они не работают и что с этим делать.
Однако мы не собирались сдаваться так легко. Я проделал все мыслимые процедуры. Повторил диагностику. Проделал диагностику диагностики. Попытался послать сигнал в наш офис на Землю. Все было бесполезно. Современные космические путешествия ставят вас в забавное положение: вы добираетесь до места раньше, чем его достигает луч света, и намного раньше, чем любая форма передачи сигналов. Похоже было, что мы застряли. И самым гнусным было то, что ни одна живая душа не могла прийти нам на помощь. Мы были подобны пионерам, прокладывающим путь в Калифорнию через Скалистые горы. Или Кортесу с его конквистадорами, пробирающемуся через неведомые земли в поисках ацтекских сокровищ. Если у конквистадора лошадь ломала ногу, испанцы не посылали за ним спасательную экспедицию. Они просто списывали его. То же самое случится и с нами. Никто не просил нас прилетать сюда. Нашему индонезийскому спонсору наплевать, вернемся мы или нет. Особенно после того, как он получит страховку.
Мы не паниковали. Мы с Гомесом всегда знали, что идем на рискованное дело. Мы сидели и надеялись, что двигатели оживут сами по себе. Такое иногда случалось. Мы играли в шахматы, читали книги, подъедали припасы и, наконец, решили вытащить Эрикс из грузового отсека и еще раз взглянуть на него. Если нам суждено умереть, то по крайней мере умрем, по выражению Гомеса, как эстеты.
Кажется, я не сказал тебе, почему мы назвали его Эриксом. Это все из-за того куска ткани, на которой была водружена наша находка. Ткань была покрыта какими-то значками и каракулями. Мы думали, это просто узор. Но оказалось, что это первый найденный образец инопланетной письменности. Другие удалось обнаружить только год спустя. Во время экспедиции на Офиукус II Клэйтон Росс наткнулся на испещренную письменами скалу, которую назвали Розеттским камнем космической эры. Одна часть была написана на древней разновидности санскрита, остальные – на трех инопланетных диалектах, один из которых соответствовал письменам на куске ткани, покоившемся под Эриксом. Таким образом, мы с Гомесом привезли первую надпись на инопланетном языке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
