…
Нога моя заживала очень хорошо, несмотря на повсеместную грязь и вездесущих насекомых. Первые дни я вообще лежал в гамаке и какие-то женщины по очереди промывали мне рану 5-6 раз в день. Чем промывали?
Потом мне замотали здоровенными листьями всю ступню, соорудив что-то вроде сапога, и я спокойно расхаживал по всей деревне.
Папа появлялся редко. Иногда пропадал вообще на 2-3 дня.
Я потерял счёт дням, когда их количество перевалило за 10. Помню – в тот вечер была страшная попойка…
«Проходящий» - постоянно рисовал мне изображения животных, рыб и насекомых, имитировал звуки, которые издают эти твари и называл по нескольку названий для каждой из них. Скорее всего – на языке тупи, на португальском, и ещё на каком-то местном наречии. Ходил за мной по пятам, и страшно радовался, когда нам встречалась «живьём» картинка из его бесконечных рассказов о бразильской флоре и фауне.
Жизнь была очень познавательной, насыщенной и многообразной. Охота, рыбалка, праздники, новые люди и животные.
Истинное удовольствие доставляло слушать истории, которые с воодушевлением рассказывал один пожилой человек. В рассказах речь всегда шла о борьбе с каким-нибудь трудно одолимым животным — ягуаром, ламантином или аллигатором. Рассказчик пускал в, ход много восклицаний и выразительных жестов, а под конец вдруг восклицал: «Pa! terra!» — когда животное оказывалось сраженным выстрелом или ударом. Многие таинственные истории толковали о бото — большом амазонском дельфине. В одной речь шла о том, что некогда бото имел обыкновение принимать образ прекрасной женщины с волосами до пят и разгуливать по ночам на улицах Эги, завлекая в воду молодых людей. Если кто-нибудь, пораженный красотой женщины, следовал за ней к берегу, она хватала жертву вокруг пояса и ныряла в волны с торжествующим криком.
Почему-то начались дожди…
Второй сезон дождей должен начаться не ранее середины октября. Что, уже октябрь? Это сколько я тут прохлаждаюсь? Месяц?
…
Меня поражала врождённая нерасположенность индейцев к жаре. Странно – но факт.
Кожа у них всегда горяча на ощупь, и потеют они мало. Практически всё селение с наступлением жары, ежедневно исчезает. Кто идёт в лес, кто – на реку, где жара ощущается меньше, чем в селении. Они купаются по многу раз на день, но не ныряют в воду, а принимают «ванну сидя», как то делают в жарких странах собаки, чтобы охладить нижнюю половину тела. Женщины и дети, которые часто остаются дома, пока мужчины уходят на много дней ловить рыбу, обыкновенно находят какой-нибудь благовидный предлог, чтобы в знойные послеполуденные часы укрыться в лесной тени. В ясную, сухую погоду индейцы беспокойны и сердиты, но веселы в прохладные дни, когда дождь поливает их голые спины.
…
А блюда из черепахи?
Внутренности нарезают и стряпают из них восхитительный суп, называемый сарапател, варят его обыкновенно в вогнутом верхнем щите животного, как в котелке. Нежное мясо с грудной части фаршируется фариньей. Очень вкусное блюдо — грудной щит, поджаренный на огне. Другое вкусное блюдо — куски, вырезанные из грудной части и сваренные в жире. Большие колбасы делают из толстостенного желудка, который набивают фаршированным мясом и варят. Из четвертей туши, сваренных в котелке с соусом тукупи, получается еще одно блюдо.
…
Пира-пурасея, или рыбья пляска, — первобытная индейская игра, теперь, вероятно, несколько видоизмененная. Молодые мужчины и женщины вперемежку становились кольцом, а один из играющих, стоя в центре, изображал рыбу. Затем все, в том числе и музыканты, шагали гуськом по кругу и пели монотонную, но довольно приятную хоровую песню, слова которой сочинял (по определенной форме) ведущий. Затем все брались за руки и спрашивали того, кто стоял посредине, что он (или она) за рыба, а тот отвечал. Под конец стоявший в середине бросался к кольцу, и если ему удавалось убежать, тот, кто упустил его, становился на его место; потом снова заводили марш и хор, и так игра продолжалась часами. Чаще всего пользовались языком тупи, но иногда пели и разговаривали по-португальски. Детали танца часто менялись: каждому, занявшему место в центре, давали название какого-нибудь животного, цветка или другого предмета. Тут открывалось широкое поле для остроумия в выдумке прозвищ, и некоторые особенно удачные предложения нередко встречались взрывами хохота. Так, например, одного долговязого молодого человека назвали магуари, т.е. серым аистом; какого-то потного сероглазого человека, в профиль до смешного похожего на рыбу, окрестили жараки (вид рыбы), и все приняли это как очень удачную остроту; девочке-мамелуку со светлыми глазами и каштановыми волосами дали галантное имя Роза Бранка, т.е. белая роза; парнишку, недавно опалившего брови при взрыве фейерверка, нарекли Педру Кеймаду (Горелым Петром); короче, каждый получил прозвище, и всякий раз это прозвище вводилось в слова хора, пока все маршировали по кругу.
…
Но население деревни постоянно менялось. Почему-то.
Несколько семей вдруг исчезали и на их месте появлялись новые. Количество не всегда совпадало, случалось, что вместо 8-10 человек – появлялся всего один…
Хозяин главного дома, вместе со своей семьёй – был постоянно тут. И ещё несколько стариков.
Когда я поранил руку, во время купания на реке…
Дети играли с детёнышем аллигатора, неизвестно как выплывшего прямо к ним. Залюбовавшись весельем и демонстрацией удали в воображаемой победе над грозным хищником (легко было быть детям – великанами, по сравнению с тридцатисантиметровым аллигаторчиком), я оказался очень близко к ним. И в один миг, совершенно случайно молодой аллигатор оказался у меня в руках…
Как он сумел извернуться и цапнуть меня за руку, я не знаю. Больно – не было, но рана ужасно кровоточила, и нужно было срочно чем-то её промыть. Вода – не отличалась дезинфекционными свойствами. Но дети не отпускали меня, заставляя изображать бога, повергающего и их и аллигатора – в пучину реки…
К вечеру, моя рука распухла настолько, что я уже с трудом мог ею двигать. Нужны были лекарства, чтобы предотвратить заражение крови.
Одна из девушек, которая приносила мне еду побежала за местным знахарем, но он пропал. Исчез. И для всех – это не было каким-то сверхъестественным событием. Тогда я стал расспрашивать эту девушку, так как она выражала сильную обеспокоенность состоянием моего здоровья, и я мог надеяться на некоторую откровенность, о том – куда пропадают люди, и откуда появляются новые поселенцы.
Она отвечала весьма неохотно, постоянно перемежая свою речь неизвестными мне терминами, но одно – я уловил совершенно точно. И это было таким шоком для меня, что забота о возможном заражении крови, ампутации руки и вообще – о своей жизни, отошли на задний план.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
